Алабай

– Бой! Ко мне… ко мне, мальчик! Вот так, мальчик мой. Вот и  славно.

Крупный, белый с рыжими подпалинами пёс царственно рысил по террасе. Подбежав к хозяину, он положил огромную морду ему на колено, шумно вздохнул и, сведя складчатые брови к переносице, уставился на мужчину с выражением спокойного обожания.

– Вот и молодец… Вот и ладно. Кстати, капитан, спешу представить вам моего друга и боевого товарища.

Артиллерийский штабс-капитан (судя по погонам и прочей мундирной атрибутике) кивнул, не отрываясь от тарелки и не уставая работать вилкой и ножом.

– Это ваш? Экий красавец, право…

Он сидел по-военному прямо, зажав ножны короткой сабли между колен так, что золочёный её эфес с алым «Анненским темляком», за храбрость, возвышался над краем стола. И было непонятно, то ли это обычная небрежность гарнизонного служаки, то ли желание произвести впечатление.

– Друг мой, вы ещё не отпробовали вот этой водочки. Она здесь на удивление хороша. А теперь свежей икорки… нет, нет, не ложкой! Возьмите на кончик ножа. Ну как?

– Изумительно, полковник. Просто праздник.

– Что за церемонии; мы не во фрунте. Просто Иван Игнатич.

Капитан кивнул, продолжая опустошать тарелку.

– А стерлядка с лимончиком? Оставьте это, возьмите стерлядки…

Терраса ресторации купалась в сиянии заходящего солнца. Она была наполовину пуста, если не считать ещё нескольких военных да пары дородных купцов. Прозрачные, белые занавески плавно перекатисто извивались в волнах жаркого астраханского ветерка. Странно, а может быть и нет, но услужливые половые, лавируя с широкими подносами, тоже извивались, прогибаясь как в танце.

Гротеск  да и только. Полковника разморило и растомило. Капельки мелкого пота выступили на лбу.

– Друг мой, а приходите-ка вы сюда завтра обедать. Вот и мы с Боем придём. Не откажите.

Хозяин обещал свежего жирненького залома, селёдочки здешней. Чудо какая рыбка. И ещё сулил молоденького барашка… Бой, ты помнишь барашков? (Собака оживилась, вскинув голову и шевельнув ушами, уставилась на хозяина.) Да, мой мальчик, скоро мы к ним вернёмся.

– Господин… Иван Игнатич. Где вы раздобыли такого красавца? Нигде у нас я таких не встречал.

– Друг мой, – полковник наклонился и чмокнул пса в макушку. – Мой мальчик сам меня   «раздобыл». Знаете ли, господин капитан…

– Николай Аристархович, если угодно.

– Знаете ли, Николай Аристархович. Тут история получается довольно длинная и занятная. Я заказал самовар и московских конфектов… Вы не торопитесь? Вот и славно; у меня будет время рассказать, а у вас послушать.

В  81-м случилось большое дело у Геок-Тепе. Вы непременно должны были слышать. Газетчики, неугомонное племя, разнесли эту новость по всей империи. Так вот, сводный отряд собирали в Красноводске, и всё предприятие возглавил наш балканский герой генерал Скобелев. Задача была обыкновенная, замирить самое беспокойное тюркменское племя Теке. Эти заводчики  смут в Западном Туркестане доставляли нам массу хлопот, а их неуловимые конные шайки терроризировали ближних и дальних соседей.

Сила собралась внушительная при нескольких десятках орудий. И ещё прихватили ракетные станки и пять картечниц Гартлинга. Вы, Николай Аристархович, как артиллерист должны знать, как эффективны эти новомодные штуковины.

Штабс-капитан кивнул, достал и набил трубку. Сизый ароматный дымок узкой струйкой потянулся вверх, где изогнулся и поплыл, растворяясь и бледнея, в сторону ближайшего окна.

Принесли самовар, баранки, мёд в блюдечках и розетку с конфектами. Вечер приготавливался быть прохладным и тихим.

– М-да… За год до этого мы оплошали и ушли не солоно хлебавши. На этот раз двинулись

весьма приличной силой, учредили базу, заложили магазины. Обложили их цитадель… Стены глиняные высоченные. Толщина до пяти метров, а наверху теке во множестве, и никакого испуга или там желания переговоров. Буйный, диковатый, но отважный народ.

Наша брешь – батарея только пыль вышибает из стен, а толку? Скобелев подрядил пионеров на подземный сап – галерею, пять «георгиев» пообещал, водочки от души и денежного довольствия.

Вырыли мигом. Рванули стену и в пролом. Пыль, ни зги не видать, а они как черти выскакивают из пыли с одними сабельками… М-да… возня была долгою и кровавою. Кладбище большое получилось. Это вам не Бухара с Самаркандом, где только пальцем щёлкни, уже ворота открывают и ключи несут. Тюркмены – бандиты, известные по всему Туркестану, но не уважать их нельзя, себе дороже.

