Человек с берушами / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Казалось бы, тихая, спокойная сентябрьская ночь опустилась на уральский лес. Но вдруг поднялся шквальный ветер, и огромные чёрные тучи, словно огромные чёрные корабли, приплыв со всех сторон, в каком-то странном, я бы даже сказал – военном порядке построились и нависли над лесом. Ухнуло. Потом ещё. Ещё. И вот уже целая канонада небесного грома сотрясала воздух и землю. И засверкали молнии, подобные огромным турецким саблям. Они вонзались в несчастный лес, расщепляя стволы кустарников и деревьев, срезая, словно бритвой, их ветки. Иногда что-то вспыхивало, но, слава богу, пожара быть не могло, потому что лил дождь. Лил крупный и густой дождь. И так продолжалось всю ночь. Наконец, к шести утра, атака туч-кораблей на лес закончилась, чёрная армада уплыла восвояси, шквальный ветер затих. Вместо него заиграл дружелюбный, задорный ветерок, а над лесом, окружённое белым ореолом, стало всплывать рыжее сонное солнышко. И хотя лесу и был нанесён немалый урон, он не выглядел жалким, он по-прежнему был прекрасен: его ели звенели, расправляя могучие плечи, его полянки оживали – поднимались трава и цветочки, его ручейки журчали, как ни в чём не бывало. А вот и птахи зачирикали. А вот и солнышко проснулось окончательно и принялось отдавать своё тепло всему живому. Чудо!

Но, полюбуйтесь ещё на одно, тоже вполне осязаемое, да только не очень-то симпатичное чудо, точнее сказать – Чудо-юдо. Появившись непонятно откуда в лесу, это Чудо-юдо ползло. Оно ползло сквозь чащобу, раздвигая трёхметровым чешуйчатым телом стволы приличного калибра, и раздавливая им любую живность. Оно хваталось лапами с длинными когтями за всё, за что только можно было ухватиться, отталкивалось острыми коленями и ползло. Ползло и... стонало. Выбравшись на светлую поляну, существо приостановилось. Под взгляд его алых, чуть дымящихся – без зрачков! – глаз попал внушительных размеров пень. Продолжая стонать, оно взгромоздилось на него. Оно село, подобно человеку, пристроив зад и согнув в коленях задние лапы. У существа кровоточил бок, на его жабьей морде лежала печать страдания. Так как делает это человек рукой, существо пошарило передней лапой в траве, и вот в его когтях блеснула ампула – грамм эдак на двести. Трясущейся лапой чудище поднесло к пасти ампулу и... выронило её. Всё бы ничего, ампула упала рядом с пнём, в траву, но в траве предательски спрятался камень. Услышав лёгкий звук разбивающегося стекла, чудище взвыло так, что лес замер – птахи перестали петь, дятел – тюкать, болото – пузыриться. Наконец существо отревело. Вскоре в его когтях блеснула вторая, точно такая же ампула, и она была последней. Резким движением Чудо-юдо вогнало стеклянную «торпеду» прямо себе в рану, ампула лопнула, встретившись с рёбрами. Чудовище взвыло почти так же, как и до этого. Но спустя минуту мерзкое, ужасное тело успокоилось и обмякло. Алые глаза потухли. А уральский лес наоборот – снова ожил.

Вот уж год, как сорокалетний Михаил Евгеньевич Кремниев являлся пенсионером. Пенсию получал по инвалидности. Заболевание у него было странное, медицине неизвестное. Двадцать лет назад, вернувшись из армии, Миша Кремниев устроился на единственный в городе металлургический завод учеником кузнеца. Кстати, современный кузнец – это вам не тот языческий лохматый силач с испариной на лбу, в кожаном фартуке, кующий мечи, подковы и гвозди, это совсем другой персонаж – чумазый работяга в суконной робе, на голове которого – пластмассовая каска, на носу – защитные очки, его слух защищают наушники, а с недавнего времени беруши. Этот человек находится возле огромного пресса, где вручную (щипцами) подкладывает под молот пятидесятикилограммовые железные (алюминиевые, титановые) чушки или то же самое делает при помощи манипулятора.

Вот к такому кузнецу-работяге и прикрепили Мишу Кремниева, только что отслужившего в армии, на два месяца учеником. А через два месяца способный ученик сдал на разряд и начал работать самостоятельно. А ещё через пять лет Мишу Кремниева все коллеги по цеху (вплоть до начальника цеха) стали величать Михаилом Евгеньевичем.

Девятнадцать лет Михаил Евгеньевич Кремниев отдал заводу. Работал себе человек, работал и вот на тебе – рядовой профосмотр. Отоларинголог проверяет слух, а слух-то у кузнеца сверхотменный. Вроде бы это хорошо? Но заступил как-то бригадир-кузнец на смену и... из ушей его внезапно потекла кровь. Звуки он стал слышать в десятки раз отчётливей обычного человека. Беруши помогали, но от грохота пресса – порвало ушные перепонки.

Боль позже отступила, а неизвестная в мире медицины болезнь осталась. Кремниева направили в Москву. В Москве врачи собрали консилиум, постановили – обострённый слух, чем громче произнесённый звук, тем хуже ушным перепонкам. Взвинченная человеческая речь, надрывное мяуканье кошки, близкое жужжание пчёлки – ещё куда ни шло, а вот, к примеру, громкий стук, резкий хлопок, грохот, взрыв – всё это могло сыграть очень злую шутку со слухом, вплоть до глухоты. Закончив обследование, светила медицины прописали необычному больному беруши, дали инвалидность, свалив всё на профболезнь, и отпустили с миром.

Простившись с заводом, Михаил не спешил искать новую тихую работу, пенсия по инвалидности была не такой уж плохой (приплачивал завод). Да и много ли надо одному, если за всё время сознательной жизни он так и не женился и детей не завёл. А родителей он схоронил несколько лет назад: мать умерла от рака, от горя у отца не выдержало сердце.

