Тайными тропами / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Все интернет-проекты нуждаются в продвижении. У всех у них своя специфика, есть интернет-магазины, есть журналы и новостные порталы, но без продвижения в интернете сайт не принесёт желаемого результата. Компания EKA-soft создаёт профессиональное и перспективное бизнес-пространство в байнете. За десять лет реализованы сотни проектов, открыты представительства в России и Германии. Отзывы клиентов компании можно прочитать на сайте.

Было 30 апреля 6745 года от сотворения мира, по нынешнему исчислению май 1237 года. Князь Юрий Всеволодович вместе с боярином Савелием Олеговичем въехали в Китеж-град. За ними тянулась дружина человек двадцать крепких воинов. Славный город построил князь у живописного озера Светлояр, с башнями, шестью храмами, расписными теремами. Город встретил князя золотом куполов и белокаменными стенами зданий.

– Княже едет, княже пожаловал! – кричали мальчишки, увязавшись за дружиной князя.

Жители Китежа почтительно кланялись в пояс благодетелю, а князь, сдерживая коня, добродушно кивал им в ответ. С любопытством оглядывался боярин Савелий, дивился богатству и красоте скрытого в глухих лесах града. Нрава Юрий Всеволодович был спокойного и рассудительного, дюже любил он светлый Китеж и часто наведывался сюда. У княжеского двора, Всеволодович быстро спешился, бросив поводья подоспевшим слугам. Савелию подсобил соскочить с лошади его стременной – низенький, тщедушный мужичок, известный весельчак и балагур Гришка Кутерьма. Гостей вышел встречать посадник града Казимир, в ярком парчовом кафтане. Он был преклонных лет, дородный телом, с благородными чертами лица и длинной бородой с проседью.

– Многие лета тебе, Юрий Всеволодович! – поклонился в пояс Казимир.

– Здравствуй, – приложил руку к груди князь. – Вот, знакомься приятель мой Савелий Олегович из Суздаля.

– Милости просим, боярин, – поприветствовал посадник.

Савелий самодовольно улыбнулся, опустив вниз уголки тонких губ. Его карие, блестящие глаза мигом осмотрели княжеский двор. На вид боярину было слегка за тридцать, статный и высокий с густой шевелюрой чёрных волос и орлиным профилем. Длинный ездовой ферязь его, расшитый жемчугом выдавал в нём человека состоятельного. Князь Юрий медленно расправил широкие плечи и прищурил серые глаза от игривых лучей весеннего солнца. Тёмные волосы его чуть волнистые, слегка тронутые сединой лежали до плеч ровным пробором, густая борода скрывала волевой подбородок.

– Отец, радость-то какая! – выбежала из терема белолицая молодая женщина и, заметив гостя, остановилась, поклонившись.

– Савелий Олегович, боярин суздальский, – сам представился незнакомец.

– Добравушка, дочка, – обнял её Юрий, – ну, как тебе в Китеже, всё ли по нраву?

– Места тут дивные, – повела Добрава соболиной бровью, – наглядеться не могу!

– Ну, добро, – улыбнулся князь, – а муж твой, что же меня не встречает?

– На охоте с вечера ещё, – ответила молодая княгиня.

Владимиро-Волынский князь Василько обручился с Добравой, когда девочке исполнилось тринадцать. Только через несколько лет он увёз молодую жену в Волынск. Детей им Бог пока не дал, и Добрава, скучая по отцу и братьям, нередко навещала родню. Из боярской светлицы, словно пава, вышла молодая жена посадника, Златослава. Она замешкалась на ступенях, с любопытством рассматривая боярина. Лицо Златославы было покрыто густым слоем румян и белил, длинная, расшитая серебром рубаха, показывала изящную ступню в кожаном жёлтом сапожке.

– Златослава, спустись к нам, – приказал жене Казимир.

Медленно повернув лебединую шею, молодая женщина направилась к гостям. Князь нетерпеливо закинул на плечо синий плащ-корзно с пряжкой, украшенной драгоценными камнями и наблюдал за поступью Златославы. Женщина остановилась в нескольких шагах и по-хозяйски пригласила всех в горницу отведать приготовленных к столу яств. Добрава, потупив взгляд, почувствовала себя ещё большей гостьей в хоромах отца. Княгиня была скромна и учтива, в отличие от бойкой Златославы. Её сиреневая понёва, подпоясанная на тонкой талии узорчатым шнурком, надежно скрывала хорошо сложенную фигуру, но от зорких глаз Савелия даже эта мелочь не могла ускользнуть.

«Ладная дочка у князя», – пронеслось в голове у боярина.

Столы, накрытые в просторной светлой горнице, стояли в два ряда. Длинные скамьи были покрыты бархатными бордовыми накидками. Во главе стола возвышалось резное княжеское кресло с мягкими подлокотниками. Начищенная до блеска серебряная посуда, ковши с медовухой, блюда с дичью, моченые яблоки в деревянных пиалах, драгоценные кубки, поразили боярина Савелия своей роскошью и размахом.

– Дюже богато тебя встречают, великий княже, – восхищенно воскликнул Савелий, – пир на весь мир!

– Ничего, привыкнешь к нашему укладу, – довольно улыбнулся князь.

– Садитесь, гости дорогие, Юрий Всеволодович, для тебя старалась, – звонко прозвучал голос Златославы.

– Благодарствую тебе, Златушка, угодила, – заметил князь и уселся в своё высокое кресло.

– А что Василько Романовича ждать не будем? – спросила Добрава.

– Негоже князю ждать, – проронил Казимир, – с охоты вернётся, милости просим, верно говорю, княже? – посмотрел он на Всеволодовича.

Князь махнул рукой, украшенной перстнями. Слуги принесли блюда с зайцем в рассоле, сахарные и анисовые напитки в серебряных чашах. Савелий не успевал пробовать яства и нахваливать князя. Даже Гришке Кутерьме нашлось место, чуть поодаль за общим столом. Затем пришли гусляры, дрогнули тонкие струны, запели они сказочные былины. Вскочил Гришка и пошёл плясать, выделывая такие кренделя, что даже князь рассмеялся. Внезапно послышался шум, чьи-то уверенные шаги, в горнице появился долгожданный Василько Романович. Гусляры замолкли, Гришка тихонько примостился на скамью.

– Муж мой! – воскликнула Добрава, вставая. – Наконец-то, заждались мы!

– Будь добр к столу, дорогой зять, – пригласил его князь.

– Как нынче охота? – поинтересовался Савелий.

Василько, поклонившись присутствующим, принялся за трапезу. Его волосы, цвета пшеницы, лежали слегка спутанными кольцами до самих плеч. Кудрявая рыжеватая борода закрывала короткую, крепкую шею.

– А что охота, Савелий Олегович,- разоткровенничался захмелевший с дороги Василько, – несколько десятков векшей да заяц-беляк, не густо.

– Почто места наши обижаешь, – пожурил зятя князь Юрий, – в нашем бору много зверья, а озеро, глаз не отвести!

– Твоя правда, Юрий Всеволодович, – почесал бороду Василько, – насилу добрались, если б не твои полесники, заблудился бы.

– Из лесов-то к Китежу одна тропа только имеется, которую не каждый ведает, – ответил князь, – нет у града крепостной стены, коли враг какой, как оборону держать?!

– Так я же к тебе, княже за этим и пожаловал, – усмехнулся Савелий, – помнишь, я про зодчего грека сказывал, пусть он отстроит такую крепость, что никакая сила не пройдёт.

Тем временем, в горнице показался молодой мужчина в богатой изумрудного цвета однорядке с широким, подбитым тонким мехом воротником. Лицом он походил на князя Юрия, та же стать, тот же рассудительный взгляд серых глаз.

– Мстислав, Мстислав, – вскочила Добрава и подбежала к брату, – что-то стряслось?

– Покамест, ничего, – приобнял сестру молодой князь.

– Поди, сын мой, – оживился Юрий Всеволодович, – садись подле меня, откушаешь с нами.

– Говорят, отец, войско Баты-хана идёт к Волге, – сообщил новость Мстислав.

– Ничего, сын мой, не допустим мы окаянного на нашу землю, – стукнул кулаком по столу Юрий.

– Так-то оно, так, – вздохнул Казимир, – но слухами земля полнится, уж больно силы великой этот Батый.

– Мы тоже не лыком шиты, Казимир Иванович, – напомнил молодой князь.

– Что ещё скажешь? – спросил Юрий у сына.

– Смута во Владимире зачинается, – ответил Мстислав, – тебя ждут, где, говорят, княже.

