Жила в одном городе уже не молодая, но ещё очень красивая женщина, и был у неё взрослый сын. Радовалась мать втайне от сына, что вырос он у неё всем на загляденье, ни красотой, ни умом, ни добротой он не был обделён. Когда шли они по улице рядом, то завистливые люди дивились их дружбе и красоте, часто принимая за брата и сестру. Всё бы было у них хорошо, но… только бедно они жили. Из одних долгов вылезут, в другие влезут. Когда сын в школу ходил, всё ещё не так тяжело жилось им. На нескольких работах мать трудилась, лишь бы сын её ни в чём не нуждался. А по ночам глаз, случалось, не сомкнёт, перешивает сыну одежду, чтобы не хуже был, чем другие дети. А на утро, как ни в чём не бывало, песни поёт и сына завтраком кормит. А когда сын с аппетитом ест, она счастливо улыбается, глядя с любовью на него. А он спохватится и спросит:
– А ты почему не ешь, мама? – А та весело отнекивается.
– Ела я уже сынок, я ведь рано встаю, не выдерживаю, пока ты проснёшься. – Или отшутится и скажет: – Я и так толстая стала, а в моём возрасте надо за фигурой следить. – Уйдёт сын в школу, а она хлебушком тарелку его вычистит, проглотит то, что осталось, чаем запьёт и с песней на работу бежит. И всё у них ладилось, и всё у них спорилось, но… вот беда пришла, закончил сын школу – надо дальше идти учится, а денег на учёбу нет. Но не стала мать сына опечаливать, пошла и заняла деньги, да чтобы срочно дали, под большие проценты взяла.
– Не беда, – твердила мать, – руки ноги есть, заработаем и отдадим. – Заплатили за первый год, и кинулась мать ещё и ещё работать, чтобы долги отдать, да не выдержала нагрузки, надорвалась. И терпела бы и дальше, да только к постели болезнь привязала её, а лечить – тоже деньги нужны и не малые. И снова в долг пришлось просить, и снова под проценты, вот-вот думала, полегчает, поднимусь и заработаю. Но болезнь не отступала, на работе подождали немного, да и предложили другую поискать по силам её, а до пенсии далеко. Мать переживала, и сын волновался, но чем мог, помогал ей по дому, старательно учился, да и мало-помалу подрабатывать стал по вечерам. Но тех денег только на хлеб да лекарство и хватало. Тихо у них в доме стало, не слыхать больше маминых песен, а когда сына нет, то только тихий плач её и слышен. Трудно приходилось женщине и по дому хозяйничать, но она всё равно старалась, чтобы всё у них было по-прежнему, и уют и чистота. Так и год прошёл незаметно.
– Осень, моя любимая пора, – думала женщина. – Но в этом году и она не радует меня. И вновь платить за учёбу нечем, а брать уже негде, да и не дадут. И сын стал опечалено уходить из дома, не надеясь ни на что, к учёбе его уже не допускают, срок на уплату дали неделю, и завтра уже она истекает. – Сентябрь был тёплый, и мать, сидя у раскрытого окна, смотрела на заход солнца, словно на свой собственный закат, и тихонько плакала. Много дней она уже плачет, что и не может больше, а слёзы всё текут и текут, и лицо уже всё опухло и глаза воспалились, а остановиться не может. И не выдержала женщина и, глядя на хмурое вечернее небо, взмолилась: – Не оставь, нас Господи! – А тут как раз мимо их дома человек проходил. И то ли услышал он плач женщины, а может по другой какой причине только громко так и говорит: «Приходите, завтра к нам на «Храм» в церковь Иоанна Предтечи», и как ни в чём не бывало, пошёл дальше и даже не оглянулся. Долго смотрела удивлённо ему женщина вслед, не зная как разгадать такой знак. Ничего мать сыну об этом случае не рассказала. Но на утро, сдерживая слёзы, провожала она его забирать документы, а он, стоя на пороге двери, оглянулся и неожиданно попросил:
– Помолись обо мне мама.