Почти год бывший кузнец «валял дурака», редко с кем общался из друзей, знакомых и родственников, но зато за это время он пристрастился к чтению. Записался в заводскую библиотеку и мало того, что брал книги на дом, два-три раза в неделю он посещал читальный зал, там садился обычно в какой-нибудь угол и читал, читал, читал. Он увлекался этим настолько, что не всегда вставлял в уши беруши. А иногда и вовсе забывал про них.

Сегодня он снова пришёл в этот храм святой тишины, вечных страстей и истин. Поднялся на второй этаж, с трепетом открыл обычные деревянные двери и проник в атмосферу, где одни люди с жадностью поглощали фантазии и мысли других людей, называемых в мире – писателями.

– Губермана, если можно. Любую книжку.

– Минутку...

Миловидная блондинка-библиотекарша Варя скрылась в «книжных джунглях» и вскоре, лучезарно улыбаясь, вынесла Кремниеву томик стихов.

– Спасибо, – сухо поблагодарил он и удалился в свободный угол читального зала.

Всё это время, точнее целый год библиотекарша Варя наблюдала за высоким, чуть седоватым, с умными карими глазами мужчиной, и каждый раз, когда Михаил приходил в библиотеку, а именно в читальный зал, где она работала, сердце Вари стучало сильнее, чем обычно. Глядя на него, она мысленно отмечала: «Надо же, всегда выбритый и чисто одетый». И частенько беспокоилась: «Неужели женат?» Затем успокаивалась: «Хотя кольца нет». А ещё она иногда думала: «Какой мужчина! Жалко, кажется, глуховат…»

К своим двадцати девяти годам библиотекарша Варя получила высшее образование, сходила, как говорят, замуж, родила мальчика, развелась, и теперь жила тихой, монотонной жизнью с матерью-пенсионеркой и восьмилетним сынишкой.

Стихотворения Губермана были занятными: весёлые умные четверостишья жемчужными бусинками нанизывались на нить доверительного разговора автора с читателем. Поглощать это легко. Закончив читать, Кремниев подошёл к столу библиотекаря и вернул книгу. Варя невольно привстала.

– Как вам Губерман? – с неким волнением спросила она.

– Смешно, поучительно.

– Мне тоже по душе его «гарики». И даже мат у него уместен.

– Ещё как! – согласился бывший кузнец. – Правда, я за свою трудовую деятельность наслушался этой скабрёзности выше крыши.

– Кстати, вы так давно сюда ходите, а мы даже не знакомы. Меня Варей зовут, – женщина протянула ему свою маленькую ручку.

– Я знаю. Меня – Михаилом, – он бережно пожал её ручку своей клешнёй.

– И я знаю, что вас зовут Михаилом. Конечно же, вы работаете на нашем металлургическом.

– Работал, – пояснил мужчина. – Ныне на пенсии.

– Такой молодой?

– У меня инвалидность – профзаболевание.

– А… простите, мне искренне жаль, – Варя повернула голову к окну, за которым дымились трубы металлургического завода. – Вот он, кормилец нашего города...

Миловидная библиотекарша, симпатичная блондиночка тоже нравилась Михаилу. Но ему – сорок, Варя гораздо моложе, мужчина застеснялся, подумав, мол, куда мне! Мол, она встретит мужчину более достойного, чем он, ровесника. И главное – здорового... Зачем портить молодой женщине жизнь? Хотя женщина Михаилу очень приглянулась.

Последних слов, сказанных Варей, Кремниев прочитать по её губам не смог, а расслышать не позволяли беруши. И как раз в этот момент, вошедший читатель, нечаянно громко хлопнул дверями. Михаила словно спугнули.

– До свидания, – пробормотал он и зашагал к выходу.

Завтра он собирался выехать на природу, за грибами.

Слева от перрона располагался дачный посёлок, справа – лес. День обещал быть солнечным, как-никак бабье лето. Михаил вынул из ушей беруши, поправил на плече рюкзак, в котором лежали лукошко и термос с горячим чаем, и с наслаждением втянул полной грудью воздух. «Ну, здравствуй, родной», – мысленно поздоровался он с лесом и направился вглубь чащобы. Хруст сухой ветки, тюканье дятла, уханье совы щекотали ушные перепонки, но Михаил терпел ради завораживающей, дивной, осенней красоты уральского леса. Мужчина знал этот лес с детства, его грибные места. Но сегодня чего-то дельного попадалось мало (постарались дачники). Да и Бог с ними, с грибами, не они – главная цель. Михаил наслаждался хрустальным воздухом, солнышком, которое начинало набирать свой оранжевый цвет, и, самое главное, наслаждался тишиной. Вдруг Кремниев уткнулся в странный бурелом – с туннелем внутри: такое ощущение, что по лесу полз огромный червяк, ломая своей тушей кустарники и деревья, сгибая их в крутые дуги. Бывший кузнец, поражённый невиданным зрелищем, с осторожностью пошёл по «следу» мнимого чудища, иногда он невольно наступал на красно-бурые пятна, напоминавшие кровь. Михаил шёл всё осторожнее и осторожнее. Но бурелом закончился и ничего сверхъестественного не произошло. Далее раскинулась весёлая, светлая полянка, посреди неё торчал большой пень. Пень густо ощетинился опятами. «Мама моя! Хоть что-то!» – обрадовался Кремниев и приготовил лукошко с ножом. Срезая опята и складывая их в лукошко, он то и дело оглядывался на бурелом, при этом думал об этой странной загадке природы. Находясь в таком «рассеянном» состоянии, он не заметил осколочков стекла и поранил указательный палец левой руки. От неожиданности он ойкнул, машинально сунув палец в рот. Теперь Михаил увидел и красноватые осколочки стекла и всё те же красно-бурые пятна на пне и около него.

