Два рассказа / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Шубы с коньяком

Греция.

Наша учебная стажировка в Салоникском университете временами перемежалась с экскурсионными поездками по стране. По просьбе нескольких женщин, директрис лесных техникумов, была предпринята особая поездка в городишко Касторию. Место это было известно тем, что большая часть челноков России отоваривалась там шубами, которые потом с наценкой перепродавали дома.

Я поехал вместе со всеми из простого любопытства: шубу я не собирался покупать. Такие радости мне были не по карману.

Приехали.

Городок оказался небольшим. Несколько улиц состояли из сплошных магазинов и просто лавчонок, торгующих исключительно изделиями из кожи и шубами. Такого обилия изделий скорняжного промысла нигде до этого я не видел. Зашли в одну торговую точку, другую, третью, пятую. Везде необыкновенное богатство и выбор: дубленки мужские и женские, с дорогой отделкой и без, шубы немыслимых фасонов и цветов из норки коричневой, серебристой и ослепительно белой, из каракуля чёрного и серого, из песца, лисицы, соболя и какого-то ханурика. Были даже – из волка и медведя.

В большинстве мест шёл оживлённый торг. Крепкотелые горластые тётки с мощными задами и грудями шныряли между стойками, отбирая товар. Это были наши соотечественницы, скупщицы.

Цены на товар были разные, но низких я не видел.

И вот нас подвезли к довольно большому двухэтажному строению, которое было названо фабрикой-магазином Пазваноглу. У широкого входа нас встречал сам хозяин, коренастый, крепко сбитый мужчина. Он был в белоснежной сорочке с короткими рукавами, открывающими поросшие густой шерстью сильные руки. Обширную лысину Пазваноглу обрамлял венок из чёрных, как воронье крыло, волос, что делало его похожим на древнегреческого кулачного бойца, увенчанного лавровым венком. Из-под кустистых бровей он окинул нас, кучку любопытствующих гостей, величественным всепонимающим взглядом. Хозяин произнёс слова приветствия и широким жестом пригласил осмотреть фабрику, а потом выставочный салон-магазин. Переводила греческую речь на русский язык очаровательная женщина средних лет. Она представилась технологом и повела нас в цех, в котором работало десятка три женщин. Она стала рассказывать о производственном процессе. Подходила к работницам и показывала, как из разных кусков шкур нарезаются узкие полоски, потом с помощью компьютера подбираются одинаковые по цвету, как сшиваются. Всё было довольно любопытно.

Интерес наш ещё больше возрос, когда две миловидные гречанки принесли на мельхиоровых подносах миниатюрные пластиковые стопочки с коньяком и микроскопических размеров шоколадки. Женщина-технолог предложила всем отведать греческого напитка в честь нашей встречи. Никто не отказался.

Мы поднялись на второй этаж. Здесь в просторном зале было всё то же, что и в других магазинах. Шубы из разнообразных материалов висели на стойках. «Но, – пояснила переводчица, – пусть вас цены на ярлыках не пугают. Мы можем сделать большие скидки».

Хорошо, подумал я, по-прежнему не испытывая желания что-либо купить. И, немного скучая, стал смотреть на наших женщин. Они деловито расхаживали между стойками, что-то выбирали, примеряли – зеркал было много – и спрашивали то меня, то других мужчин: «Ну как? Идёт мне?»

Наконец, Валентина Аркадьевна, коллега из Соликамска, нашла нечто необычное, вроде дамского полушубка с пышным шалевым песцовым воротником. Когда она надела на себя это чудо, я понял, что ничего красивей на свете быть не может. Присутствующие при сем дамы и мужчины единогласно постановили: «Надо брать!» Но когда глянули на ценник, бедная Валентина Аркадьевна чуть не лишилась чувств: чудо стоило 520 долларов. У нее было только 280. Что делать?

– Не волнуйтесь, – сказала подошедшая соотечественница-технолог. – Я попытаюсь всё уладить.

Она удалилась и через две минуты привела самого Пазваноглу. Увидев прекрасное лицо Валентины Аркадьевны, обрамлённое роскошью песцового хвоста, он в восхищении широко развёл свои волосатые руки и, улыбаясь, что-то быстро написал на бумажке.

– Господин Пазваноглу, – объявила технолог, – делает вам большую скидку и отпускает товар за 280 долларов.

