Праздник со слезами на глазах... / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Таисия Семёновна.jpg Пишу, а у самого сердце ноет: сегодня ночью в госпитале ветеранов Великой Отечественной войны умерла моя хорошая знакомая Таисья Семёновна Силина – боец, связистка, участник защиты Ленинграда и его освобождения, ветеран войны...

Таисья Семёновна была нам просто соседкой. Причём, соседкой по квартире, которую мы давно сменили, переехав жить по другому адресу. Но хоть пару дней в году мы с женой обязательно проведывали Таисью Семёновну.

Это был удивительный человек! Она, прямо-таки, излучала оптимизм! На её лице, как будто навсегда поселилась добрая, лучистая улыбка. «Комплект» возрастных «болячек»: обмороженные в синявских болотах ноги, подточенный блокадным скудным пайком (да и то разделённым с неимущими питерцами!) желудок, сердце, сумасшедшие скачки кровяного давления – ничто не могло стереть с её доброго русского лица эту лучезарную улыбку.
Глядя на неё, стойко переживающую свои невзгоды, становилось почему-то легче переживать свои…

…Последний 2008 год дался Таисье Семёновне очень тяжело. Високосный… Внезапно и скоропостижно сгорела от рака единственная дочь – Надежда. Таисью Семёновну почти на руках снесли (как назло, поломался лифт!) рабочие, ремонтирующие лифт и соседи. Как она держалась во время кремации на отказывающих, не слушающихся её ногах, одному Богу известно. Но она – держалась! Обожжённое горем, как-то внезапно потемневшее лицо с провалившимися глазами с чёрным ободом горя и неконтролируемо льющиеся слёзы…

Держалась…
Её единственный внук, Игорь, не отходил от неё, даже на какое-то время поселился у неё в её скромной однокомнатной квартирке на седьмом этаже, чтобы окружить бабушку и теплом, и заботой. Чтобы помочь ей (и, возможно, самому себе?!) пережить непоправимую утрату. Говорят, «разделённая беда – полбеды, разделённая радость – две радости».
Но радости стали обходить дом фронтовички, недаром говорят: «Пришла беда – отворяй ворота». Не успела ветеран оклематься от своей страшной потери, как пропал Игорь. Поехал экспедитором с водителем на «фуре» за товаром и… пропал! Как не было человека! Вместе с ним пропали и водитель, и фура с товаром…

…Я много раз задумывался, почему судьба людская бывает так жестока к некоторым людям?! Почему, наперекор фронтовой мудрости: «снаряд в одну и ту же воронку никогда не попадает», в жизни людей очень часто этот постулат нарушается?! И где черпают душевные силы люди, на которых наваливается серия жестоких ударов?

Воистину, только россиянин может быть столь вынослив! Живя в суровом климате, в стране, которая и пятидесяти лет в своей истории не пробыла в состоянии мира, которая постоянно терзается войнами малыми и большими, живя, большей частью в весьма скромном достатке, в постоянных лишениях, наш народ каким-то чудом сохраняет и оптимизм, и душу свою не ожесточённой, и, вообще, волю к жизни!..

…И эту потерю пережила ветеран. И даже не разучилась улыбаться. Вот, разве, согнуло её только сильней и выходить на улицу, практически, перестала… Но, когда к ней приходили редкие гости, она по-прежнему шутила и поддерживала шутку и улыбалась своей славной улыбкой. Только две горестных морщинки залегли в уголках её рта и уже не разглаживались даже во время улыбки. Никто никогда не слышал от неё никаких жалоб. По-прежнему, она готова была выслушать соседей, разделить их радости и подставить свою надёжную «жилетку» для их жалоб.

Но рок, видимо, избрал Таисью Семёновну своей жертвой и не думал отпускать её. Передвигаясь дома, она упала и сломала головку бедра. Перенесла сложнейшую и труднейшую операцию. Была обречена на долгие дни, а то и месяцы к обездвиженности…

Когда мы с женой узнали, что она лежит в госпитале для ветеранов войны, мы поспешили её проведать…

…В большой комнате стояло 8 медицинских кроватей, с приспособлениями для поднимания лежачих больных. Впрочем, в этом приспособлении вряд ли была нужда, ибо там, как правило, лежали такие немощные люди, что у них уже не оставалось сил, ни в ногах, ни в руках. Где-то высоко под потолком несколько маломощных и запылённых многолетней пылью лампочек скудно освещали эту убогость. В их свете мы с трудом разглядели, что только две койки заняты, и нам понадобилось время, чтобы в двух жёлтых, обтянутых кожей цвета древнего пергамента лицах больных, рассмотреть нашу Таисью Семёновну.

