Отец / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Снова в память стучит та война, та Весна,

Словно веткой сирени в окошко…

Утро Дня Победы в детстве моём всегда было шумным и радостным. Мать раньше обычного открывала ставни, и в окна – вишня в цвету, и сирень улыбалась празднично. По очереди подходили мы к зеркалу (четверо было в семье девчонок), заплетали косы, завязывали банты. Мать, приглядывая за младшим братиком, готовила завтрак. А из радиоприёмника – песни о войне, о Победной весне – громко! В самое сердце!

Отца в сельский клуб провожали пораньше: любил до начала Праздника «погутарить с мужиками», такими же, как он, ветеранами Великой Отечественной войны.

Мать бережно и с какой-то особенной, свойственной только этому великому Дню торжественностью, накидывала ему на плечи пиджак с наградами. Расправляя воротничок рубашки, поглядывала на нас: каков отец-то? А он – высокий, статный – чуть пригнувшись перед зеркалом, старательно причёсывал свои непокорные, тогда ещё с лёгкой проседью, волосы. И, казалось, смущался... и двух орденов на груди, и медалей в полоску косую...

До калитки провожали его всей гурьбой. И мать долго ещё смотрела… как пошёл…

Он и сейчас в моей памяти всё идёт и идёт из того светлого Дня... – гордый, счастливый! – солдат и труженик Великой войны, в самом пекле её побывавший.

***

А воевал наш отец подо Ржевом, «…где от крови трава на века порыжела». Долгие месяцы шло там сражение с фашистскими захватчиками, по масштабности и грандиозности не уступающее Сталинградской битве. В окрестностях скромного обелиска, поставленного в память о нём, и поныне всё находят и находят волонтёры тысячи останков советских солдат...

И живут в памяти моей рассказы отца – а рассказчик он был удивительный! – о Великой войне, о Сражении том... Много рассказов. Разных. Но один из них, поразивший моё детское сердце, помнится и сейчас... как слышится... – голосом отца...

Шла осень 1942 года. В составе механизированного корпуса на своем ЗИС-5 – «Захаре», как любовно называл свою военную машину отец, двигался он в колонне в сторону Ржева по труднопроходимой, с бесконечными трясинами и ухабинами, заболоченной местности. «Такой неимоверно трудной дороги – почти полного бездорожья! – вспоминал он, – не было больше за всю войну!». «Прорывались через мощные оборонительные рубежи немцев, которые, как считал враг, сделали Ржев неприступным со всех сторон. Каждый холм, каждая лощинка, каждый перелесок простреливались вражеской артиллерией. Продвижение всех воинских частей сопровождалось беспрерывным воем снарядов и бомбовых ударов сверху».

«…Ох, и полегло ж там ребят наших! Товарищей моих…». Дрогнул голос, но... тут же справился: «А я – живой… А, мать?..».

В тот памятный день земля и небо стонали от взрывов. И погода была под стать. Серый промозглый день. Холодно. Пробирал до костей хлёсткий – уже с лёгким морозцем – ветер. Срывался мелкий колючий дождь. Машины то и дело застревали в вязкой грязи. Закипающие моторы… Пробитые скаты… Отчаяние! Преодоление! Преодоление. И вновь – вперёд… Вперёд!

«И в этом аду кромешном – нежданно-негаданно! – встретил я своего земляка и друга Николая Сидякина».

«Моя машина, доверху нагруженная снарядами, зарылась – дальше некуда! Совсем истерзавшись, я стал останавливать танки, обгоняющие нас по лесу – напролом.

Один остановился. Вместе с танкистом зацепили трос и... – вытащили “Захара” из беды! Побежал я поблагодарить спасителя своего. Спрыгнул с танка парень, руки пожали крепко, глянули друг на дружку, да и… застыли вдруг, не веря... своим глазам! Опомнившись, обнялись крепко! Да так, в обнимку, и присели на корточки сбочь дороги – покурить. Достал Николай папиросы, а я ведь и не курил никогда. Он вспомнил! Хлопнул себя по коленкам, вскочил, побежал к танку, принёс сухарей, сахару, банку тушёнки. Сунул в руки мне. Попробовал отказаться – да где там! Опять присели. Похрумкали сухарями. А поговорить… ни времени, ни возможности: минуты через две-три уже и – пора! Обнялись ещё крепче... – прощай, прощай! У машин оглянулись: что-то он мне кричал, что-то я... Но утонули слова – важные самые! – в грохоте, скрежете, вое...

А над лесом устрашающе нависала ревущая стая немецких пикировщиков».

Отец завёл машину первым. Вывернувшись в окно, увидел: Николай захлопнул крышку люка… И – почти сразу! – мощный взрыв!!! Оглянулся: на месте танка… оседала вздыбленная бомбовым ударом земля… поднимался чёрными клубами дым…

Но останавливаться было непозволительно. Стиснул зубы солдат и – вперёд, вперёд... Вперёд! Не видя пути... И стекали слёзы «Захара» холодным дождём с лобового стекла…

Через все дороги войны нёс отец память трудную... И о встрече последней той, и о том, как жили они рядом... в краю родном – дом на дом глядел... Вместе росли. Учились. Отслужили в армии. Вернулись. Гуляли с девчатами. Любили! Трудились! На войну ушли тоже вместе. Не юнцами уже ушли – крепкие ребята, оба женатые. И всё думал, думал отец думу горькую... Ждёт его друга с войны жена Тоня, да уж никогда не дождётся… Мучили – ночами спать не давали! – мысли: Не смог! Не смог сообщить ей сразу... что видел своими глазами...

И только зимой 1945 года (уже в Будапеште), когда поминали погибших друзей, вспомнил вновь он о страшном том дне. Вспомнил да и написал письмо Сидякиной Тоне. Так, мол, и так: «Убитым Николая не видел, но ты, Антонина, крепись…». При первой же возможности – отправил. «Всё ж, правильней так будет», – подумалось ему тогда...

Но жалел он потом об этом письме... ох, как жалел! – всю свою долгую жизнь! Потому что… вернулся с войны его друг Николай! Живой вернулся!

И оба они – Богом хранимые – возвратились домой живые! С орденами... да с медалями на груди... С Победой! – возвратились...

***

Давно уж живём мы без них, дорогих... Как живём? Хорошо! Строим планы, мечтаем о важных вещах. В круговерти дней всё бежим... Всё спешим куда-то… Сражаемся с жизнью: многое надо успеть! Вот по работе доберёмся до каких-то высот. Вот купим квартиру побольше, машину комфортней, чтоб на ней – хоть куда! Добиваемся, приобретаем – довольны, счастливы...

А в памяти сердца – навеки – другое…

Тот сиреневый май и родительский дом… И с гармошкой отец на крылечке...

«Летят перелетные птицы в осенней дали голубой… / Летят они в дальние страны… а я остаюся с тобой… / А я остаюся с тобою, родная моя сторона… / Не нужно мне солнце чужое, чужая земля не нужна...».

Слушает мать, прислонившись к перильцам крыльца…

Слушаем отцовскую песню все мы... и притихший наш сад... и далёкие на небе звёзды…