«Что ж, всему есть объяснения, – успокоившись, мысленно стал разговаривать сам с собой Кремниев, – если рассуждать логически, быть может, начался сезон охоты на крупного зверя? В общем: стреляли, допустим, в лося. Ранили бедняжку, он метался, видимо, даже полз – вот тебе и бурелом, и кровь. Ясно, что событие ужасное…» Хотя открыт или не открыт сезон охоты, Михаил точно не помнил! Затем он посмотрел на порезанный палец, ещё раз посмотрел, осмотрел его весь – ранку затянуло, как будто её и не было.

«Вот это да!» – выкрикнул он, подумав: «Странное стекло». Он решил, что пора сматываться. Сидя в электричке Михаил пил чай, но картина загадочного, невесть откуда взявшегося бурелома у него не выходила из головы. Напротив Михаила на тряском сидении притулился мужичок в телогрейке из разряда этаких – бывалых, как говорят в народе.

– Вы не знаете, – обратился к нему Кремниев, – сезон охоты уже начался?

– Это смотря на какую птицу, зверя, – ответил бывалый.

– Ну, скажем, на лося.

– На лося ещё не начался, вот тёплые деньки уйдут, и начнётся. Сам жду, с нетерпением, я же охотник. А вы?

– Нет, я не охотник.

«Не начался...» – Мелькало у него то и дело в голове… Вернувшись домой, Михаил первым делом замочил грибы. Ближе к ночи сварил их и засолил «по горячему», как учила его покойная мать. Получилось три литровые баночки. Не удержался и съел несколько свежих, не просоленных грибочков. Спать лёг поздно. Ему, переваливающемуся с бока на бок во сне, чудились кошмары: какое-то чудовище, какая-то прелестная женщина с платиновыми волосами и странным рубином на лбу, какой-то сердитый старик. С такими же волосами, с таким же рубином на лбу... Чушь какая-то…

Массивное кресло было деревянным, без всякой краски, обивки и подушек, на пухлых резных ножках, по бокам – с резными поручнями. Такое кресло могло вместить и выдержать пятерых взрослых людей, но сидел в этом кресле один-единственный могучий старик. Его платиновые волосы стекали на широкие плечи, такие же платиновые усы переходили в бороду платинового цвета, которая время от времени вздымалась на покатой груди. Его чело обхватывал тонкий золотой обруч со странным во лбу большим рубином, который каждую секунду менял оттенок – зрелище завораживающее. Белого цвета длинное одеяние, опоясанное кушаком, было на старике, из-под полы выглядывали носки тоже белого цвета сапог. Старика глаза были закрыты, руки мирно покоились на коленях, он не спал и не дремал. Он был погружён в раздумья. Возле его ног, свернувшись калачиком, словно собачонка, лежал маленький горбун в костюме скомороха, который не просто спал, он дрыхнул, издавая храп и пуская слюни. Как называлось такое помещение, ярко-освещённое, в котором находились кресло, старик и горбун, понять было невозможно. Вроде бы зал дворца – высокий белый потолок, белые колонны, но – никакой помпезности, из мебели одно кресло, по бокам шторы тоже белого цвета. Но окна или что-то иное таилось за ними, было не ясно. И непонятно было, откуда исходил необычно яркий свет. Вдруг, в метрах десяти от старика, возникло серебристое облако, которое быстро рассеялось. Вместо него появились трое – два огромных белых голубя и... Чудо-юдо, его крыльями с усилием подтолкнули те же голуби. Старик открыл глаза, спокойное выражение его лица не изменилось. Проснулся и отодвинулся от его ног карлик-горбун.

– На колени, – тихо приказал старик.

– На колени! – продублировал хозяина своим мерзким скрипучим голосом горбун, просеменив вокруг чудовища.

Чудовище не шелохнулось.

– Ну! – у старика набрякли желваки.

– Ну! – подхватил скоморох.

Издав рык, Чудо-юдо припало на одно колено, но головы не преклонило.

– Ты вновь совершил преступление, – в голосе старика появились грозные нотки, – ты сбежал из моего зоопарка.

– Хозяин, насчёт зоопарка – смешно, ей богу, смешно! – горбун покатился по полу. – Хаааааа!

– Цыц! – старик грозно повёл бровью.

– Яволь! – горбун мгновенно вскочил на ноги и приложил ладонь к сбившемуся колпаку, на котором дзинькали бубенчики. – Хозяин, подать ли вам посох под номером тринадцать? – Карлик облизнулся: – Посох для испепеления – мой любимый.

– Уймись, дурачок.

– Значит, чуть попозже.

Старик снова обратился к чудовищу:

– Мало тебе того, что я сделал с тобой? Ещё совсем недавно ты был мужчиной в расцвете сил, а теперь ты непонятно кто и непонятно что. Мало тебе?! Неужели ты и в самом деле надеялся спрятаться от меня на Земле?

Чудо-юдо заговорило, и заговорило вполне красивым мужским голосом:

– Я много лет прожил на Земле, пока был похож на человека. Эта планета стала для меня домом. Вторым домом. Я просто хочу жить в нём, и не только я один. А ещё я хочу, чтобы плохие люди на этой планете становились хорошими. И я готов всячески содействовать этому.

– Что?! – выражение лица старика изменилось, его начал охватывать гнев. – Ты забыл, что я тебя отправил на Землю много веков назад! Но для чего?! Отвечай!

– Я должен был быть проводником твоей воли.

– Моей воли, – каждое слово отчеканил грозный старик. – Моей! Слышишь?! Почему ты не давал умереть людям, когда им это было суждено мною? Зачем ты приглашал за стол переговоров вождей, королей, царей, президентов, предотвращая тем самым войны? И всё это ты делал, не спрашивая меня. Ты помогал людям строить города, ты помогал им двигать вперёд науку, развивать искусство. А сейчас ты собираешься из подлецов варганить ангелов? Разве ты – это я?! – старик помрачнел ещё сильнее. – Надеюсь, ты раскаиваешься?