– Ура! – дружно закричали мы и потащили счастливую коллегу к кассе. Она быстро рассталась со своими долларами и ей тут же упаковали покупку.

Но это было ещё не всё.

– Господин Пазваноглу угощает вас.

Рядом с кассой стояла на отдельном столике красивая, литров на пять бутыль с греческим коньяком. Мы догадывались, что коньяк в бутыли отменный.

Снова приняли по стопочке.

Снова стало хорошо.

Следующей была Татьяна, жена директора лесного техникума из Улан-Удэ, который в настоящее время, правда, был уже не директором, а депутатом аж Госдумы России. Татьяна была женщина богатая: муж отвалил ей на расходы круглую сумму. Она выбрала каракулевую шубу фантастической золотистой расцветки и легко заплатила за неё 2 000 долларов.

После такой серьезной покупки, естественно, нас не могли не угостить, и снова все дружно выпили по стопочке из пятилитровой бутыли.

Стало невыносимо хорошо. И потянуло на какие-то большие дела.

После этого по шубе купили себе все женщины и некоторые мужчины. Особенно сильно подкупало то, что скидки всем делались небывалые – до трети или даже до половины стоимости товара.

Мы уже и по третьему и четвёртому разу прикладывались к коньячной бутыли. И с каждым разом становилось лучше и лучше.

– Пора бы и тебе, Павел Васильевич, что-то купить жене, – всё настойчивей подначивали меня корешки-коллеги.

– Да у меня всего-то 260 долларов, – отказывался я.

– Ничего, подыщем что-нибудь.

И, правда, подвели меня к стойке, на которой висели каракулевые шубы. Я стал примерять на себя: моя жена была примерно моего размера, 54-го. Мерил я мерил и вроде подыскал что-то подходящее. Но цена – Боже мой! – 490 долларов.

– Ничего, – говорят, – мы с греками сторгуемся.

И ведь сторговались.

Я выложил свои доллары и почти счастливый принял свой пакет.

Дома, в Илимске, оказалось, однако, что шуба хороша-то хороша, да немного маловата. Пришлось отдать её дочери.

Прогулка на яхте

Акапулько.

В советские годы практиковались поощрения за хорошую работу не только направлениями в санатории и дома отдыха, но – и льготными туристскими путёвками по Союзу и за границу. Туристов направляли в страны социалистического лагеря, реже – в капстраны. Однажды повезло и мне. По протекции московского начальства из лесного министерства я, в то время работавший директором политехникума, попал в группу, вылетающую в двухнедельное путешествие по Мексике. Группа в три десятка человек была подобрана из работников лесной отрасли, среди которых были начальники цехов, инженеры, варщики, отбельщики, аппаратчики целлюлозного и лесопильного производства, и почему-то – из авиаторов Аэрофлота: пилотов, штурманов и стюардесс. Маршрут путешествия предусматривал пребывание в нескольких городах: Мехико, Пуэбло, Чолула, Таско, ознакомление с достопримечательностями и историческими памятниками, а также – просто отдых и развлечения. Вторая неделя полностью была посвящена отдыху на знаменитом панамериканском курорте Акапулько; в программу входили ежедневные купания в тихоокеанском заливе, посещение развлекательного центра, гуляния (преимущественно, ночью) по длинной, более 50 километров, и многолюдной главной улице города, посещение корриды и длительная прогулка на яхте вдоль залива с выходом в открытый океан и посещением необыкновенного аттракциона в местечке Кебрада. Там местные Тарзаны бросались вниз головой с высоченного утёса и, раскинув руки, ласточкой красиво парили в воздухе несколько десятков метров и точно попадали в крошечную бухточку внизу. Зрелище потрясающее и не для слабонервных. Словом, программа была хорошо продуманной, насыщенной и интересной. Если к этому прибавить отличный сервис в четырех- и пятизвёздных отелях и обильную мексиканскую кухню, то наше путешествие можно было бы считать роскошным. Однако было одно «но», которое немного портило нам настроение: на карманные и прочие расходы каждому туристу было выдано строго по 80 долларов (и ни цента больше), которые по приезду в страну мы тут же обменяли на местную валюту – песо. Что такое были эти 80 долларов? Нам хотелось привезти домой какие-нибудь подарочки для своих родных: в Мехико на развале можно было купить великолепную дублёнку или шевровый плащ всего за 40 долларов, а в высокогорном Таско за такую же сумму – сторговать искусно сделанные гарнитуры женских серебряных украшений. Но, кроме того, хотелось немного шикануть, попробовать чего-нибудь экзотического. Соблазнов было много. А на наши деньги не сильно разбежишься.