Не выдержали они, бежали. Опустела цитадель. А через неделю потянулись к Скобелеву старейшины. Хитрющий народ, вынюхивали как посноровистее подладится под «гяуров».

Улыбаются, смирненькие такие, мягонькие.  Взяли аманатов, разрешили им возвращаться  со стадами и семьями. Войска ушли, а меня с двумя батальонами оставили за порядком наблюдать да о себе напоминать. Туземцы, как вредные, упрямые, дети могут и пошалить весьма опасно.

Да… Разбили лагерь, ввели распорядок, всё как положено.  Наблюдаем.

Что ни день народу в Геок-Тепе прибавляется. Пришли таборы с табунами и отарами, кучами детишек и стариков. А лошади какие, доложу я вам. Ах, какие лошадки! У нас они пойдут в четыре раза против обычной цены. А следом за лошадьми и овцами огромное множество собак разной масти, но стати одной; рослые, высокие, широкогрудые, некоторые просто устрашающего вида.

А прозвище у всех одно Алабай. Собаки эти трудились пастухами; волков да варанов в Туркестане никто не отменял. Эти лохматые сторожа были вездесущи, управлялись и с лошадьми и с овцами и с верблюдами и, казалось, не уставали никогда. Вот только халатники этого не ценили. Они обходились с собаками по-собачьи (пардонте за каламбур). Псы ели что придётся и где придётся; я не видел, чтобы их кормили. А били их частенько да и просто пинали походя. Это напоминало мне те несколько десятков рабов (персов и русских), которых мы освободили в цитадели: замордованных и исхудалых. Не думаю, чтобы их больше «ласкали и холили» чем собак. Да вы сами скоро наглядитесь на этот азиятский народец, удовольствия не получите, но увидеть увидите, каких закавык от них можно ожидать. Но это, друг мой, потом, а сейчас вернёмся к нашим собачкам.

Собачки быстро пронюхали, где им может быть лучше и сытнее, и стали наведываться к нам в расположение. А солдатики, надо сказать, были им только рады. Истосковавшись по дому, по хозяйству, по скотинке своей, всю свою доброту растрачивали на этих кудлатых, зубастых зверушек. Их заботливо подкармливали из своих рационов, вычёсывали блох, возились с ними в любую свободную минуту. И блохастые пройдохи быстро это оценили. Скоро в нашем расположении образовалась целая свора этих умников. Обжились они как у себя дома и не собираются возвращаться к хозяевам. Днём валяются где-нибудь да бегают за подачками к нашей сердобольной пехтуре, а ночью «службу несут» (Кто их надоумил? Загадка), шастают вокруг лагеря по всей окружности, выслушивают, высматривают. Мышь не проскочит, хоть дозорных не выставляй.

Вот в это самое время явился к моей палатке тощий, прихрамывающий молодой кабель. Стоит и робко хвостом повиливает. Накормили его, фельдшера позвали, осмотрел бедолагу, прощупал и извлёк занозу из лапы. И пёс остался при палатке как приклеенный. Никуда ни шагу, ни полшага и во всякий час у палатки. Поначалу даже посыльных и ординарцев ко мне не допускал, а часового едва терпел. Потом стал меня сопровождать неотступно, ну как собачка (пардонте, опять каламбур). А ночью дремал у входа в палатку, то и дело вскидываясь и принюхиваясь. Вот так мой Бой меня «раздобыл».

А между тем, как пришла весна, наши халатники засобирались на пастбища. Да вот досада, нет собачек, некому пасти. И потянулись ко мне ходоки. Приходит такой колоритный мужичок в засупоненном халате и заявляет: «Верни аскер-начальник моего пса, а не хочешь вернуть, плати», и ломит цену как за дромадёра трёхлетку. «Зачем мне твоя собака, – говорю, – иди, ищи, найдёшь, забирай». Вот тут-то самый цирк и начинается.

Известный факт, гарнизонная жизнь не балует разнообразием. В ней каждая мелочь уже развлечение. А солдатский телеграф работает безотказно. Моментально все свободные собираются у собачьей своры, садятся поудобнее, закуривают и ждут представления. Собаки тоже нервничают, сбиваются в кучу. А бедолага в засупоненном халате, в одной руке палка, в другой верёвка, понурившись как приговорённый, идёт навстречу своей судьбе. Вся свора поворачивает головы в его сторону и замирает. И вот он увидел своего беглеца и порывается к нему подойти. В этот момент крайние псы хватают его за полы халата, это сигнал остальным. Начинается невообразимая и шумная свалка. Мужичок вертится и неистово колотит палкой во все стороны, но это только раззадоривает свору. Пыль, крик, лай, толчея… спектакль, какая ни есть «забава» для нижних чинов.

Весь этот балаган продолжается до того момента, когда собакам удаётся повалить несчастного.