– Нет, – чудовище по-прежнему не преклоняло головы.

Старик поднялся во весь свой исполинский рост, но не сделал ни шага.

– Хозяин! – взвился горбун, почуяв нужный момент. – Я за тринадцатым!

Холоп метнулся в строну и подал старику посох чёрного цвета. Тот принял от горбатого карлика посох, именуемый тринадцатым. Ещё минута и старик направит кончик посоха в Чудовище, от которого в испуге шарахнулись огромные белые голуби.

– Э, хозяин, вы не спросили про универсальный эликсир выздоровления, – горбун склонился в поклоне.

– Да... м... откуда ты, дерзкий, взял две ампулы универсального эликсира выздоровления? – старик разозлился не на шутку. – Молчишь? Что ж, гори, несчастный!

– Постой, отец! – в этот момент все услышали пронзительный женский голос, который доносился откуда-то из глубины зала.

– Принесла нелёгкая! – с досадой выпалил карлик.

День не обещал ничего хорошего, потому что предполагался быть пустым. Очередной, похожий на других, серый день, каких у Михаила было сотни. Когда особенно плохо, вспоминаешь, что где-то есть приятели, родственники… Но от тяжёлых чувств нет желания навестить даже их. Значит, ты совсем одинок. Вот это точно – тоска! Впору повеситься. Но не пить. Через это Кремниев уже проходил. Уж лучше в библиотеку.

А там, в читальном зале, как всегда, было тише, чем где-либо. Варя что-то писала, когда Кремниев подошёл к столу. Она подняла голову и приветливо улыбнулась, хотя голубые глаза её оставались грустными.

– Что хотите почитать? – спросила она нарочито громко, памятуя о глухоте Михаила.

– Говорите тише, – бывший кузнец кивнул в сторону читателей. – Я вас прекрасно слышу.

В грустных глазах Вари – искоркой – пробежало удивление.

– У вас хороший слух? Простите, вопрос некорректен.

– Нормальный вопрос. У меня слух ещё какой хороший. Просто мне часто приходится запечатывать свои уши берушами – я плохо переношу резкие, громкие звуки. Помните, я говорил вам о своём профзаболевании? Вот оно у меня такое. Сейчас я без берушей. У вас что-то случилось?

Михаил заметил и опечаленность во взгляде и некую скованность женщины.

– Да. Но зачем вам знать об этом.

– Вы можете мне довериться.

– Мама, – Варя вздохнула. – Понимаете, как это сказать, мой близкий человек… Моя мама заболела.

– Я вам очень сочувствую, – Михаил вынул из внутреннего кармана блокнот, быстро записал и протянул, вырванный листок, Варе. – Вот мой номер сотового. Давайте созвонимся. Вдруг нужна моя помощь!

– Хорошо, – Варя написала на бумажке номер своего сотового тоже. – Я согласна!

Только Михаил и Варя успели обменяться номерами телефонов, как дверь читального зала отворилась, и вбежал мальчик лет восьми-девяти, сразу с первого взгляда было ясно – ребёнок сильно обеспокоенный. Он учащённо дышал и, казалось, вот-вот заплачет. Ребёнок неожиданно, с придыханием закричал, подбежав к Вере:

– Мама!

Кремниев на минуту зажал ладонями уши, глубоко вдохнул-выдохнул.

– Тише, Саша. Что-то с бабушкой?

– Бабушку увезла «скорая»! Тётя Лида вызвала! – выкрикнул мальчик.

– В больницу? В какую?

– Я не знаю. Тётя Лида знает. Она нас внизу, в такси ждёт.

– Простите, Михаил. Тётя Лида – это наша соседка. Что же мне делать? Надо отпроситься, но кто меня заменит, – Варя с надеждой посмотрела на Михаила.

Среди посетителей читального зала забродило недовольное оживление.

– Идите, – твёрдо сказал Кремниев. – Я помогу. Я вас заменю.

– Вы?

– А что тут такого? До закрытия библиотеки осталось пара часов – дотяну. Да и вообще, что тут сложного: выдавай да принимай книжки, – мужчина ободряюще кивнул взволнованной Варе.

– Действительно, ничего сложного. Михаил, вот в этом журнале делайте записи: кто, что взял и вернул, – женщина накинула на себя плащ. Она взяла Сашу за руку: – Идём!

– Понял. Не волнуйтесь, всё будет, как надо. В целости и сохранности. Отвечаю!

– Друзья! – Варя поспешно обратилась к посетителям. – До конца рабочего дня меня не будет. Все вопросы вот к этому человеку. Заранее – большое спасибо!

Михаил посмотрел вслед торопящимся библиотекарше и её сыну, что-то в его груди шевельнулось. Что-то приятно-щемящее. Он занял место Вари. Огляделся… Михаил рад был помочь. Был горд от того доверия, которое ему оказали.

Вдруг бывший кузнец почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он исходил от человека среднего возраста, который был одет в костюм чёрного цвета. На голове у человека была шляпа. И что самое странное – незнакомец нагло закурил, пуская колечки дыма. Сидел он в самом конце зала, у выхода. Михаил крепко зажмурился и вновь распахнул глаза. Загадочный посетитель исчез.

«М-м-да, наверное, у меня проблемы… и со зрением! Этого только не хватало. Или это глюк?» – Михаил поморщился, привстав со стула.

Однако табаком несло на весь читальный зал…

Делать было нечего, как отогнать от себя ненужное видение.

Когда наступило время закрыть библиотеку, Михаил кликнул заведующую, объяснив ей всё, что случилось с Варей. И медленно пошёл домой.