– На днях отправлюсь во Владимир, разберусь, – посерьёзнел Юрий Всеволодович.

На том и порешили, гости замолчали, только Гришка наигрывал кривым пальцем на гуслях уснувших былинщиков. Юрий Всеволодович встал и, пошатываясь, направился в свою опочивальню на верхнем этаже терема. Затуманенный его рассудок от веселящих напитков, желал долгого и спокойного сна. Пока он поднимался, за ним тихонько увязалась Златослава. Когда князь оказался в опочивальне, его шепотом окликнул женский голос:

– Княже, позволь слово молвить.

Князь обернулся – прислонившись к дверному косяку на него смотрела синеокая Златослава. Она улыбнулась, сняла вышитый золотой нитью убрус и встряхнула копной каштановых волос. Князь замер в оцепенении. Златослава приблизилась к Юрию, её жаркое медовое дыхание будто обожгло ему лицо.

– Погляди, княже, али я не красна девица, неужто тебе красота моя не люба, – продолжала говорить она, обнимая князя.

– Окстись, Златослава, – отстранился Юрий Всеволодович.

– Не бойся, княже, – не отставала красавица, – муж мой уснул, твои дети в своих хоромах, обними меня крепко-крепко.

– Нет, Златослава, уйди от греха подальше, у тебя муж, а у меня жена, – отвернулся от женщины князь.

– Не пожалеешь ли, князь? – зло сверкнули в полумраке глаза Златославы.

– Ты, что с ума сошла, окаянная? – разгневанно произнёс Всеволодович.

Златослава обиженно подобрала брошенный убрус и выбежала из опочивальни. В сенях она услышала тихое шуршание, заглянув туда, Златослава никого не увидела и спокойно удалилась в свои покои. Гришка Кутерьма осторожно высунулся из-за деревянной колонны и плутовато ухмыльнулся:

– Ну, Златослава шельма, ну и шельма… Расскажу боярину.

Наутро князь проснулся с больной головой. Вспоминая события накануне, он так и не мог понять, привиделась ли ему Златослава во сне или всё было наяву. «Наваждение какое-то, стыдно Казимиру в глаза смотреть, – подумал князь, – нужно исповедоваться, чтоб в мыслях не грешить». Перехватив за завтраком кружку кваса и краюшку хлеба, Юрий вскочил на коня и отправился в один из городских храмов. Князь был набожным человеком, он повсеместно строил церкви и делал щедрые пожертвования. Весть Мстислава о смуте вызывала в сердце Юрия щемящее чувство тоски и безысходности даже больше, чем новость о войске монгольского хана. После исповеди Всеволодовичу стало легче на душе, и он со спокойной совестью вернулся на княжий двор. Там его встретила погрустневшая дочь Добрава. Она со слезами бросилась к отцу:

– Василько хочет меня в Волынск увезти, говорит, битва с татарами будет, здесь небезопасно!

– Воля его, – помрачнел князь.

– О чём задумался, Юрий Всеволодович? – спросил, подходя к князю, Савелий.

– Василько Романович желает покинуть Китеж со мной вместе, я даже матушку с сестрицей не успела повидать, – ответила за отца молодая женщина.

Савелий как-то напрягся, и самодовольная улыбка сошла с его лица.

– Добрава Юрьевна, мы уговорим Василько задержаться на время. Такую охоту ему устроим, правда, княже? – подмигнул он Юрию.

Добрава с надеждой улыбнулась и промолвила:

– Ох, Савелий Олегович, только муж у меня упрямый.

– Не таких уговаривали, обижаешь, Добрава Юрьевна, – развёл руками боярин, сдвинув на бок шапку, – а вот и сам Василько Романович к нам пожаловал!

– Об чём разговор? – поинтересовался Василько.

– Да так, – пожал плечами Савелий, – вот с князем на охоту собираемся, ястребиную с псами обученными пойдём.

Загорелся Василько, любил он полесничать, а тут ещё ястребиная охота.

– Думали позвать тебя, но рядиться не будем, слыхали, в Волынск возвращаешься? – с лукавинкой в карих глазах спросил боярин.

– Останемся, ради такого случая.

– Вот и ладненько, – смекнул боярин, – когда, княже, выдвинемся?

– Дам приказ подготовиться, ястребы в открытом поле, а в лесу на медведя пойдём, – ответил Юрий.

– Вот видишь, Добрава, – успел шепнуть боярин, – я же выполнил обещание.

Добрава ничего не ответила, но с благодарностью посмотрела в озорные глаза боярина.

Охотничьи угодья князя Юрия лежали мимо озера Светлояр через лесные просторы. Ловчие князя везли с собой кистень, топоры и рогатину на медведя, ястребов в клетях, накрытых бархатными попонами. Охота ожидалась славная, с ночевкой в лесу. Остановившись недалеко от речки Люнды, ловчие выпустили ястребов, много дикой птицы принесли они. После отправились князья и боярин в дебри мрачного леса. Показал Юрий Всеволодович своим спутникам одну тайную тропинку, по которой как ни пойдешь, всё равно из леса к озеру Светлояр выйдешь, а там и Китеж на ладони. Дивились чудесам боярин и Гришка, пытаясь запомнить дорогу. Вечерело, стали путники готовиться к ночлегу, разожгли костёр погреться. Ловчие закончили сооружать ловушку щемицу, которая делалась из четырех бревен и жерди, но так зажимала лапу попавшемуся медведю, что тот не мог выбраться. Присели охотники отдохнуть к огню. Вдруг услышали они шум и громкий треск веток.

– Неужто сам хозяин попался, – вытаращил глаза напуганный Гришка Кутерьма.

– Молчи уж, горе ты луковое, коли так медведя боишься, – насмешливо бросил ему Савелий.

– Пойдём, Василько Романович, бери рогатину, медведя добивать, – предложил князь Юрий.

Полесники с собаками первые направились к щемице, за ними шли князья и боярин. Гришка нехотя тянулся в самом конце, проклиная свою незавидную долю. Но дойдя до ловушки и подсвечивая факелами завалившиеся брёвна, полесники ринулись назад.

– Не ходи туда, княже, – отговаривали они Юрия. – Не медведь это.

Никого не слушая, князь осветил пламенником сваленные брёвна и не поверил своим глазам: на него смотрел в полный свой рост полуконь-получеловек. Низ его был целиком конское туловище. Там же, где у обычного коня начинается шея, у китовраса росло человеческое мускулистое тело. Волосы и борода у получеловека были русого цвета в согласии с саврасой мастью конской половины. Китоврас попал копытами в приготовленную для медведя ловушку и не мог выбраться.

– Повалим его, княже, и свяжем, – предложил Василько, потирая руки, – вот не поверит народ!

Князь Юрий опустил рогатину и посмотрел на зятя:

– Не будем мы этого делать!

– Княже, одумайся, – предостерёг Василько, – я много слыхал о китоврасах, они коварны и беспощадны к врагу.

– Прав ты, Юрий Всеволодович, отпустим китовраса, – вступил в разговор Савелий.

– Что ты знаешь о нас, Василько! – вдруг прозвучал голос китовраса. – Мы не любим трусливых и глупых. Ты можешь поплатиться за свои слова. А с тобой, боярин, мы ещё встретимся, сам ко мне придёшь.

– Как величать тебя? – спросил Юрий.

– Полканом зови, – усмехнулся получеловек.

Князь приказал ловчим освободить китовраса и под всеобщее удивление отпустил его восвояси. Полкан перескочил через разбросанные бревна и остановился.

– Благодарю тебя, князь! – обратился он к Юрию. – У тебя доброе сердце и трепетная душа, может, свидимся ещё, но запомни, ждут Русь трудные времена. Коли уйдешь с этих мест, схоронишься, прощай!

Китоврас перепрыгнул через костёр, выбивая копытами горящие искры.

Наутро князь Юрий и его спутники вернулись в Китеж-град. Решили они никому не сказывать, что видели в лесу китовраса. Добрава сердцем почувствовала, что-то произошло на охоте.

– Василько, отчего отец в печали? – узнавала она у мужа.

– У него спроси.

– Молчит князь, – вздохнула Добрава.

Василько отмахнулся и ничего не ответил. Добрава посмотрела на отчужденного мужа и вошла со двора в терем. Златослава, чуть не сбила её с ног.

– Что ты под ноги кидаешься, – упрекнула её молодая княгиня, – ходишь по хоромам, будто госпожа!

Златослава наигранно расплакалась, закрыв набелённое лицо широким рукавом:

– За мои-то труды и старания… ругайте, коли вам так легче!

– Ну, будет тебе, будет, – сказала Добрава.