Как ни придерживали мы свои песо, уже по приезду в Акапулько основные покупки были сделаны, и у большинства оставалась только какая-то мелочь. Было досадно: не каждый теперь мог себе позволить заказать кружку пива или мороженое. Особенно эта досада проявилась во время прогулки на яхте.

Нас привезли на автобусе к причалу, где стоял трёхпалубный теплоходик, называемый яхтой. Гремела музыка из невидимых динамиков. Мы взошли на борт и сразу поднялись на верхнюю палубу, где располагались буфет-ресторан и широкая танцевальная веранда. За небольшими столиками ресторана сидели пассажиры, которые прибыли на судно раньше нас. Их было десятка три и все – женщины. Причём женщины преклонного возраста, пожалуй, даже слишком преклонного. Это были бабушки лет от 70 до 80. Они потягивали из бокалов через пластмассовые трубочки какие-то коктейли, напитки и беззаботно щебетали на английском языке. Оказалось, все они из Штатов. Американки. Отдыхающие пенсионерки. Между столиками вёрткие, как ящерицы, скользили смуглые не то официанты, не то матросы с подносами, уставленными бутылками и бокалами. Для обычного небольшого корабельного ресторанчика хватило бы четырёх-пяти официантов, а здесь их было почему-то больше раза в четыре. Одеты они были в одинаковые светло-кремовые шорты и белые майки, хорошо подчёркивавшие их поджарые мускулистые фигуры. Белозубые, улыбающиеся, они выглядели как настоящие мачо.

Наша группа присоединилась к американкам, мы заняли свободные места. Как только расселись, к нам тут же подскочили юноши-официанты с крошечными блокнотиками для записи заказов. Но поскольку большинство из нас были малоплатёжеспособными, мы дружно уклонились от заказов, и юноши разочарованно удалились. Посидев в ресторане некоторое время, мы отошли на веранду: сидеть за пустыми столиками, ничего не заказывая, было неудобно.

Теплоход включил сирену и неспешно отвалил от причала. Морская прогулка началась. На танцевальной веранде произошло какое-то движение, и на небольшой подиум поднялась группа людей. Это были музыканты. Их было восемь человек, октет. Все были одеты, несмотря на жару, в строгую чёрную форму, изукрашенную золотыми галунами, на головах – сомбреро с огромными загнутыми полями. Каждый держал в руках сверкающий золотом инструмент: от маленькой трубы до громадного геликона. Оказывается, в Акапулько морская прогулка сопровождалась живой музыкой. Это была приятная неожиданность.

Оркестр заиграл бравурную «рио-риту», и градус настроения у народа стал быстро подниматься. Начались танцы, и все устремились на веранду. Музыка была великолепна. Играли и знакомые нам мелодии, вроде «Беса ме мучо», «Голубки», «Сибоней», «Брызг шампанского», и незнакомые латиноамериканские танго и фокстроты. Но вот наступил антракт, и мы заметили, что большинства юношей-официантов нет. Куда-то исчезла и часть американских бабушек. Минут через тридцать стали появляться те и другие. Американки были с раскрасневшимися лицами, их под локоток подводили к столикам и галантно усаживали. Вид у юношей был утомлённо-взволнованный. Но тут же из-за столиков поднимались другие женщины, и их быстро уводили куда-то вниз.

Я смотрел-смотрел на все эти дела, ничего не понимая, пока не подошёл Скворцов (он был руководителем нашей группы и в Мексике бывал раньше) и не пояснил:

– Они уводят старух на нижнюю палубу и там в каютах ублажают. За деньги, конечно. Стоит это удовольствие 50 долларов… Ты заметил, у каждой бабули в нагрудном кармашке блузки пятидесятидолларовая бумажка. Это такса и одновременно входной билет в каюту на эротический сеанс.

– Ну и ну, – поразился я.