Диван, телевизор, кухня, диван, мысли, мысли – и так с самого утра.

– Да ну их, мои комплексы. Хватит! – после нескольких дней одиночества решил для себя Кремниев и набрал номер библиотекарши.

– Варвара, здравствуйте.

– Здравствуйте, Миша, – в голосе женщины слышались печальные нотки.

– Варя, сегодня воскресенье. Выходной день. Может, мы встретимся?

Возникла пауза. Она повисла как-то внезапно. У Михаила застучало сердце – отчего так?

– Я не против, но мне сейчас не до этого. – Варя всхлипнула. – Понимаете… Моя мама... ей плохо, врачи говорят, она умирает... её привезли домой.

– Как домой? Подождите. А как же лечение? Химиотерапия? Что там ещё делают. Варя, я готов помочь всем, чем смогу. У меня есть сбережения.

– Поздно. Врачи сказали, что маму лечить бесполезно. Ей осталось несколько дней...

– Варвара! Где вы живёте? Диктуйте адрес! Я сейчас к вам приеду.

– Миша, вы... ты... ты не знаешь где можно купить грибы? – Варя снова всхлипнула. – Солёные. Опята. Мама их просит. Напоследок!

– Да у меня их целых три литровых банки! – Михаил с готовностью кинулся на кухню. – Сейчас, я быстро. Я… Ждите. Жди!

Михаил тоже решил перейти на ты. Отчего бы нет?

По дороге он купил фруктов. Спеша, Михаил взбежал по лестничной клетке. Дверь ему открыла заплаканная Варя. В квартире пахло лекарствами, затхлым спёртым, душным запахом беды. Кремниев знал, как пахнет горе. Как пахнет несчастье. Знал, как пахнет сама смерть.

– Вы без берушей? – отчего-то спросила Михаила Варя.

– Без них, – смутившись от такой заботливости, кивнул Михаил.

Варя провела его в маленькую, затемнённую комнатку.

На разложенном диванчике, под ватным одеялом лежала ещё нестарая женщина – Варина мама. Измученное болью лицо, покрытое капельками пота, сомкнутые губы. На лбу женщины лежала тряпочка, смоченная в холодной воде, её придерживал ручонками Саша.

– Мам, – позвала дочь.

Женщина с трудом приоткрыла глаза.

– Вот, Михаил, познакомься.

В глазах женщины блеснуло подобие любопытства, она даже попыталась улыбнуться.

«Как похожи их улыбки, – подумал Михаил. – Как жаль Варю… и её маму. И сына!»

– Маму зовут Елена Сергеевна, – пояснила Варя, поправляя, одеяло на постели у больной.

Михаил протянул объёмный пакет Варе.

– Там фрукты и грибы. Опята.

– Опята? – произнесла Елена Сергеевна первое слово. Было понятно, как женщине с трудом даётся каждый звук. – С удовольствием съем... грибочек. Мой бывший муж знатным был грибником.

– Почему был, мама. Он и сейчас есть. Где-то.

– Да, где-то, наверное, есть... Михаил… Михаил, я слышала, вы любите читать книги?

– Люблю.

– Моя бабушка, как и мама – библиотекарь, – похвастался Сашка.

– Архивариус, внук, архивариус, – прошептала больная.

– А какая разница, бабушка?

Больная лишь раскашлялась в ответ.

– Михаил... Варя, – Елена Сергеевна снова заговорила. – Я хочу, чтобы у вас всё получилось. – А Саша, Михаил, Саша – хороший мальчик, послушный.

– Мама. У нас с Михаилом ничего нет. Ты о чём? – Щёки Вари зардели. Она подняла маме голову, поднесла ко рту ложку с лекарством. – И вообще, быть может Михаил...

– Я холост, – ответил Кремниев.

Он посмотрел на неё, потом на Сашку, потом на Елену Сергеевну, такого тепла, что пробежало по его телу, он давно не ощущал. И опять же в груди защемило. Приятно.

– Вот и замечательно… – больная, задыхалась. Лекарство каплями текло по её шее. – Грибы… хочу… чуть-чуть бы…

– Сейчас, – засуетилась библиотекарша.

– Я помогу, – вызвался Михаил.

– И я, можно? – подал голос Сашка.

Елена Сергеевна слабо кивнула. «Бедная!» – подумал Михаил. Ему было жалко этого человека. Невыносимо.

Михаил, Варя, Саша гуськом отправились на кухню. Мальчик тут же, предвещая вкусненькое, уселся за стол. Варя, еле сдерживая слёзы, мыла фрукты. Михаил протянул мальчику грушу.

– Давай, как следует познакомимся, что ли? Дядя Миша. Держи грушу и пять.

– Александр. Пять и пять будет десять!

– Тише, Саша. У дяди Миши больные ушки.

– Ребёнок есть ребёнок, Варвара. Видите ли, я тоже прошёл через это: у меня мама тоже болела, потом у отца от горя не выдержало сердце. Поэтому я понимаю вас, но не надо отчаиваться. Так. Где у нас тарелочка? – Михаил продемонстрировал одну из баночек с опятами. Боюсь, что мои грибочки не совсем ещё просолились. Но, уверен, кушать их вполне можно.

Варя отнесла грибов маме. Та, как ни странно, съела сначала один, затем второй гриб…

Всё это время, пока Варя находилась с мамой, Михаил находился на кухне. Он оглядывал шторки на окнах, герани, преклонившие свои головки, чисто вымытые тарелки, расставленные на полке.

Через некоторое время вернулась Варя.

– Михаил, вы любите играть с детьми? – вдруг спросила она его, подходя к столу.

– Не знаю. Наверное, – пожал плечами он в ответ. – Как мама?

– Вроде уснула. Так вы любите играть с детьми? Или как?