Тогда их отгоняют, поднимают пострадавшего, отряхивают и провожают до границы лагеря, сопровождая шествие диким гоготом, издевательскими вопросами о здоровье, приглашениями приходить ещё и обещанием «собачку уговорить». Что поделаешь, кровь да походная проза огрубляет человечьи натуры.

Вот так-то, друг мой. Да вы, поди, побольше моего знаете таких историй.

– Отчего же? Очень интересно, я заслушался. Прошу вас, продолжайте.

– Вот и славно… У вас должно создаться впечатление, что после недельных трудов мы почивали на лаврах. Отнюдь. Беспокойства было много. Вокруг расположения кружили подозрительные личности – то ли нищие дервиши, то ли лазутчики. Мы их отлавливали и отправляли в Асгабад разбираться. В окрестностях обреталось множество местных шаек. Они не упускали случая пустить нам кровь. То разобьют верблюжий караван, то напакостят нашим аванпостам, то просто хищничают по окрестностям. А спустя месяц с небольшим наши «глаза и уши», местные соглядатаи, сообщили, что готовится ночное нападение объединённых шаек на наш лагерь, и примерное время этого предприятия. И руководить им собирался Кызыл Бек, местная разбойничья знаменитость. Мы подготовились, утроили караулы, привели в боевое положение картечницы, ночью скрытно держали на позициях треть гарнизона. А днём жили, не меняя распорядка, и даже демонстрировали некоторую расслабленность.

Так вот, Николай Аристархович, представьте, ночь, звёзды, солдатики мёрзнут, лёжа вповалку за мешками с песком. Как обогреться, когда даже закурить нельзя. И вот издалека из ночной степи доносится смутный гул. Он нарастает. Это явно топот, но странный. Догадываюсь; они обмотали копыта ветошью. Расчёты у картечниц, пальцы на курках, цепочки солдат, пригибаясь, перебегают от палаток. Народ приободрился; всё, больше не надо мёрзнуть.

В бинокль смутно различаю конную массу, слава Богу, сегодня с этим и покончим.

Ну, кажется, всё учли. Ан нет, не всё. Про собачек забыли, а те не дремлют, дежурство несут.

Совершенно неожиданно с диким, заливистым лаем наша свора вылетает из лагеря и мчится навстречу ночным гостям. Начинается обычная работа пастухов. Они крутятся перед конскими мордами, проскакивают между ног, сбивают лошадей в табун и пытаются заворачивать.

Кони встают на дыбы, кружат на месте, а некоторые сбрасывают всадников. Отдаю приказ не стрелять, выжидаю. Однако долго ждать не приходится; вся ватага разбойников разворачивается и галопирует в обратном направлении. А солдатики перепрыгивают бруствер и устремляются к потерявшим коней, пешим беглецам. И вскоре горе-хищники стоят передо мной, упорно рассматривая носки своих сапог. Вот такая картинка, куреоз да и только. Ни мы, ни они прийти в себя не можем. Они ошеломлены, а я отказываюсь понимать, как без единого выстрела получены такие блестящие результаты. Только собакам всё нипочём. Снуют вокруг с задранными хвостами и пребывают в чудесном расположении духа.

Подхожу к пленникам. Ба!! Да это сам Кызып Бек. Вот это приз!

Примечательного вида личность, доложу я вам. Халат алый атласный в тонкую белую полоску, шаровары лимонные бархатные, сапожки белые мягкой кожи, папаха огромная, лохматая, из-под папахи только кончик носа да борода клином рыжая, хной крашеная. И совершенно неожиданно эта личность выхватывает из-за пазухи нож… Я вот ничего не успеваю сообразить, а Бой соображает быстрее. Через секунду он уже висит на его руке и пытается повалить. А солдатики прикладами уговаривают «именитого гостя» лечь и не буянить.

Вот так-то, Николай Аристархович, на волоске был, «Отче наш» прочитать не успел бы. Всё Бой, мой мальчик…

Алабай мирно лежал у ног хозяина, свернувшись и положив морду на лапы.

– Рану на его шее фельдшер зашил так аккуратно, что даже шрама не видно. Теперь я без него никуда.

Что-то блеснуло в уголках глаз полковника. Он нагнулся и ласково потрепал пса за ушами.

– Ну что, мальчик, пойдём? Утомили мы нашего нового знакомого.

– Господин… Иван Игнатич,  а что с Беком?

– Ну, мы же не варвары. Это, если судить по их законам, его отрубленная голова сей момент красовалась бы на пике. В Сибири он, друг мой, в Сибири. Вот такой карамболь получается.

А нам пора откланяться. Благодарим за приятно проведённый вечер и надеемся на завтрашнюю встречу и ждём вас к обеду. Вы ведь расскажете нам о себе?

– Всенепременно!

Полковник поднялся. Поднялся и алабай. Неразлучная пара задержалась у выхода (полковник одевал перчатки) и скрылась в сгущающихся сумерках.

Капитан ещё долго сидел молча, глядя перед собой, и пыхтел трубочкой. О чём думал? Никому не сказал и не скажет. А, может быть, напишет рассказ?