Теплоход продолжал неторопливо плыть вблизи холмистых берегов. Мы с интересом разглядывали архитектурное разнообразие открывающейся панорамы приморских вилл, утопающих в субтропической зелени.

А на верхней палубе события шли по заданному сценарию. Снова играл оркестр, снова все танцевали. Бабушки и официанты-кабальеро всё так же периодически исчезали, потом снова появлялись. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока местные мачо не переключили своё внимание на русских дам. Нельзя было не заметить, что они стали проявлять повышенный интерес к нашим, которые внешне, конечно, выгодно отличались от американок: белотелые, относительно молодые, фигуристые, особенно, стюардессы-иркутянки. Правда, у наших в кармашках футболок не было пятидесятидолларовых бумажек, но блеск влажных глаз и повышенный интерес к приключениям были налицо. Официанты-матросы усилили натиск и во время танцев начали демонстрировать бурные страсти, рискованные эротические телодвижения, переходящие в поглаживания дам ниже талии. Лёгкий флирт понемногу крепчал и кое-где уже стал переходить в стадию откровенных сексуальных домогательств. Наши дамочки похохатывали, вежливо отводили блудливые руки слишком напористых кабальеро, но от ухаживаний не отказывались. Официанты стали смело брать дам под локоток, предлагая пройти на нижнюю палубу, но те пока не поддавались. У парней был не только эротический интерес: они делали свою работу.

– Слушай, Павел, надо что-то делать, – сказал подошедший ко мне Скворцов. – Иначе эти ребята начнут растаскивать наших баб по каютам, а потом требовать деньги за свои половые услуги. Нам это совсем ни к чему.

Я был старостой группы. Было очевидно, что события развиваются в нежелательном направлении. Нужно было действовать. Но – как именно? Безденежные, мы были пассивны и выглядели вяловатыми и не очень дееспособными. Вероятно, поэтому, учуяв нашу слабину, латиноамериканские мачо стали позволять себе некоторые излишества. Они добросовестно делали своё дело, но с нами зашли слишком далеко. Наши к таким приключениям в те времена явно были не готовы. Кроме того, всё это могло подпортить наш коллективный отдых.

Нужен был какой-то дипломатический ход. Резкий финт.

– Позови Сенечкина, – попросил я Скворцова.

Сенечкин был самым крупным по габаритам мужчиной в нашей группе: что в высоту, что в ширину. Ему было лет сорок пять, он был пилотом первого класса и командиром большого лайнера ТУ-154.

– План предлагаю самый простой, – сказал я Скворцову и Сенечкину, когда мы собрались вместе, – а именно: дипломатические переговоры с последующим братанием… Видите вон того смуглокожего толстого индейца в сомбреро, который стоит в сторонке. По моим наблюдениям он – бригадир-надзиратель своры этих сексуальных аллигаторов. Начнём с него.

Во время очередного музыкального антракта наша тройка подошла к толстому индейцу. Он выглядел импозантно. Его тёмно-кирпичного цвета округлое лицо с клювообразным носом и толстыми чёрными губами изображало озабоченность. Поскольку штатного переводчика у нас не было, а испанского никто не знал, мне пришлось мобилизовать весь свой небогатый молдавско-немецкий языковой запас.

– Сеньор! – произнёс я.

Однако толстяк никак не отреагировал на моё обращение, его взгляд был устремлён куда-то в океанскую даль.

– Буэнос диас, сеньор! – повторил я попытку, повысив голос. – Добрый день!

Индеец небрежно дотронулся двумя пальцами до сомбреро и нехотя ответил:

– Буэнос диас!

– Вир зинд туристо …

– Ке? Туристо? – переспросил толстяк.

– Йа, ной есте туристо …

– Туристо американо? Гринго? – перебил меня индеец.

– Но, но… – я отрицательно покачал головой.

– Он думает, что мы – американцы, – пояснил я своим товарищам.

Мексиканцы обычно называют американцев «гринго» и не очень их любят.

– Но. Нет, – повторил я. – Ной есте туристо советика.

– Советика?

– Да, мы русские. Ной есте русо.

Видимо, команду теплохода не предупредили о национальной принадлежности пассажиров, прибывших на борт.

– Русо? – переспросил толстяк.

– Си. Нуэстро групо есте де Москова. Наша группа из Москвы.