– Дядя Миша. У меня есть така-а-ая машинка. Хотите покажу? – Глядя на молчаливо засмущавшегося мужчину, выручил Сашка.

– Хочу...

Бывший кузнец до позднего вечера погостевал у Вари. А когда уходил, Сашка долго не отпускал его.

Ему снова снились кошмары: какой-то горбатый карлик-шут: очень коварный, очень неприятный и... очень несчастный, опять же старик с платиновыми волосами: грозный, мудрый и хитрый, женщина, по-видимому, дочь старика – огромные белые голуби – стража, чудовище... Кремниев проснулся от рези в ушных перепонках – за окном громыхал гром. Он нашарил на тумбочке упаковку с новыми берушами и уже собирался вскрыть её, как мужской, хриплый голос остановил его.

– Не надо. Потерпите.

– Кто здесь? – Михаил включил бра.

Недалеко от его кровати, в кресле, закинув ногу на ногу, в дорогом чёрном костюме, при чёрной шляпе, с сигарой во рту сидел средних лет мужчина.

– Потерпите... Михаил Евгеньевич, я знаю наизусть всю историю вашей ушной болезни, – форма разговора человека в шляпе была вежливой, но чувствовалась неискренность, притворство. За окном вновь громыхнуло, сверкнула молния, озарив комнату. Кремниев поморщился от боли.

– Господи. Всё-таки, могу я воспользоваться берушами? Я давно научился читать по губам.

Человек в шляпе, оглянувшись на зашторенное окно, оставался неумолимым:

– Дождь заканчивается. Ни к чему вам беруши, Михаил Евгеньевич. Лучше скажите: вы слышите тиканье моих ручных часов?

– Что за нелепица, – Кремниев прикрыл веки. – Да, я слышу тиканье ваших ручных часов.

– Отлично. А ответьте-ка мне вот на такой вопрос: к примеру, по тональности вы сможете отличить один щелчок от другого? Вы может отличить ход стрелок моих «Ролексов»?

– Могу. Я слышу, как тикают ваши часы – это ходит секундная стрелка. Но я так же слышу, как передвигается минутная и... часовая. Кстати, сколько на ваших… «Ролексах»?

– На моих... пять утра. Вы услышали, как минутная и секундная стрелка соединились?.. Феноменально.

– Фух-х. Как вы всё-таки попали в мою квартиру? И кто вы такой?

– Неважно, как я попал к вам. Но, как вы поняли, к вам я могу попасть в любое время. И не один, – мужчина, который в шляпе, подал знак.

И только сейчас Кремниев заметил амбала, тот вышел из тени. На нём был также дорогой чёрный костюм. Михаил заметил – что у амбала руки в наколках, улыбка наглая. А тот, кто при шляпе и с сигарой, по всему видать, его босс.

– Я не курю и вам не советую, – обратился Кремниев к боссу амбала. – И вообще, что вам от меня нужно? – сев на кровать, чётко, без всякого страха спросил бывший кузнец. Он уже прикидывал, как вырубить амбала.

– Не стоит делать глупостей, – словно прочитав его мысли, произнёс не перестававший дымить человек в шляпе. – И у меня, и у моего друга есть оружие. Вас банально пристрелить, Кремниев, что ли?

– Интересно – за что?

– Пока не за что. Но вот если вы откажетесь... Короче, перейдём к делу. У меня есть номер вашего мобильного. Очень скоро я позвоню вам, а затем... мы посетим одну квартирку, и вы вскроете там сейф. Двадцать процентов от суммы – ваши.

– Я понял – вы бандиты.

– Ну, зачем же так грубо. Думаете о полиции?

– Думаю.

– Подумайте лучше о библиотекарше Варе, о её маме и о её ребёнке.

Мужчина, что в шляпе, резко поднялся с кресла и пустил дым в лицо Кремниеву. Затем бросил амбалу:

– Уходим.

Бандиты направились к выходу из квартиры. За окном снова ударил гром, засверкала молния.

– Хреновый вы прогнозист погоды! Как вас? – окликнул Михаил.

– Меня? Ах-да. Допустим, Семён Семёныч. А его – Костолом. До встречи, Михаил Евгеньевич.

Запиликал мобильный – это была библиотекарша.

– Миша, привет, – телефон прямо-таки дышал радостью звонившего абонента.

– Привет, Варя. Как мама?

– Ты представляешь, состояние мамы после твоего ухода стабилизировалось. Её снова приняли в больницу. Это чудо, Миша!

– Я рад, Варенька, я очень рад. Послушай, быть может, теперь мы сможем встретиться и сходить куда-нибудь?

– Я с удовольствием? Только с кем мне оставить Сашку? Мне и так уже неудобно перед соседкой.

– Тетёй Лидой? Я встречу тебя после работы, и мы пойдём к тебе домой. Как тебе такое предложение?

– Прекрасное предложение.

– Да, а кто забирает Сашку из школы?

– Тётя Лида и забирает.

– Понятно. Я думаю, и этот вопрос мы в скором времени решим. Ну, что? Я встречаю тебя?

И он встретил её. Белокурая библиотекарша в модненьком демисезонном костюме (пиджаке и брюках) вся сияла, сбегая по лестнице парадного входа библиотеки. Она размахивала сумочкой, словно школьница. Сияло и солнышко бабьего лета.

– Привет ещё раз, – бывший кузнец был немного растерян от увиденной красоты. – Прекрасно выглядишь.

– И ты.

Они забыли, что собирались просто идти домой к Варе. Они прогулялись по улицам города, зашли в кафе, выпили шампанского, поели мороженного, завернули в парк, здесь Михаил решил освободиться от берушей.

– Ох, и влетит мне, – вдруг опомнилась Варя.

– От кого?

– От тёти Лиды.

– Но чего же мы тогда ждём? Побежали.

И они побежали, не чувствуя возраста.