И мать, отложив все свои дела, собралась и пошла в тот самый храм. Зашла она в церковь, а там служба уже началась, прихожане молитву поют. Огляделась мать – ничего особенного, храм, каких много, простенький, белые стены да иконостас. Видит она, люди записочки всякие пишут, и она подала записочку о сыне, уже без всякой надежды. Видит, люди все к иконе «Иоанна Крестителя» прикладываются, и она подошла, перекрестилась, прикоснулась лбом, а слова сами по себе и вырвались – «Проси Бога о сыне моём…» – И отошла, а вокруг народ по храму на две стороны уже разошёлся. По левую сторону на исповедь, по правую к причастию, а она осталась посредине стоять. И подняла она глаза горе, а там под куполом Архангелы вокруг Творца парят, и закружилась у неё голова, и заволновалось и заколотилось сердце, зарыдала и взмолилась мать:
– Господи!!! Не наказывай сына моего! Меня, меня наказывай! Не забирай у него возможность учиться! Пропадёт он! Не вынесет! Помоги ему, Господи! Сотвори чудо! – И словно сама от пола оторвалась, и в трепетном порыве быть услышанной до самого купола поднялась, а когда произнесла неумелую свою молитву, очнулась. Оглянулась, никто на неё внимания не обратил, всё также шумят люди и передвигаются по храму. Старушки шушукаются, детки пищат, и все как в муравейнике копошатся, а она так и стоит в центре храма, одиноко как на паперти, и сложила она руки как для подаяния, и склонила голову в скорби, добавив лишь одно:
– Некому мне больше идти и не у кого больше помощи просить… Подай мне, Господи! – Поклонилась и прижала руки, лодочкой сложенные, к сердцу. И чтобы в храме обессилено не упасть, побрела, обливаясь горячими слезами домой. А дома уже ничего делать не могла, руки не слушали, и в голове всё путалось, так и села у окна сына дожидаться. Когда скрипнула дверь, мать содрогнулась и напряглась вся, но, увидев сияющее лицо сына, так и замерла в немом вопросе.
– Мама! Мама! – С порога закричал сын, бросившись к её ногам. – Это чудо, мама! Я пришёл забирать документы, а мне говорят, – «Вот подпишите бумаги, только что состоялся педсовет кафедры и вас как одного из лучших студентов на бюджет перевели». Представляешь, мама!? Не мы будем платить, а нам… – Обняла мать голову сына, прижала к своей груди и ни слова не сказала, лишь вздохнула облегчёно, глядя сквозь окно на небо. А сын очень удивился такому спокойствию матери и спрашивает:
– Отчего ты грустная такая, мама? – А та лишь улыбнулась, погладив любимое сыново лицо, весело запела и пошла к зеркалу, чтобы привести себя в порядок и покормить сына ужином. Взялась она за расчёску и взглянула на своё отражение, а с зеркала на неё глядела старая и убелённая сединами женщина. И обмерло сердце матери, но всего лишь на несколько секунд. За счастье сына она и жизнь бы отдала, а не только свою красоту. А сын заметил перемены мамины, но виду не подал, лишь поцеловав её нежно, прошептал:
– Ты у меня по-прежнему самая лучшая и самая красивая мама на всём белом свете.
А мать подумала, что не только красоту, но всё, всё сможет за выкуп сына своего отдать, когда это только понадобится…
– Осень, моя любимая пора, – думала старая и убелённая сединами женщина, у которой не было в жизни этой трогательной истории о жертвенной материнской любви. И она горестно размышляла, стоя у открытого окна. – Холодно, тоскливо и одиноко стало мне теперь осенью. Одна я во всём белом свете, и никто меня не обнимет, и никто слов ласковых не скажет мне. – Сентябрь был тёплый, и старушка смотрела на заход солнца, словно на свой собственный закат, и тихонько плакала. Много лет она уже так плачет, что и не может больше, а слёзы всё текут и текут, и лицо уже всё опухло, и глаза воспалились, а остановиться не может. И не выдержала женщина и, глядя на хмурое вечернее небо, взмолилась:
– Прости меня, Господи! …Ушла моя бурная и беззаботная молодость, а за ней ушла и моя привлекательность, ничего у меня нет теперь кроме болезней и одиночества. А ведь могло всё сложиться иначе, если бы я не побоялась потерять свою молодость и красоту двадцать лет тому назад. – А тут как раз мимо её дома человек проходил. – «Приходите завтра к нам на «Храм» в церковь Иоанна Предтечи», – сказал мужской голос за окном, женщина вздрогнула.
– Спаси, Господи, – ответила она. – Обязательно приду, помолюсь, за убиенного мною в утробе сыночка…
Комментарии пока отсутствуют ...