«Я словно пробуждаюсь ото сна...» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

В редакции журнала

Жестикулируя, бурля и споря

Киты редакции не видят двух персон:

Поэт принёс «Ночную песню моря»

А беллетрист – «Последний детский сон».

Саша Чёрный

Иван Иваныч Мелих-Муттер

– Заведующий отделом прозы

Налил чайку,

включил компьютер.

5:25. Ещё не поздно.

Он каждый день перед уходом

Смотрел читательские письма.

Какая чёрная работа,

Какое затрудненье мысли!

Вот пишет отставной учитель,

Как он учился в пятом классе.

Бумажный червь! Детей мучитель!

А всё туда же: Гений! Классик!

А вот рассказ прислал рабочий

О том, как печка жаром дышит.

Какой же он до слов охочий!

Но, кто так пишет?

Кто так пишет?!

Прислала дама мемуары,

(Видать, не знала муки большей!)

Роман прислал учёный старый

О том, что ездил как-то в Польшу.

Чернеют строки на экране,

Нагревшись, загудел компьютер.

Давно уж чай остыл в стакане,

Но хмур и мрачен Мелих-Муттер:

«О, борзописцы, графоманы,

Губители родной культуры!

Снуёте как ежи в тумане

И гадите в литературу!

Зачем какой-нибудь геолог

(иль физик, иль ещё откуда)

Не журналист и не филолог,

Не выпускник Литинститута,

Писать берётся между делом

Как мы когда-то начинали?»

По счастью, прозы завотделом

Так не один считал в журнале.

Марина Яковна Лекало

Себя считала поэтессой,

Потом заведующей стала

Над поэтическим процессом.

Её в редакции боялись:

Могла порезать резким словом.

Когда к ней лично обращались

Испепеляла всех суровым

Взглядом. Все поэты,

Увидев взгляд тот, замирали,

И позабывши про сонеты

Свои, от страха убегали.

Всем тем, кто радость рифмоплётства

Предпочитает жизни плотской,

Она с оттенком благородства

Преподносила:

«Вы – не Бродский!»

И все их вирши возвращала,

И добавляла непременно:

«Увы, в концепцию журнала

Вы не годитесь совершенно!

Стихи должны быть непонятны

(И чтоб нельзя было запомнить),

Поменьше “я” меж строк печатных

Поэта украшает скромность!»

Марина всем предпочитала

Стихам классический верлибр.

И новых авторов гоняла:

Мол, Вы совсем не наш калибр!

Так каждый день (и без обеда!)

Бои идут в журнале этом.

Разоблачают они псевдо-

Писателей и лже-поэтов.

Они сражаются до пота

И безо всякой без цензуры,

Кипит в редакции работа

На благо всей литературы!

В журналы очередь на годы,

Полно писателей, поэтов

У литераторов – свобода.

Жаль только, книг хороших нету.

Куда все тиражи пропали?

Не сон ли это, в самом деле?

«Завяли» «толстые» журналы,

Библиотеки опустели...

***

Прошла середина лета,

Много дневного света,

И ветер щекочет траву.

Может быть, доживу

До дня,

когда грянет осень,

И разрешения спросит

Покрасить всё

В жёлтый цвет,

А, может быть, и нет.

Живу я как на болоте –

Душа живее плоти,

Которая летом спит.

Или делает вид.

Поставить бы в церкви свечку,

Да прыгнуть в холодную речку!

Во сне или наяву,

Может быть,

доживу...

***

Я словно пробуждаюсь ото сна...

Была однажды пёстрая страна:

Все краски шли когда-то в гости к нам,

Подобно распустившимся цветам.

Но что случилось? – Я не дам ответ:

В живых остался только серый цвет.

И тучи серых лиц кругом снуют

И тихо так по серому живут.

А в серый цвет окрашены дома,

Больница, министерство и тюрьма,

Течёт он из журналов и газет

Как будто в мире красок больше нет.

У серых лиц есть серые мечты,

На серых клумбах – серые цветы,

Писатель серый ловит каждый миг.

И производит тонну серых книг.

Куда девались прочие цвета?

Иль я не тот, или страна не та?