Из горницы на всхлипывания Златославы вышел боярин Савелий.

– Почто страдаешь, Златослава? – спросил он, поглаживая окладистую чёрную бороду.

– Княгиня знает.

– Поделом, не будет подслушивать, – рассердилась Добрава.

Закрыла лицо руками Златослава и убежала в светлицу.

– Что же, так в сенях и будем стоять? – заметил боярин.

Добрава, ничего не говоря, прошла на деревянный резной балкончик второго этажа. Боярин последовал за ней.

– Это ничего, Добравушка, ежели я тут постою? – поинтересовался Савелий у княгини.

– Стой, Савелий Олегович, – кивнула ему Добрава, – тяжко на душе как-то.

– Отчего же?

– Тревожно мне за отца, да и Василько не хочет меня успокоить… не любит он меня, ни капельки, – опустила голову молодая княгиня.

– Тише, Добрава Юрьевна, – наклонился к ней ближе Савелий, – и у стен есть уши.

Оглянулась испуганно Добрава. Не дерзнул ей боярин промолвить о своей любви, не осмелился рассказать о коварной Златославе, лишь посмотрел на неё долгим нежным взглядом. Что-то встрепенулось в душе молодой княгини, дотронулась она до руки боярина и одернула её в тоже мгновение.

– Эх, был бы я князем Василько, – мечтательно произнёс Савелий, глядя вдаль, – пылинки бы сдувал с тебя, желания, словно кудесник исполнял бы.

– Полно, Савелий Олегович смущать, – скрывая улыбку, сказала Добрава, – идём же, отец приехал, ты ему, говорят, лучшего зодчего нашёл?

– Правду говорят, – усмехнулся боярин, пропуская вперёд молодую княгиню.

– Ах, вот ты где, Савелий Олегович, – обрадовался князь Юрий, спешившись с коня, – Мстислав вернулся во Владимир, – перешёл князь Юрий сразу к делу. – Нынче народ всполошился, отчего меня так давно в стольном нет.

– Так успокой православных, княже, появись и сюда обратно, а я отправлюсь с Гришкой в Суздаль за греком. Зодчий не молод, но такие хоромы выдумывает, что ему твоя крепость игрушкой покажется.

– Ладно, давай, боярин, привози грека.

Князь Юрий засобирался во Владимир, а с ним вместе Василько и Добрава, повидаться с матерью Агафьей Всеволодовной. Забили все шесть колоколен к заутренней. Наполнился Китеж хрустальным звоном. Потянулись и мал, и стар по широким улицам града к святым храмам. Вышел проводить князя Казимир и жена его Златослава. Поклонился посадник князю Юрию в ноги:

– Возвращайся княже, пропадём мы без тебя.

– Прости, Юрий Всеволодович, коли, что не так, – попросила Златослава.

– Бог простит, – ответил князь и отвернулся, не мог он смотреть в бесстыжие её глаза.

– Ну, что пора, – перекрестился Василько, – дорога ждёт.

Поехали князья верхом, тронулись обозы, потянулась верная дружина. Причитали и плакали жители Китежа, провожая князя. Еле поспевала молодая княгиня в расписной повозке за дружиной отца. Развевался на ветру её красный плащ, подбитый горностаем, бросила она последний взгляд в сторону, где стоял боярин Савелий, не постеснялась. Сжал боярин рукой перила, провожая Добраву. Надеялся он, что свидится ещё с молодой княгиней.

Тем временем, княжеское путешествие с дружиной к стольному граду Владимиру продолжалось. Город величаво раскинулся на левом берегу реки Клязьмы. Торжественно открылись, впуская князя Золотые высокие ворота. Виднелись белокаменные соборы, грозно возвышалась крепостная стена, шелестели зелёные рощицы между деревянными домами. Вот показались башни великокняжеского дворца.

– Как же долго ты пропадал, княже! – бросилась на шею мужа княгиня Агафья.

Князь крепко обнял женщину и троекратно поцеловал в мягкую, пахнущую ладаном щёку.

– Добравушка, дочка! – простёрла к молодой княгине тёплые нежные руки Агафья.

Жена князя Юрия была уже не молода, но сохранила в лице кроткие приятные черты. Рядом с князем очутилась младшая дочка девятилетняя Феодора. Смышленая не по годам девочка тоже соскучилась по отцу и весело крутилась рядом. Прошло несколько дней, Печально было князю Юрию провожать свою любимую дочь в Волынск, но его тоскливые думы прервали выкрики толпы, собравшейся перед великокняжеским дворцом.

– Что им надобно? – спросил он у жены.

– Желают они, чтобы Мстислав княжил во Владимире, – со вздохом сказала княгиня.

– Не дорос он ещё до Владимира! – рассердился Юрий. – Пойду, узнаю, по добру, по здорову, как люди до такого додумались!

Вышел князь Юрий на одну из башен, за ним бояре и воевода владимирский высокий и грузный Пётр Оследкович. Увидев князя, поснимали мужики шапки, поклонились несмело.

– Молвите, люди добрые, зачем пожаловали? – громко и чисто прозвучал голос князя.

Зашептался народ, колыхнулся, как волна, вышел к Всеволодовичу простой мужик в лаптях и сером зипуне:

– Не гневайся, княже, ты хороший правитель, церкви строишь, города по земле русской поднимаешь, но во Владимире не бываешь, заместо тебя сыновья твои княжат, как хотят!

– Не гоже князю на одном месте сидеть и за женину юбку держаться, – усмехнулся Юрий, почесав аккуратную бороду.

В народе послышался смех, мужики переглянулись.

– Ты, княже, много в Китеже бываешь, чем он лучше Владимира? – не унимался малый в зипуне.

– Ничем, однако же люди там про Бога не забывают! – ответил князь.

– Так и мы веруем! – крикнул мужичок.

– Кабы вы заповеди чтили, окаянные, то в князе не сомневались бы! – молвил воевода Пётр.

– Идите по домам, ничего худого не замышляйте! – решительно сказал князь Юрий, вглядываясь в тревожные лица людей.

Народ не сразу стал расходиться. Мужики оживленно шептались.

– Может, дружину позвать, княже, – предложил воевода Пётр, – пусть разгонят смутьянов твоих, поделом другим будет!

– Нет, сами разойдутся, – отказался Юрий.

– Дело твоё, – проговорил Пётр.

– Добрый ты князь, – наконец, молвил всё тот же бойкий мужичок, – мы уж испужались, что ты лучников против нас пустишь!

– Я своих жизни не лишаю, – произнёс Юрий.

– Живи долго, великий княже! – крикнули люди в толпе.

Пришла во Владимирские земли осенняя прохлада. Но несла осень не только дожди, а топот десятков тысяч иноземных ног в кожаных сапогах и звон оружия. Шла эта тёмная рать, сметая всё на своём пути. Что ни город – руины. Несметные полчища татаро-монгол, под предводительством хана Батыя, вторглись в Волжскую Болгарию. Уничтожили деревни и города, стёрли с лица земли Волжское государство. Беженцы спасались у великодушного князя Юрия. Решил он вернуться в Китеж-град, узнать привёз ли боярин Савелий ваятеля грека. Добрался Юрий до Китежа без приключений. Там его уже ждал зодчий, чтобы приступить к делу. Грек был преклонных лет, почти старик, сгорбленный, худощавый и подслеповатый. Серебристые его кудри развевались на ветру, строгое лицо было серьёзно.

– Вот, княже, мастер Нереус, – представил зодчего боярин Савелий.

Старик с трудом встал:

– Многие лета тебе, Юрий Всеволодович, наслышан я о добрых делах твоих и хоть приходит моя немощь, но тебе помогу.

– Благодарю тебя, Нереус, – прижал князь руку к сердцу, – говорят, ты чудеса проявляешь, скажи тогда, какую стену построить мне, чтобы град защитить и никогда вражья нога не вступила бы сюда?

– Сложную задачу ты мне задал, – покачал седой головой зодчий, – ну, да ладно, есть у меня одна задумка!

На следующий день, пораньше, князь вместе с Нереусом обошли границы Китежа. Лежал он, как открытая книга, все дома, храмы были пред глазами. Рядом, как бездонное око, блестело озеро Светлояр. Задумался грек, почесав густую бороду.

– Не будем мы возводить каменную стену, – помолчав, промолвил ваятель.

– Как так не будем! – возмутился князь, нахмурив брови. – Ты, что, старик, голову мне морочишь?!

– Не гневайся, дозволь слово молвить, – спокойно сказал зодчий.

– Говори, коли не шутишь!