Несмотря на то, что дверь палаты была постоянно отворена, воздух в палате был нестерпимо застоялым. Остро пахло мочой, несвежим человеческим телом, бедностью… болезнью… смертью…

Мы, подавляя приступы тошноты, виновато суетились, как всегда здоровые люди, проведывая больного, ставили принесённые и, в сущности, никому не нужные цветы в обрезок пластиковой бутылки, держали жёлтую руку нашей больной в своих руках, стесняясь их здорового вида, выслушивали её…

И вновь она не жаловалась! Ни на то, что не может с утра дозваться сестры или нянечки, что у неё не хватает сил дотянуться до шнурочка вызова и дёрнуть его. Просила достать из-под подушки её кошелёчек и очень огорчилась, видя, что там всех её денег – 50 рублей, а нянечке надо дать сто. Стала горячо защищать нянечку и остановила меня, когда я попытался пойти и разнести всех этих шакалов. А когда жена пошла и вручила этому мародёру в белом халате пресловутую сотню, горячо заверяла, что она отдаст, обязательно отдаст, что у неё есть деньги дома…

Потом я удлинил куском бинта верёвочку вызова и закрепил её так, что она свисала над Таисьей Семёновной и она, подняв скрученные подагрой руки, напрягая последние силы, отметая помощь, сосредоточенно пыталась намотать на руку бинт и приноровиться к этому неподатливому вызову. И успокоилась только, когда удалось ей сделать вызов. Потом мы поправили матрац другой немощной старушке – соседке Таисьи Семёновны, которая до этого бесполезно просила это сделать заскочившую случайно в палату медсестру…
Тут к Таисье Семёновне пришла ещё одна её соседка. Настоящая, а не бывшая, как мы. Она сдержанно удивилась, что сегодня больная так «расклеилась», «вчера выглядела хоть куда». Что ей «не надо волноваться» и что «всё будет хорошо» и тому подобную чепуху, которую бодрячески говорят всегда больным в подобных случаях.

Потом мы наперебой заверяли Таисью Семёновну в том, что она скоро поправиться, что мы её заберём летом к себе на дачу, что она «ещё будет плясать», и прочую несли чепуху, которую она терпеливо и понимающе слушала и пыталась в ответ улыбаться, не замечая, что по её пергаментным щекам катятся слёзы...

И лишь когда мы собрались уходить, она тихо сказала:

– Передайте Славику, пусть начинает обмен квартиры… Пусть меня не дожидается… Я уже в эту квартиру не вернусь…

Славиком был мужчина, который по социальному договору за уход наследовал её квартиру.
Соседка стала её ругать «за такое упадничество», а мы с женой откланялись…

…Мы шли к машине и подавленно молчали. Наверно, мы думали об одном и том же. О том, что хорошо, что у нас трое сыновей. О том, что мы родились в одной стране, а доживаем век в другой, чуждой и бессердечной к немощным старикам. В стране, в которой, несмотря на красивые и гладкие выступления её правителей, что-то сломалось и справедливость безвозвратно потеряна, если ветеран войны вынужден умирать в таких нищенских условиях, а миллиардеру Абрамовичу, по первой же его жалобе на недостаток, это же государство выделяет несколько миллиардов долларов из госбюджета...

…На ходу я позвонил сыновьям и сообщил им о случившемся. Они собирались проведать Таисью Семёновну.

Не успели…

Таисья Семёновна умерла. В ночь после нашего посещения. Она, отдавшая здоровье Родине и не имевшая ни яхты за миллион долларов, ни купленной за миллионы футбольной команды, ни даже добротного жилья, никогда не просила у Родины ничего за свой подвиг! Она даже не просила, чтобы ей вовремя перестелили постель и вовремя дали судно. Чтобы за ней ухаживали как за живым ещё человеком, не вытягивая её скорбные пенсионные копейки за право быть ухоженной.

Она ничего не просила у Родины, которой отдала всё и которая отвернулась в трудные дни от бывшего своего защитника, перестав быть р-о-д-н-о-й, то есть, перестав быть родиной для бывшего фронтовика.

Как, впрочем, и для подавляющего количества россиян не-абрамовичей…

Послесловие:

Сегодня исполнилось восемь лет, как тихо ушла, без просьб, без обличений и без проклятий, Таисия Семёновна Силина...

У неё не осталось никого на всём белом свете, кто бы мог сегодня в День Победы понести по Невскому её портрет. Да и самого портрета с регалиями и воинскими наградами у меня нет...
В этот «Праздник со слезами на глазах» счёл необходимым помянуть этого славного скромного Человека повторной публикацией этого реквиема...

Тем паче, что живо всё то, что досрочно свело её в могилу: миллионеры, обобравшие её (и миллионы других!), старость!

Жив наш Правитель, при котором жизнь человеческая стала цениться в зависимости от толщины кошелька!

Жив упомянутый абрамович, которому нынешнее не народное, не силинское государство выделило 2 миллиарда долларов в дни кризиса «на бедность». И которые, как я понимаю, он так и не вернул российскому госбюджету, который складывался из взносов всех обобранных россиян...

И жив пока ещё сайт «Забытый полк», который завели энтузиасты и патриоты России, и живо его обращение к россиянам за посильной помощью на содержание этого сайта – https://moypolk.ru/donate .
У нашего государства нет даже мизерных средств на содержание этого нужного для всех россиян сайта...

Жива, и даже пошла «в гору», чиновник из Смольного, которая заведовала социальной сферой и довела эту сферу (в том числе даже госпитали для ветеранов ВОВ!) до нищенской ручки! Ныне она – депутат Законодательного собрания Питера... Представляет народные интересы...

Живы упитанные руководители этого госпиталя, где невниманием и необслуживанием добили ВЕТЕРАНА!

Живы все!

И все ещё более упитаны...

Нет только Таисии Семёновны...