Исчезли красный, жёлтый с голубым,

А серый всё клубится словно дым...

«Зарница»

Пели всем классом про синюю птицу.

Пели в автобусе про поворот.

Все мы сегодня играем в «Зарницу»,

И военрук нас ведёт.

«Синие» ходят в атаку на «красных»,

за высотою падёт высота,

Все оказались мы здесь не напрасно,

Все мы здесь неспроста.

Мать на пальто мне пришила погоны:

Не оторвёт их чужая рука,

Буду награды высокой достоин,

Если найду «языка».

Мы атакуем, мы отступаем,

Верим, что враг будет разбит.

Если погон оторвали – ты ранен,

Если же оба – убит.

Рано январское солнце садится,

В сумерках смех и крики слышны.

Вся наша школа играет в «Зарницу» –

Внуки прошедшей войны.

Пусть мы в атаку идём без винтовки,

Противогазов хватит не всем,

Но на зачёте по начподготовке

Мы соберём АКМ.

Не испугают нас происки НАТО,

Рвать не устанет рука.

Мальчики-девочки семидесятых,

Дети полка.

А на обратной дороге уснули,

Tени на лицах ребят,

Ночью автобусы в город вернулись

И привезли всех «солдат»...

***

Как принимали в пионеры,

Совсем не так как в комсомол,

От нас не требовали веры,

Ведь мне десятый год пошёл.

Мы на груди тогда носили

Портрет кудрявый Ильича,

Пока в один день не сменили

На галстук цвета кумача.

Будь, будь готов!

Всегда готов!

Поменьше слов,

Лишь будь готов!

Четыре года пролетели,

И стало вдруг понятно всем –

Необязательно неделю

Учить Устав Эл Ка Эс Эм.

Порою так приврёшь сверх меры:

Такой дорогой уж пошёл.

Как принимали в пионеры,

Совсем не так как в комсомол.

Когда я сильно завирался,

Ильич со стенки наблюдал

И как живой слегка смущался,

И тихо головой качал.

Скажите мне, какие нервы

Нужны, чтоб я Вам так наплёл?

Как принимали в пионеры,

Совсем не так как в комсомол.

А я готов,

Всегда готов!

Поменьше дел,

Побольше слов.

***

…И только с тобой повстречался,

Как крылья тотчас отросли,

Как птица летел, не касался

Остывшей под небом земли.

Летел я над городом сонным,

Над крышами старых домов.

Парил будто коршун свободный

И был молчалив и суров.

Летел я легко и печально

В холодных, пустых небесах.

Открылась мне тихая тайна

В своих удивительных снах.

Мне виделись тайные знаки

В негромком мелькании теней,

Встревоженном лае собаки

И тихом дрожании огней.

Те знаки манили, толкали

В бездонную бездну небес,

Где звёзды мне путь обещали,

И вечное царство чудес.

А люди в домах своих спали,

И не подозревали о том,

Что царства любви и печали

Уже перейдён Рубикон…

Друг

Все в округе знают о тебе:

Белки, крысы, птицы и коты.

Убегают в спешной суете,

Только за порог выходишь ты.

Мы бежим за ними налегке,

И в азарте ты оскалил пасть.

Я держу тебя на поводке,

На бегу пытаясь не упасть.

Мы гоняем их до темноты,

И на пол ты валишься мешком,

Наругавшись впрок, до хрипоты

С каждым встречным-поперечным псом.

Самый чуткий в мире слух,

Самый верный в мире друг.

Обниму башку твою лохматую

Может я когда-то тоже был собакою?

Ты положишь лапы мне на грудь,

Знаю я, что это неспроста:

Все пытаешься меня лизнуть

В губы, нос и прочие места.

Утром мне придётся уходить

В непонятный мир чужих людей.

Ты меня захочешь проводить,

Но послушно ляжешь у дверей.

А потом, когда придёт отбой,

И погаснет день пустых тревог,

Ты опять потащишь за собой

И растянешь тонкий поводок.

Самый славный в мире пёс,

Самый мокрый в мире нос.

Мы живём без нежностей телячьих,

В моём шаге – два твоих – собачьих.