– Обнеси град частоколом, а от врага защититься поможет вода.

– Что за вздор ты несёшь, Нереус! – воскликнул князь, теряя терпение.

– Мне нужны будут глиняные сосуды разной ширины, длины и ещё кое-что. Не волнуйся, княже, я строил иноземные фонтаны и знаю, что нужно делать, –уверенно сказал грек.

Юрий схватился руками за голову:

– Нереус, зачем мне иноземный фонтан, татар источником не удивить! Ты ничего не разумеешь!

– Князь, я сооружу акведуки, озеро заполняется подземными ручьями, тебе только нужно будет повернуть рычаг и город скроется, словно в горном водопаде.

– Чудишь ты, ваятель, чудишь! – недоверчиво протянул Юрий. – Ладно, посмотрим, что у тебя выйдет, даю сроку тебе месяц, не боле…мастеров бери каких надобно, древорубов, гончаров, но к сроку, чтобы поспел.

Закипела работа, сложили гладко отесанные брёвна, начали сооружать высокий частокол вокруг Китежа. Дивился простой люд, сколько лет жили, как у Христа за пазухой, а тут тебе такое! Следил за строительством Нереус, торопя мастеров ваять глиняные длинные сосуды без дна. Сгорала от любопытства Златослава, что задумал градостроитель, как бы навредить князю Юрию, стало её навязчивой идеей. Ходила она по терему злая и сумрачная, подглядывала за всем, что происходит. Заметил уже и сам Казимир, как изменилась его жена. Пыталась Златослава у Гришки Кутерьмы выспросить, что хозяин знает, да куда там, Гришка успевал только отнекиваться.

Наступали холода, в октябре выпал первый снег, и князь Юрий спешил вернуться во Владимир. Звал он боярина Савелия с собой. Не отказывался боярин, только хотел дождаться, когда задумка диковинная будет готова. Узнал Нереус, что князь обратно засобирался, неспокойно как-то ему на душе стало, губы пересохли. А тут Златослава со своим ангельским голоском:

– Что, нехорошо тебе, Нереус, может водицы принести?

– Принеси, красавица, – кивнул зодчий.

Зловеще усмехнулась Златослава, бросилась в свою опочивальню, нашла мышьяк и всыпала яд в кубок с водой. Порошок тут же растворился. Златослава поставила чашу на поднос и сама понесла его Нереусу.

– Благодарствую, – зодчий протянул руку к роковой чаше.

– Пейте, пейте, водица прохладная, – поклонилась Златослава.

Нереус взял чашу и разом её осушил.

– Зодчий, где ты? – позвал его князь.

Грек послушно направился в светлицу, откуда раздавался голос Юрия.

– Послушай, Юрий Всеволодович, я тебе главное не сказал, как работает моя задумка, –обратился он к князю.

– Слушаю тебя, – осмотрелся Юрий по сторонам.

А Златослава уже подкралась к дверям и притаилась у замочной скважины.

– Рычаг будет у главных ворот града, – прошептал зодчий, – как придет опасность, надобно надавить на стержень, сосуды заполнятся водой, и источники прямо из земли забьют вверх с такой силой, что никакая рать не пройдёт…только рычаг нужно после отвести в сторону.

– А что если не отвести? – спросил князь.

– Если не отвести или сломать… – замолчал зодчий, услышав крики в сенях.

Это Казимир увидел, что его жена подслушивает княжий разговор, осерчал уж больно, схватил её за косы и потащил вон из терема.

– Отпусти, окаянный! – кричала Златослава, пытаясь вырваться.

Но крепко муж обмотал на руку длинные пряди.

Выскочил князь из светлицы, Нереус вслед за ним. Выглянул из своей опочивальни боярин Савелий, рядом с ним крутился Гришка Кутерьма.

– Поделом, её давно выгнать нужно, – бормотал Гришка, – замучила совсем, что зодчий делает, всё выспрашивала, тьфу, шельма!

– Какая я тебе шельма! – вывернулась из рук Казимира Златослава и подлетела к Кутерьме. – Ты чернь последняя!

– А кто к князю в опочивальню ходил?! – выдал тайну Гришка, потирая руки.

– К князю? – переспросил Казимир.

– Не беспокойся, друг мой, – обратился Юрий к побледневшему посаднику, – я уж думал, сон это был, не хотел тебя огорчать, приходила ко мне Златослава, выгнал я её.

Казимир весь побагровел, таким его ещё никто не видел. Златослава сразу съёжилась и замолчала. Звонко раздался звук пощечины.

– Пошла вон! – повысил голос Казимир.

– Прости жену, накажи по нашим обычаям и забудется всё, – уговаривал посадника князь.

– Нет, княже, предавший единожды – предаст не раз, – горько сказал Казимир.

– Княже, не оставь, – прошептала Златослава, упав в ноги к князю.

– Мужа проси о милости, – отстранился от женщины Юрий.

Но Златослава цеплялась за сапоги князя и всхлипывала:

– Княже, куда же я пойду, сгину в лесу.

– Дам тебе лошадь и телегу, Гришка отвезёт тебя в Суздаль, – сурово промолвил князь и вышел из терема.

Зодчий поспешил было за Юрием, но, согнувшись, упал на пол.

– Князя зовите, худо мне, – шептал, покрываясь потом грек.

Златослава попятилась в просторные сени и в суматохе выбежала с чёрного входа, Гришка последовал за ней. Женщина обернулась и, вытирая слёзы, прошептала:

– Вы все ещё меня вспомните, за каждую слезу ответите.

Кутерьма захлопал рыжими ресницами и пошёл запрягать лошадь. Князь Юрий склонился над умирающим Нереусом:

– Знахаря сюда, живо!

– Княже, княже, рычаг… – шептал зодчий, задыхаясь.

– Он что-то хочет сказать важное, – пригнулся к несчастному Савелий.

– Златослава… вода, – пробормотал грек и умолк.

Подоспевший знахарь предположил, что умер ваятель не своей смертью. Опечалился Юрий, велел Казимиру с почестями проводить зодчего в последний путь. А сам спешно направился в стольный град вместе с боярином Савелием.

Подъезжая к Владимиру, почувствовал князь Юрий недоброе. Возле Золотых ворот толпились люди. Тянулись косяками обозы, но не торговать собирались крестьяне из близлежащих деревень. В руках они держали палки да дубины.

– Не стоит нам, княже, через эти ворота ехать, – предложил боярин, – у тебя дружины десять голов, а смердов, поди, сотня будет, да и намерения у них не самые мирные.

Въехал князь в город через другие ворота и увидел, что на площади возле белокаменного Успенского собора творится столпотворение. Дорогу княжескому коню преградила целая толпа худо одетых мужиков. Савелий выехал вперед и осадил коня.

– Что, холопы, не видите, князь Владимирский едет! – прикрикнул он.

Старший из толпы шагнул и смело ответил:

– Землепашцы мы, совсем житья не стало, голодно, расселил ты волжских булгар, отнял хлеб у нас!

– Что хотите? – обратился к вожаку Юрий.

– Не видишь, княже, что вокруг творится, – обратился старший, снимая шапку. – Ты нас оставил, гляди, к тебе на княжеский двор князья понаехали, решают, кому во Владимирских землях править!

– Как так! – изумился Юрий. – Никому Владимир не отдам, ни врагу, ни другу. На кого с дубинами идёте, кого погубить хотите?

– Дармоедов боярских, нашим чадам хлеба не хватает! – крикнул кто-то из толпы.

Савелий шепнул дружиннику на княжеский двор пробраться, за гридью, подмогой, то бишь.

– Сказывают, будто ты с китоврасом знаешься, – насмешливо сказал старший, – почто нам князь язычник!

– Почто, почто! – поддержали его в толпе, сжимая кольцо вокруг князя и оттесняя дружину.

– Чушь несусветная, на волю я его выпустил! – поднялся на стременах Юрий, оглядывая сотни глаз, уставившихся на него. – Кто церкви строит, кто храмы закладывает, не я ли!

Зашумела толпа, посторонились, пропуская князя с боярином.

– Али вы сами некрещеные?! – возмутился Юрий. – А про князей ещё не слыхивал, разберусь сейчас же, коли пропустите меня.

Но не успели мужики ничего ответить, как лучники да младшие княжеские дружинники уже скакали на подмогу, стегая кнутом направо и налево.

– Посторонись, князь едет! – кричали служивые.