А в квартире Вари уже не пахло смертью. Сашка выполнял школьное домашнее задание, сидя за компьютерным столом, у окна. Дородная женщина – тётя Лида находилась рядом, сидела в кресле и листала журнальчик. Они на цыпочках проникли в комнату.

– Мама! Дядя Миша! – встрепенулся, обрадовавшись, Сашка. Он кинулся обнимать маму.

– Господи, Напугали-то как.

– Простите, тёть Лида, задержалась я.

– Вижу, вижу, – глядя на Михаила, отложила журнал в сторону дородная соседка. – Рада знакомству... дядя Миша.

– И я рад.

– Что ж, Варя, сдаю пост. Я к себе.

– Спасибо, тётя Лида. До завтра?

– Ой, куда от вас денешься. Пока, молодые люди.

– Пока, тётя Лида! Дядя Миша, играть будем?!

– Сначала сделай уроки. Миша, у тебя звонит телефон.

Кремниев поднёс к уху сотовый.

– Михаил Евгеньевич? Это Семён Семёныч. Узнали? Сегодня в двадцать два ноль-ноль вы выйдете из дома и сядете в чёрный джип. Поедем зарабатывать денежки, мой дорогой.

«Да пошёл ты!» – Михаил отключил телефон. – «Что же делать? Звонить в полицию? А Варя, её сын, её мать?»

– Миша, ты побледнел, – встревожилась Варя.

– Я сожалею, Варенька, но мне срочно нужно идти. Саша, в другой раз поиграем.

«Би! Би-и-и!» – беспардонно завывал за окнами чёрный джип, припарковавшийся недалеко от подъезда.

– Ночь почти, людей разбудите, – раздражённо проворчал Михаил, садясь в машину рядом с «допустим» Семён Семёнычем. Тот был всё в той же неизменной шляпе, с дымящейся во рту сигарой. На замечание Михаила обернулся Костолом, сидящий за рулём:

– Никак нашему слухачу ушки потревожило!

– Добрый вечер, Михаил Евгеньевич, – издевательски-вежливо поприветствовал Кремниева «допустим» Семён Семёныч. – У вас в ушах нет берушей, поэтому вы злитесь?

– Беруши у меня в кармане. А вы бы своей сигарой дымили поменьше, – Михаил злился на этих непрошеных гостей. Но осознавал, что выхода нет. Пока нет.

– Слышь, ты, – прошипел Костолом. – У нас тут не салон для некурящих.

– Да уж, не зарывайся, слухач, – добавил «допустим» Семён Семёныч. – Трогай, Костолом!

Ехали минут десять. Остановились у элитного многоэтажного дома.

– Всё чисто, – заговорщицки прошептал небритый консьерж и впустил их в подъезд.

– Сигнализация? Камеры наблюдения? – спросил «допустим» Семён Семёныч – босс, по-видимому, и этого человека тоже.

– Отключил. Но могут работать камеры наблюдения внутри квартиры.

– Понятно. Костолом, выдай слухачу его спецодежду.

Бандиты (за исключением консьержа) и Кремниев поднялись на второй этаж. Все трое были в перчатках и балаклавах, на одном, кроме маски, была ещё и шляпа. Да, и про сигару он не забыл – дымил. Железную дверь Костолом открыл в два счёта. Вошли в квартиру, включили свет. Квартира вызвала изумление у Михаила, она была с евроремонтом, с богатой обстановкой, на стенах висели картины, обрамлённые роскошными рамами.

– Ах, наводка, наводка, наводочка. Без тебя ни девчонок, ни водочки, – запел Костолом. Он приблизился к одной из картин:

– Она?

– Она самая, – ответил «допустим» Семён Семёныч. – Снимай.

Костолом с лёгкостью подхватил картину, за ней оказался встроенный в стену сейф.

– Михаил Евгеньевич, подойдёмте к сейфу, – сказал «допустим» Семён Семёныч. – Значит так, ваша задача: крутить вот это колёсико. Будет издаваться множество щелчков, вы должны выделить пять из них. Звук этих пяти щелчков будет отличаться от остальных. При каждом таком специфическом щелчке вы поворачиваете вот эту ручку. Повернёте пять раз и... ларец откроется.

– Гы-ы-ы, – оскалил челюсть Костолом, любуясь своим боссом.

– Вы понимаете, что я этого никогда раньше не делал, – попытался возразить Михаил. Он – не вор, не разбойник. Грабить – не его занятие! Но Михаил волновался за Варю, Сашку, Елену Сергеевну. Он понимал – эти люди просто так не отвяжутся!

– У вас всё получится, тем более, что времени у нас до утра. Завались!

– Не ссы, братуха.

– Михаил Евгеньевич, ну же, смелее. Вас ждут двадцать процентов, а это, поверьте, немало. Повезёте свою Варю на море, ребёнка с собой возьмёте. Маме её поможете с лечением.

– Вы и это знаете, – Михаил подошёл к сейфу. Выхода не было…

– Нынче простуду без денег не вылечить, а тут – рак. Тем более, состояние Елены Сергеевны стабилизировалось – самое время лечить. Авось женщина выкарабкается.

У Михаила резануло по сердцу, он вспомнил свою мать, тоже умершую от рака.

– Чёрт с вами, – бывший кузнец взялся одной рукой за «колёсико», другой за «ручку».

Вдруг ударил гром, да так, что задрожали стеклопакеты, по стеклу и подоконникам забарабанил дождь.

– А-а! – взвыл Михаил от боли в ушах. И тут он с дикой, непонятной ему доселе силой не захотел слышать гром. «Лучше смерть, не хочу его слышать! Не хочу! – возопил он мысленно». И гром словно исчез, отдалился от Михаила, для Кремниева настала тишина. – А беруши-то мне нынче не нужны, – весело промолвил бывший кузнец.