– Де Моску? – вопрошающе направил на меня толстый палец индеец,

– Си.

– Де Моску? – повернулся он к Сенечкину и воткнул свой палец в обширный живот командира воздушного корабля. Наш темнокожий собеседник был редкостный тугодум.

– Си, си, – закивал утвердительно Сенечкин.

Кирпичное лицо индейца вдруг просияло, его толстые губы растянулись в улыбке. Он церемонно снял сомбреро и дружелюбно протянул мне руку.

– О, мучо густо, мучо густо, – проговорил он, энергично тряся мою пятерню.

– Да, мы тоже очень рады, – ответил я.

– Мучо густо, сеньорес …

– Нет, нет! Но, но! Но сеньорес, – поправил я. – Мы не сеньоры, мы – товарищи. Ной есте камарадас. Ферштэен? Вир зинд камарадас.

– О, буэно. Камарадас, – продолжая приветливо улыбаться, толстяк громко щёлкнул пальцами.

Тут же к нему подскочили два молодца. Дисциплинку они, видать, умеют держать. Индеец отрывисто что-то приказал, и они исчезли.

И тогда Скворцов достал из кармана большой значок олимпийского Мишки:

– Камарад, – произнёс Скворцов медовым голосом, – уно сувениро. Примите на память о Московской олимпиаде. – И стал прикалывать значок к футболке нашего нового знакомого.

– Соувенир! Олимпико! Мишка! Мучас грациас! – индеец был растроган.

В это время один из молодцов подошёл к нам с подносом, на котором стояли фужеры с белым вином.

Индеец начал что-то говорить и знаками попросил нас принять бокалы.

– Пор фавор, камарадас. Па-жя-ля-ста. Вино. Пор фавор, амигас, – поднял он свой бокал.

– Друг! Амиго! – с чувством произнёс я, ответно поднимая бокал. – Вива ля Мексика!

– О, вива ла Руссия! – провозгласил индеец.

И мы дружно вчетвером выпили. Вино было мягкое и прохладное.

Кажется, дружественные мосты были наведены, первые контакты установлены. Теперь нужно было переходить к завершающей части наших переговоров, поэтому после небольшой паузы я, стараясь не сбиться с помпезного тона, начал так:

– Дорогой друг! Камарадо! Амиго! Вместе с нами путешествуют наши женщины, но ваши парни начали к ним приставать. Это не есть хорошо …

Наш новый камарад слушал меня внимательно, но вряд ли понимал.

– Вот я и говорю, – продолжил я. – Амиго! Твои пацаны обнаглели. Уйми ты своих мачо. Эсте фемейя есте нуостра фемейя. Эти женщины наши, понятно? Ферштэен? Фемейя нуостра!

У меня не хватало слов, поэтому я вынужден был снова и снова тупо повторять:

– Фемейя нуостра, фемейя нуостра! Ферштэен?

Желание понять другого человека в нашей жизни часто значит больше, чем понимание произнесённых слов. Если желание есть, и оно достаточно велико, то контакт может происходить не только на словесном, а и на подсознательном уровне. По-видимому, именно на этот уровень переместился наш дипломатический диалог.

Амиго, кажется, начал что-то понимать. Снова щёлкнув пальцами, он подозвал двух парней и что-то сказал. Потом пробормотал: «Пердоне!», оставил нас и направился к оркестрантам. И тоже стал им что-то говорить, после чего музыканты дружно встали полукругом, и вдруг самый маленький звонко крикнул:

– Ка-тью-шшяя-а-а! – и взмахнул рукой.

Трубачи подняли свои сверкающие на солнце инструменты, и над синими волнами субтропического залива полилась величавая мелодия русской песни. Толстяк-бригадир стоял рядом с музыкантами и, улыбаясь, махал нам рукой: он преподнёс нам сюрприз.

Мы пошли к нашим женщинам приглашать их на танец, и сексапильные мексиканские кабальеро расступались перед нами. Больше к русским они не приставали. Впрочем, работы у них и без нас хватало: американские бабушки оказались на редкость любвеобильными.

Мы со стороны наблюдали за процессом. Возможно, кто-то из наших дам завидовал весёлым американским старушкам. Кто знает?

День только начинался, и впереди, кроме недоступных нам эротических забав, было ещё много интересных событий и экзотических зрелищ.