Толпа нехотя расступилась в живой длинный коридор, почти до самого княжеского двора. Муторно стало на душе у Всеволодовича, будто кошки заскребли. Смотрел он на эти обозлённые, голодные лица, рваные тулупы, грязные онучи на ногах, видно и, правда, житья простому мужику не стало, коли на бунт сподобились придти. На верхнем этаже княжеских хором, всматривалась в толпу княгиня Агафья. Увидев дружинников и благоверного супруга целого и невредимого, княгиня облегченно вздохнула и впорхнула, как птичка, в терем. Князь Юрий резво спешился и, поднявшись по лестнице, очутился в проходных сенях. За ним едва поспевал боярин Савелий, любуясь диковинной росписью сомкнутых сводов, да цветными изразцами на стенах. Встречала мужа Агафья с кроткой улыбкой на милом лице.

– Иди, Юрий Всеволодович, – обратилась она к мужу, – ждут тебя князья рязанские, на тебя у них одна надежда.

Скинул Юрий пыльный плащ в руки княгини и направился в думную комнату. Сидели там сыновья Юрия Мстислав и Владимир, да князья с земли рязанской Юрий Ингварович с сыном Фёдором Юрьевичем. Повставали с мягких скамеек рязанцы, поздоровались. Просили они послать войско в помощь от татар обороняться. Но Юрий Всеволодович отказался, сославшись на смуту среди своих подданных. Думал он, что князья своими силами справятся. Тревожным взглядом проводила рязанцев Агафья. Вылетел из думной и сам князь. Сдвинул он густые брови, налились глаза стальным блеском. Направился Юрий на площадь, никого не позвал с собой. Вышел он к толпе и стал на помосте. Наготове были княжеские гридники, только прикажи холопов усмирить.

– Человече! – воззвал князь. – Нынче я отказал нашим братьям рязанским пойти вместе на лютых татар. Берегу ваши непокорные головы! Обозы с житом, мукой и разной снедью по деревням и весям отправлю к завтрему. Токмо над беженцами не глумитесь и не трогайте!

– Кормилец ты наш, – закричали в толпе. – Не бросил нас, понапрасну сход собирали, умножали дело разбойное!

– Идите, горемычные! – повысил голос князь. – Гридь моя вас не тронет!

Шло время. Стали подо льдом реки. Пришли татарские войска к истокам Дона. Обрушили они свой удар на Рязанские земли. Разгромил в Диком поле у реки Воронежки хан Батый русскую рать. Фёдора Юрьевича он бросил на растерзание зверям и птицам. Храбро сражался князь Юрий Ингварович, но убит был в ужасной сечи.

– Захватил Батый Рязань, – молвил воевода Пётр в разговоре с Юрием.

– А ведаешь, отец, что случилось с женой Фёдора? – спросил князя Мстислав.

– Выбросилась Евпраксия с превысокого терема, вместе с малолетним княжичем Иваном, – проронил воевода, – и разбились насмерть с чадом.

– Всё ради грехов наших, – прошептал князь Юрий и перекрестился, – и моя вина тут есть.

– Надо, всё-таки было тебе, Юрий Всеволодович, отправить воинов на Рязанщину, – сказал боярин Савелий.

– На Коломну идут нехристи, добираются до Москвы! – сверкнул глазами Пётр Оследкович. – Неужто опять, княже, сидеть дожидаться будем?

– Князь Всеволод пойдёт с войском на защиту Коломны, князь Владимир отправится в Москву, – решил Юрий.

– А я, отец? – спросил князь Мстислав.

– Ты останешься, Владимир оборонять, – ответил Юрий.

Вдруг послышались быстрые шаги, в горницу забежала княгиня Агафья. Она была взволнована, блуждающий взгляд её скользнул по лицу мужа.

– Что стряслось, Агафьюшка? – спросил обеспокоенно князь Юрий.

– Господи, княже, дочь наша Добрава, без ведома Василько снарядила сани и устремилась в Китеж, – со слезами в глазах сообщила княгиня.

– Откуда знаешь? – спросил Юрий.

– Гонца с весточкой прислал Василько, – ответила Агафья.

– А что же он сам не остановил Добраву?! – возмутился боярин Савелий. – Гонцов посылает, за женой не следит, княже, опасно по дорогам ездить!

– Разыщем Добраву, а с Василько Романовичем я разберусь, – пообещал князь Юрий.

В оное время, когда, помолившись, сыновья Юрия Всеволодовича уж шли с воинами к Коломне и Москве, в стане хана Батыя готовились к следующему наступлению. На месте стоянки завоевателей были раскинуты большие шатры. Татары не боялись холодов, их кони находили подножный корм сами, выкапывая сухую траву из-под снега. В шатрах уютно, горит очаг, разостланы ковры, брошены мягкие подушки. Пока монгольское войско отдыхало в преддверии битвы, великий полководец одноглазый Субедей-багатур не терял бдительности. Будучи уже немолодым воином, с повреждённой рукой и невидящим правым глазом, он вызывал даже у самого хана Батыя уважение. Всё замечал единственный глаз Субедея, любые непорядки в стане карались жестокой расправой. Тихо было зимним вечером. Татары ходили от шатра к шатру в длинных почти до пят шубах, под которыми виднелись халаты – чапаны. Ночь наступила лунная. Красиво переливался застывший снег под отблесками костров. Нукеры, верные хану люди, спать не ложились, они сидели подле огня и внимательно вглядывались в сторону уруского леса. Всё тихо, но вот, залаяли монгольские собаки, учуяли чужака. Вскочили нукеры со своих мест, кто осмелился нарушить покой Баты-хана? По пологому заснеженному склону приближалась человеческая фигурка. Она, то падала, то вставала, увязая в глубоком снегу. Дозорные отвязали собак. Пустились бежать чёрные псы, блестя красными во тьме глазами. Из своего тёплого шатра вышел Субедей.

– Кто там по ночам ходит? – спросил он у нукеров.

– Сейчас узнаем, – ответили ему воины.

Дозорные приволокли напуганную молодую женщину в собольей богатой шубе.

– Это, что уруская баба! – удивился Субедей, вглядываясь в нежданную гостью. – Кто ты, женщина, как здесь оказалась? – спросил он её по-русски.

– Я… я сбежала от князя Владимирского, хочу хану служить, – выпалила беглянка.

Субедей поднёс факел к её лицу. На него цепко глянули большие васильковые глаза. Свежий румянец разлился по холодным щёкам, алые красиво очерченные губы блестели.

– Как кличут тебя, красавица? – поинтересовался Субедей.

– Златославой величают, – ответила женщина.

– Субедей, я слышал шум и лай собак, – вышел из шатра сам Баты-хан.

Он набросил шубу на одно плечо и подошёл к багатуру. Баты-хан был среднего роста, с раскосыми узкими глазами. Тонкие чёрные усы и бородка украшали его гладкое широкоскулое лицо. Субедей, увидев хана, низко поклонился, дозорные грубо толкнули Златославу в снег на колени.

– Твоя ясырка? – спросил он у Субедея, жадно разглядывая Златославу.

– Нет, – ответил полководец, – но если хан желает, нукеры зарубят её мечами и скормят собакам.

– Зачем портить такую красоту, – дотронулся Батый до распущенных волос Златославы, – фюрезе кезлер, чибере, бирюза в глазах, – снисходительно улыбнулся хан.

– Великий Батый, я долго к тебе шла, – осмелилась заговорить женщина, – ты много городов взял, но есть чудный град Китеж, с несметными богатствами, кто не ведает дороги через лес, туда не попадёт.

– Китеж-град, – задумался Батый, – будет моим, верно Субедей?

– Верно, великий хан, – склонился полководец.

– Отвести ясырку ко мне в юрту, – приказал Батый нукерам, – буду звать её отныне Чибере, красавица.

Победная улыбка скользнула по губам Златославы. Она скинула шубу и шагнула в ханский шатёр.

Через несколько дней наступил январь. Подошла рать Батыя к крепости Коломны с юга. Пестрели рыжей конницей хана белые бескрайние просторы. Князь Всеволод, посланный Юрием, решил встретиться с противником в чистом поле. Не на жизнь, а на смерть боролись русские защитники. Стонала земля, кутаясь в алый от пролитой крови снег. Три дня и три ночи сражалась братия князя Всеволода с превосходившей почти в четыре раза армией Батыя. Полегла дружина князя, не выдержала натиска врага. Сам Всеволод чудом остался жив и вернулся окольными путями в стольный град Владимир.

Князь Юрий места себе не находил. Добрава до сих пор не объявилась. Добралась ли она до Китежа, весточки никакой не приходило. Плакала день и ночь напролёт княгиня Агафья.

– Княже, дозволь мне в Китеж возвратиться, сыскать Добраву, коли муж её Василько затаился в своей Волыни, – предложил Юрию Савелий.

– Добро, бери лучших дружинников, которые дорогу через лес знают, и отправляйся, – согласился князь.

Пришёл в горницу воевода Пётр, опустив понуро голову. Сел на покрытую мягкой попоной лавку и закрыл лицо руками.

– Что с тобой, Пётр Оследкович? – спросил его, хмурясь, князь Юрий.

– Говорят люди, сын твой, князь Владимир в полоне у Баты-хана, – наконец, осмелился сказать Пётр.

Застыл, словно каменный Всеволодович. Сидел до вечера, опёршись о дубовый стол, думал, жив ли его сын. Не заметил Юрий, когда уехал Савелий, и как княгиня Агафья умоляла его очнуться. К ночи пришёл в себя князь, загорелся идеей большое войско собирать, с Батыем силами померяться.

Мерной поступью по заснеженной равнине бежала лошадь боярина Савелия. Рядом с ним лихо держались в сёдлах два дюжих дружинника. Блестели остроконечные шлемы на богатырских головах, кони их были увешаны оружием. Боярин и воины спустились к оврагу и въехали в тёмный бор. Все тропинки в лесу припорошило снегом. С трудом они пробирались между спящими деревьями. Вечерело, крепчал мороз. «Не поспеем до темна в Китеж-град», – подумал Савелий, закрывая высоким бобровым воротником посиневшее от холода лицо. Занервничали кони, стали на дыбы, остановились как вкопанные. Из сумрачной чащи, медленно вышагивал по снегу китоврас. Попятились дружинники назад, заржали кони.

– Полкан, ты что ли? – спросил, не боясь, Савелий.

– Кто же ещё, – ответил басом китоврас, – а вы, поди, заблудились?

– Стало быть, коли тебя встретили, – усмехнулся боярин, – мы Добраву ищем, может, слыхал, где она?

Полкан потоптался на месте, и, сложив мускулистые руки на голом торсе, пристально посмотрел своими чёрными глазами на Савелия:

– Пошли дружинников за хворостом, пусть костёр разведут.

Кивнул им боярин. Отошли воины дальше в лес, выполняя его приказ.

– Полкан, послушай, – прошептал Савелий, оглядываясь, – люблю я Добраву, но не быть нам вместе… муж её на погибель пустил, где княгиня молодая, подскажи, буду век тебе благодарен.

– Отчего ж не быть вместе, – прищурил глаза китоврас, – коли ты на всё ради любви готов…

– На всё, Полканушка, на всё, значит, жива она родимая, – обрадовался Савелий.

– Как я трижды поверну тебя, боярин, – понизил голос Полкан, – станешь ты лицом точно Василько Романович, никто не отличит, даже Добрава.

– А сам князь, что с ним будет? – спросил Савелий.

– В тебя обратится, только поздно уже будет, обратной дороги нет!

– Согласен я, главное, что Добрава со мной будет.

– Ну, смотри, – расхохотался полуконь, – будешь за Василько править, уж больше проку от тебя будет.

Савелий приготовился и зажмурил глаза. Бешено колотилось сердце. Боярин почувствовал себя в нескончаемом снежном водовороте, снег жёг лицо, перехватило дыхание. Вдруг всё закончилось. Савелий опустил руки и стряхнул с шубы снежные хлопья. От Полкана и след простыл. Боярин стоял в полном одиночестве, озираясь по сторонам. Красное солнце лениво садилось за опушку леса, за просекой виднелись золотые купола Китежских храмов. Послышались голоса дружинников, они несли охапки хвороста. Увидев Савелия, они бросили ветки на землю и удивленно переглянулись.

– Княже, Василько Романович, как ты здесь? Где боярин? – наперебой спрашивали служивые.

– Некогда рассказывать, пошли, любезные, в Китеж, – приказал дружинникам Савелий, свыкаясь с новым образом. – Унёс вашего боярина китоврас, – придумал он сходу.

А в это же время в Волынске слуги гнали незнакомого дворянина из покоев князя. Боярин кричал, что он и есть князь, но никто ему не верил. Несчастного выгнала стража за городские ворота.

Совсем стемнело, когда Савелий с воинами очутился на княжеском дворе. Освещая ворота пламенниками, с крыльца спускался посадник Казимир. Из гридницы выскочили лучники и дружина.

– Княже, ты за Добравой Юрьевной пожаловал? – спросил посадник, подсвечивая путь Савелию лучиной.

– Стало быть, в Китеже беглянка? – усмехнулся бывший боярин.

– В светлице отдыхает, – настороженно промолвил Казимир, – ты не серчай на неё, княже.

Савелий неуверенно постучался в покои Добравы:

– Отворяй, Добравушка, коли не спишь!

– Кто там? – послышался милый голос за дверью.

– Муж твой, Василько пожаловал, – помолчав, ответил Казимир.

Дверь отворилась, и Савелий прошёл в опочивальню молодой княгини. Уютно горели лампадки под иконами, сенная девка расчёсывала гребнем русые волосы Добравы. Княгиня приказала служанке выйти.

– Прости меня, ежели, чем тебя обидел, любимая моя, – повинился за Василько Савелий.

Добрава подивилась, слушая его речи. Давно муж не говорил ей добрых слов. Добрава встала и подошла к Савелию.

– И ты прости меня, что сбежала, – покаялась она.

Савелий крепко обнял Добраву и страстно поцеловал её сахарные уста.

– Люблю я тебя больше жизни, – горячо прошептал он.

Добрава счастливо улыбнулась, закрыла на засов дверь и задула лучину…

На следующий день новоиспечённый князь Василько доказывал стременному Гришке Кутерьме, что теперь он у князя в подчинении.

– Что ж такое, меня боярин сам подарил? – не верил новому господину Кутерьма. – Куда он пропал?

– Вот, гляди, холоп, он мне и перстень свой отдал, – показал кольцо с рубином Савелий.

Гришка узнал фамильный перстень боярина, он тяжко вздохнул и смиренно поклонился князю.

– Эх, друге мои, – обратился Савелий к дружинникам, – езжайте-ка вы в стольный град, передайте весточку князю, что Василько Романович с Добравой в Китеже, а боярин в лесу заблудился.

Узнал Юрий Всеволодович, что нашлась Добрава живая и здоровая, погоревал о судьбе Савелия и созвал большой совет. Были на том совете знатные бояре, братья, племянники князя и митрополит Митрофан. Великий князь в ратном одеянии, помолился Богу, получил благословение от святителя направиться в северные земли созывать великое войско. Попрощался Юрий с супругой, горькие слезы текли из глаз княгини Агафьи. А перед княжеским дворцом ожидала князя дружина и народ. В сопровождении владыки Митрофана вышел князь из терема. Шествовал он в соборный храм Богоматери, со слезами упал пред иконой Пречистой, прося Её о заступничестве. Помолившись, воздел он руки к небу и сказал народу последнее напутствие:

– Честной и православный люд, принимаем мы из рук Господних благое, али не примем злое, не потерпим ли?! Лучше славному в смерти быти, нежели в полоне прозябать! Пусть я изведаю и выпью эту чашу первым, кто со мной отважится земли русские от орды защищать?!

И закричали подданные в ответ великому князю:

– С тобой мы навеки, веди на ратный бой!

Слились крики воедино над стольным градом, неся отголоски, как нескончаемую молитву…

Уехал князь засветло с сотней верховых дружинников на север княжества. Княгиня Агафья провожала Юрия почти до самых ворот, гордая и спокойная шла она подле мужа, надеясь на опытность князя. За дружиной тянулось с десяток саней, груженных оружием, утварью, запасами еды. Во Владимире остались Мстислав и воевода Пётр. Меж тем, наступил день третий сеченя, и увидели дозорные со смотровых башен, как горят деревни в округе. Бежали женщины и дети в стольный град, прятались у сродников от бесчинствующих татар. Не спала все ночи напролёт княгиня Агафья, неспокойно было у неё на сердце. Поутру показались у стен Владимира отряды Баты-хана. Заполнили татары всё пространство вокруг, заселили поля, такая была их тьма. Поставили враги шатёр своему хану. Гордо разъезжал на своём диком жеребце Субедей-багатур, вглядываясь единственным глазом на неприступные стены города урусов. Батый лениво возлежал на мягких подушках в шатре, попивая ароматный чай, который подавала ему Златослава. Она быстро привыкла к кочевой жизни. Баты-хан баловал свою Чибере. К стенам Владимира она подъезжала верхом в мужских доспехах. Субедей отправился с послами к Золотым воротам стольного града. Вышли к татарам на крепостные стены Мстислав и Всеволод. Поднялась и сама княгиня Агафья. Всадники тащили на верёвке русского пленного. Худой, измождённый, в одной тонкой рубахе, спотыкаясь, шёл босыми ногами по снегу, оставляя кровавые следы, князь Владимир. Княгиня, признав в пленном сына, протянула к нему руки. Громко потешались послы:

– Глядите, урусы, какой подарок наш хан для вас приготовил!

– Что глумитесь, окаянные! – крикнул, не выдержав, Мстислав.

– Покоритесь великому хану Батыю, платите ему дань, и он отпустит молодого князя, – предложил Субедей, прищуривая хитрый глаз.

– Не верьте им! – раздался голос Владимира. – Матушка, не плачь, братья, крепко бейтесь, дороже свободы ничего на свете нет!

Всадники били палками по спине ослабевшего князя. Княгиня Агафья вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Братья! – воззвали княжичи своей дружине. – Лучше нам умереть пред Златыми вратами за Святую Богородицу и за веру православную, чем воле врага повиноваться!

– Ах, так! – рассердился Субедей. – Забейте князя до смерти, – приказал он нукерам.

Владимира потянули, как скотину на верёвке, толкнули в снег и принялись жестоко избивать. Агафья не могла на это смотреть и ушла, рыдая, с крепостной стены.

– Умрём, но не сдадимся! – выкрикнул Всеволод.

Субедей сжал тонкие губы и кивнул одному из нукеров. Тот вынул из ножен острый кинжал и всадил в сердце Владимира. Князь дёрнулся и затих. Монгольские всадники привязали к ногам убитого верёвки и потянули по натоптанному снегу. Высокие и толстые стены были у Владимирской крепости. Стали татары долбить Золотые врата, но не поддавались засовы. Владимирское ополчение под предводительством воеводы Петра не давало продыху настойчивым воинам-туменам: лилась со стен горячая смола, метко били русские стрельцы, ломались и падали вражеские лестницы. Ещё пять дней осаждали татары Владимир. Закусив губу, из своего шатра за осадой в удалении наблюдал хан Батый.

– Ничего, владыка, – говорил хану Субедей, – Бурундай, твой темник вернулся из похода, привёз орудия пороки и камнемёты.

– Спалим непокорённый город, – потёр влажные руки Баты-хан, – никто не скроется от грозного Батыя!

Бурундай, плечистый и смуглый, вошёл в юрту хана и низко поклонился. Бросил он сверлящий взгляд на Златославу. Спряталась она за спину хана от пронизывающих глаз темника.

– Не беспокойся, Баты-хан, метательные орудия готовы, – отчитался Бурундай.

Полетели в город горящие камни, сразу занялись огнём деревянные постройки. Поставили татары громоздкие тараны с большими брёвнами к стенам града. Разломали крепость южнее Золотых ворот и проникли в город. Ждали их горожане с мечами, секирами, копьями. Полезли монголы, как саранча, быстро расправлялись с ними русские ратники. Забили колокола храмов, призывая звонким набатом всех встать к оружию. Погибли, обороняясь, на крепостных стенах князья Мстислав и Всеволод. Упал, сраженный стрелой воевода. Усердно молилась в Успенском храме княгиня Агафья с дочерью Феодорой. Рядом бегали внуки, стояли на коленях бледные от переживаний невестки, плакали и стенали бояре.

– На всё воля Божья, – сказал владыка Митрофан строгий и статный в чёрной свободной рясе, – татары уже во Владимире, запрёмся в церкви, на милость Богородицы.

Он задвинул тяжёлый засов и пошёл зажигать свечи и лампадки под каждым святым образом. Запричитали молодые невестки, раскричались дети. Монахи пели хором акафист Спасителю.

Пламя пожаров пожирало Владимир, горел каждый дом, каждый терем. Послышался чужой говор, татары хозяйничали совсем рядом. Стали трещать двери храма под натиском стенобитных орудий. Княжеская семья вместе с Митрофаном забралась повыше на хоры. Выломали татары массивные двери, перебили бояр и монахов. Разграбили соборные украшения, лишив собор благолепия. Заметил наверху зоркий Бурундай великокняжескую семью. Не захотела спускаться княгиня Агафья. Знала она на что идёт, и благодарила Бога, что Добравы среди них нет. Тогда приказал хан Батый сжечь уруский храм. Обложили церковь соломой, набросали татары внутрь хвороста и предали всё огню…

Между тем, в Китеже, находясь в неведении, мучилась Добрава. Дурные слухи доходили до посадника Казимира. Не стерпел Савелий и послал Гришку Кутерьму разузнать, что происходит. Дали Гришке доброго коня, снабдили оружием. Отправился он тайной лесной тропой сначала в Городец, а оттуда во Владимир. Выехал Гришка из леса, повеяло ветром, смешанным с пеплом. Оседала сажа прямо в снег по обочине дороги. Запах гари, разрухи и ужаса ударил Гришке прямо в лицо. Повсюду были пепелища, брошенные несгоревшие избы стучали от ветра распахнутыми дверями. В одном из уцелевших домишек Гришка, завернувшись в тулуп, и решился переночевать. Он опрометчиво привязал лошадь возле околицы. В сумерках татарские нукеры обходили новые владения, грабили оставшееся добро, уводили пленных. В полусне услышал Кутерьма чужую речь:

– Биреге, монда кемдер бар, сюда, здесь кто-то есть!

Гришка шарахнулся в сторону, но было уже поздно. Двое низкорослых, но крепких монгол скрутили ему руки и повели вон из избы. Златослава, заметив пленного Гришку, подъехала верхом и, сдерживая резвого коня, надменно усмехнулась:

– Вот и свиделись мы… проси, может, помилую.

Кутерьма промолчал и отвернулся. Женщина вернулась к юрте хана, ловко спрыгнула с коня и, упав перед Батыем в снег начала что-то говорить ему на ломаном татарском. Батый пару раз бросил взгляд на Кутерьму и позвал Бурундая.

– Этот пленный урус отведёт нас к Китеж-граду, камня на камне не оставим, порушим святыни, заберём их богатства себе!

– Хорошо, мой повелитель, – поклонился Бурундай.

– Теперь ты довольна, моя Чибере? – обратился Батый к Златославе.

От погоста к погосту, от деревни к деревне скакал с дружиной князь Юрий Всеволодович и звал народ. Собирались мужики, прощались с родными и шли за князем. Разбил Юрий лагерь на реке Сити. Приехали ему в помощь брат - ярославский князь Константин и племянник – ростовский князь Василий. Росла русская рать, большое войско собрал князь Юрий. Приказал он ополченцам строить срубы вдоль всего берега, копать ямы. Дошла до князя страшная правда, узнал он, что Владимир, Суздаль, Городец разорёны, церкви сожжены, казна разграблена, а всё семейство его вместе с малолетней дочерью и внуками мученически погибло. Пронёсся пред глазами Юрия светлый образ супруги его Агафьи, сыновей, невесток, закричал он, как мог громко и упал на землю сырую. Едва его привели в чувство, отходили на ветру. Одно тешило убитого горем князя, что кровинушка его дочь Добрава надёжно скрыта от татар в Китеж-граде. Больше всего на свете хотел он с ней повидаться. Ночью привиделся ему китоврас Полкан. Могучее тело его было всё словно саблей иссечено. Подошёл он к князю и повесил ему на грудь бархатный мешочек-оберег, попросил не снимать, чтобы душа с телом не рассталась. Проснулся князь Юрий, как из небытия вышел. Глядь, а на груди висит мешочек. Спрятал он его ближе к сердцу под кафтан. Разделил Юрий Всеволодович всю свою рать на три отряда. Ждал он помощи от других князей, зловещая тишина нависла над полем. Послал по недоразумению князь Юрий первый отряд в три тысячи воинов в верховье реки разузнать, откуда ждать татар. Пришли враги с Углича, во главе войска – темник Бурундай. Началась битва в верховье Сити, прискакал посыльный, доложил Юрию:

– Княже, одолели нас татары, окружили со всех сторон!

– Ничего, есть ещё силушка русская! – повёл широкими плечами Юрий.

Было начало марта, ещё местами лежал снег, но лунной ночью уже пахло весенней свежестью. Татары подкрались ранним утром, рассеялись из-за леса чёрными точками. Устранив дозорных, враги двинулись в лагерь князя. Дружина и ополченцы отважно бросились навстречу отрядам Бурундая, умело орудовали они мечами. Всё поле было усыпано ранеными и трупами. Бурундай понёс большие потери.

«Батый будет недоволен, – думал темник, наблюдая за ходом битвы с холма, – разве, что поднесу я ему голову князя Юрия в подарок».

Два дня и две ночи длилась битва на реке Сить. Князь Юрий в серебристой кольчуге, прикрытой красным корзно и золотом шлеме, отчаянно сражался, разбрасывая мечом ненавистных татар. Но настигла его стрела Бурундая, упал князь с коня. Бросились к Юрию нукеры, связали безоружного и оттащили в сторону к реке. Подошёл к князю Бурундай. Скривил широкоскулое лицо, сузил темник раскосые глаза.

– Бесстрашный ты воин, уруский князь, – сказал Бурундай, занося над Юрием острую монгольскую саблю, – но должен я подарить твою голову достопочтенному хану Батыю. Что скажешь перед смертью?

– Знай, невежа, что Русь непобедимая! Мечом и огнём не загубить русскую землю, – гордо промолвил князь, – поднимемся мы рано или поздно и погоним обратно в степи тебя и твоего хана.

Заметил Бурундай, что русские начинают одолевать его туменов. Дико закричал он что-то на своём языке. Сквозь чащу пробирался сам хан Батый со своими отрядами. Нёсся он на саврасом жеребце прямо к месту казни князя Юрия. Замахнулся Бурундай и срубил княжескую голову. Улыбнулся победно хан, наблюдая за муками уруского полководца. Но улыбка быстро сошла с ханских губ, когда увидел он, как отрубленная голова срослась с телом. Отскочили в сторону нукеры, споткнулся и упал Бурундай, отползая. Поднялся на ноги князь Юрий, поставил руки в боки и крикнул хану:

– Ну, что Баты-хан, нужна тебе ещё моя голова?

Попятился Батый назад, протёр глаза руками, только и увидел, как поскакал князь Юрий верхом, уводя остатки русского войска.

Направлялся чудом оживший князь в славный Китеж, повидаться с Добравой, защитить город. Знал он, что опомнится Батый и доберётся до Китежа. Молча, скакала подле Юрия верная дружина, продолжали воины путь, меняя лишь коней в уцелевших деревнях. И вот, наконец, заблестели главы храмов, донёсся милый сердцу колокольный звон. Открылись резные ворота, запуская князя и его войско. Радушно встречали Юрия жители. Вышла из терема Добрава посмотреть, что за шум на площади. Всплеснула молодая княгиня руками и бросилась бежать к отцу. Спешился Юрий и крепко обнял своё единственное детище.

– Остались мы с тобой одни на белом свете, – сказал, глядя полными слёз глазами, князь Юрий.

– Мы отомстим Батыю, княже, – сказал подошедший Савелий.

Юрий пристально взглянул на него и шепнул на ухо:

– Боярин, ты дочь мою не оставь, на тебя надежды возлагаю, гляди у меня!

Савелий, испуганно спросил тихо у Всеволодовича:

– Откуда ведаешь, княже, про меня, Полкан сказал?

– Я нынче много чего вижу, что раньше не замечал, – горько ответил князь Юрий.

Пожал ему руку Савелий, подмигнув озорно по-боярски. Отправился князь вместе с Казимиром смотреть укрепления на городской стене, возведенной зодчим. Показал посадник Всеволодовичу хитрый механизм с рычагом, по которому вода поднималась и, словно стеной могла скрыть Китеж. Доволен остался князь, отлегло у него от сердца.

А хан Батый, тем временем, не находил себе места. Не мог забыть он чуда, случившегося с князем Юрием. Куда пропал уруский правитель, где его войско? Напомнила Златослава хану о Китеже. Нукеры привели Гришку Кутерьму. Избитого и испуганного бросили его в ноги Батыю.

– Говори, урус, как до Китежа добраться?! – допытывался у него Субедей.

Но молчал измученный Гришка, не хотел вести хана тайными тропами. Тогда Златослава предложила Субедею выколоть Гришке глаза. Тут Кутерьма по своей трусливой натуре не выдержал и согласился провести хана. Ехал предатель Кутерьма на степном коне, кляня в душе свой страх и безволие, показывал дорогу проклятым басурманам. Не могла остаться в неведении и Чибере, упросила Батыя взять с собой в поход. Весна наступила в тот год ранняя и тёплая. Треснул лёд на реках, почти сошёл снег. Свернул Гришка к оврагу, уводя Батыя и его людей в густой, непроходимый лес. Прорубали нукеры просеку, расчищали Батыеву тропу. Притомился Баты-хан, но увидев впереди маковки шести церквей, успокоился. Велел подданным остановиться и обождать до утра. Не по себе было Гришке. Чувствуя свою вину, потихоньку пробрался он к Китежу и закричал дозорным, что есть силы:

– Спасайтесь, люди добрые, враги!

И тут же стрела Бурундая пробила Гришкино сердце. Открылись городские ворота, смело вышел князь Юрий и его войско навстречу Батыю. Посадник Казимир спустился вниз к воротам.

– Что, княже, пора? – спросил он.

– Пора, – кивнул князь.

Казимир повернул рычаг. Вода из недр озера Светлояр по глиняным трубам текла к городу. Под ногами кочевников зажурчали ручьи. Слышался водяной рокот. Поднялись к стенам града Добрава и Савелий, за ними последовали все жители Китежа. Стояли они без оружия и беспрестанно молились, держа в руках иконы, да стяги с изображением Спасителя.

– Урагш, урагш! – крикнул воинам Субедей из укрытия. – Вперёд!

Ринулись тумены с диким криком, размахивая палашами и саблями. Загородила собой дружина князя дорогу. Полетели стрелы и копья по обе стороны, подобралась в суматохе Златослава к Добраве, выхватила её из толпы и в лес увела. Осмотрелся Савелий, а Добравы рядом нет, отделился от дружины и кинулся на поиски.

– Смотри, великий повелитель, кого я к тебе привела! – крикнула Златослава, толкая Добраву к ногам хана.

– Что же, – обрадовался Батый, – луноликой княгини в моём гареме ещё не было. Может, я подарю её Субедею или Бурундаю, – вслух размышлял хан.

Вдруг земля вздрогнула под ногами – показался перед ханом и его слугами могучий китоврас Полкан, а за ним, огромными скачками приближались его братья. Появился на поляне и Савелий. Оторопел Батый, попятилась назад его свита. Глаза у Полкана светились, будто раскаленное железо, с дыханием вылетало пламя.

– Прочь со святой земли русской! – словно гром среди ясного неба произнёс китоврас. – А Добраву в обиду не дам!

Подхватил её на руки боярин и скрылся за деревьями. Погнал Полкан ненавистного Батыя. Выросли крылья у китоврасов, взлетели они над лесом, извергая из-под копыт огненные камни. Бросился хан Батый бежать, за ним его полководцы, советники и любимая Чибере. Но не суждено Златославе было остаться с ханом. Нахлынули потоки воды, закрутил её водоворот. Тянул Чибере руку Батый, но кто-то из глубины держал Златославу. Оглянулась она в мутной воде и увидела грека Нереуса. Схватил он Чибере холодными цепкими руками и утащил на дно. Долго бились русские воины с монгольским отрядом. Ближе и ближе подступали враги к Китежу. А вода всё прибывала и прибывала. Отступили татары. Поспешил посадник Казимир перекрыть потоки из акведуков, потянул с силой за рычаг и сломал его. Побросали оружие тумены и в страхе попрятались в лесу. Но настиг их Божий гнев: кого звери разорвали, кто в лесу заблудился, из чащи выбрались лишь хан и его полководцы. Потоки воды продолжали скрывать город в прозрачной синеве. Пропал Китеж. Мерцала лишь высокая глава собора с золотым крестом. Она медленно погружалась в воду. Вскоре исчез и крест. Стоял князь Юрий со своей дружиной перед сомкнувшимися пенными водами. Слышал он людские голоса и церковные песнопения. Скрылся Китеж от глаз нечестивого врага. Посмотрел князь в сторону леса, куда Савелий унёс Добраву, потом на своих верных воинов и сорвал с груди оберег.

– Ухожу я, доблестные мои братья, – промолвил он, – служите Отчизне верой и правдой, прощайте!

Бросил наземь амулет великий князь и у всех на глазах упал бездыханный. Прошло много веков с той поры, но скрыт белокаменный Китеж до сих пор от дурного глаза. Только чистый душой и сердцем найдёт тропу Батыя. Редкий праведник, склоняясь над прозрачными водами озера, услышит сладкий перезвон и сможет увидеть его отражение. Молва идёт, что поднимется Китеж из вод в смутное время перед концом света.