– Что он бормочет? – обратился «допустим» Семён Семёныч к Костолому.

– Не разобрал, босс, – виновато развёл руки амбал.

Бывший кузнец, Михаил Кремниев понял: отныне он может управлять своим слухом, то есть, если он что-то не захочет услышать – он этого не услышит.

– Помолчите, – сказал он бандитам. Весь он, его чутьё было устремлёно к колёсику, дабы уловить «специфические» щелчки.

Наконец Михаил услышал нужные щелчки – сейф открылся. В железной нише стопой лежали пачки денег, в основном валюта.

– Ну, что, Михаил Евгеньевич, как настроение? Нравятся книжечки? – «допустим» Семён Семёныч торжествовал. – Костолом, укладывай улов. Кремниев отошёл от сейфа. Урча, амбал начал смахивать пачки денег в обычный продуктовый пакет. «В шляпе» вплотную приблизился к новоиспечённому медвежатнику, его лицо подобрело, он даже не дымил.

– Миша, я не ошибся в тебе. Эх, теперь мы с тобой таких дел наворочаем. Ты будешь богат, Ми-ша!

Кремниев никак не реагировал, но внутри его всё клокотало: «Врезать этому с правой. А потом. Что потом?» Перед глазами проносились предполагаемые картинки драки, а затем лица: Вари, Саши, Елены Сергеевны.

– Закончил, Костолом?

– Ага, – амбал встряхнул полнёхонький пакет.

– Лады. В машину. Костолом, пришли пакет, чего вцепился?

– Я не вцепился. Отличный улов, босс.

– Всё. Уходим.

Они стянули балаклавы. Костолом завёл мотор джипа. «Допустим» Семён Семёныч «настроил» на своей (кстати, плешивой) голове шляпу, после протянул Кремниеву несколько зелёных пачек.

– Твоя доля, слухач. Слухач. Хорошая кличка, Костолом?

– Нормалёк кличка, босс.

Джип рванул по улицам города. «Допустим» Семён Семёныч бросил пачки на колени бывшего кузнеца.

– Заработал, слухач. Честно заработал, – он вставил в рот новую сигару, сверкнул зажигалкой.

– Я знаю, что такое настоящая работа, – ответил Михаил. – А воровство я работой не считаю. Это криминал. И тюрьма.

– Да что ты говоришь, товарищ бывший кузнец. Ха, кузнец. Ку-у-узне-е-ец, – проблеял в шляпе и выпустил дым в лицо Михаилу.

И тут Кремниев сделал, то, что давно хотел – он врезал «допустим» Семён Семёнычу – боссу, человеку в шляпе в челюсть. С правой, как и хотел. У бандита расплющилась сигара на окровавленной морде.

– Не понял, – дал по тормозам Костолом. В его руке блеснул вороненый «ствол». Слава богу, он не догадался заблокировать двери машины.

Михаил вывалился из джипа на мокрый, грязный асфальт. Там, где они остановились, было светло – светились фонари. Дождь продолжал лить. Михаил откатился от машины, амбал выскочил из джипа.

– Ах-ты, падла! Да я тебя...

Кремниев ринулся на амбала, он подсёк и повалил бандита. Завязалась борьба, Михаил чувствовал, что он побеждает. Но вдруг раздался выстрел, за ним ещё... Последнее, что Михаил услышал – вой сирены полицейской машины.

Из темноты выплыл старик с платиновыми волосами и со странным рубином на лбу, который постоянно менял цвет. Сердитое лицо старика притягивало. Неизвестно откуда, но Михаил знал: сердитый старик на самом деле – добрый.

– Не устал лежать? – спросил старик.

– Я устал жить, – непонятно зачем ответил Михаил.

– Небось какого-нибудь голубого туннеля ждёшь, или света, направленного сверху, – как от прожектора. Слыхал про такие штучки? – усмехнулся старик.

– Слыхал. Врать не буду – жду.

– Сильно этого хочешь? К матери с отцом хочешь?

– ...Хочу.

И тут сердитое лицо старика стало страшно-гневным, а его глаза – чёрными. Старик направил на Кремниева... кукиш. Пальцы были настолько сильно сжаты, что стали синими.

– Во-о! – заорал, плюясь, старик. – Во-о!!!

От этого яростного крика у бывшего кузнеца заложило уши, но он вспомнил, что может управлять слухом, он напрягся и вот это самое «Во-о!!!» превратилось в немые губы, прячущиеся в платиновой бороде. Бывший кузнец улыбнулся своей шутке и услышал другие слова: «Он приходит в себя». Старик испарился.

– Больной, вы меня слышите? – позвали Кремниева.

– Конечно, – ответил «больной» и открыл глаза.

Над ним склонился врач: молодой, лощёный, уверенный на двести процентов в себе.

– Больной, оживаем?

Михаил попытался сесть, тело его не слушалось.

– Лежать, – спокойно и профессионально остановил его попытки молодой врач. – Валя!

– Здесь я, – откликнулась медсестра, тоже молодая, и тоже ухоженная, и тоже уверенная в себе.

– Переводим в общую палату.

– Подождите, доктор. Я долго... спал?

– Вы были в коме две недели. Валя, в общую. Да, разрешаю приём посетителей.

Молодой, лощёный врач исчез, а молодая, ухоженная медсестра без слов, делово принялась освобождать Михаила от трубок и проводов. А потом явились весёлые санитары с каталкой. А потом был лифт. И вот уже Кремниев в общей палате, где двое больных мужчин и он – третий. Койка, стул, тумбочка, стакан, ложка – всё как положено.

– Спасибо, ребята, – поблагодарил он санитаров после того, как те помогли ему перебраться на койку.

– Это наша работа, – ответил задорно один.

– Мужик, ты – молоток, – сказал, подмигнув, другой.

И они ушли, а в палату буквально ворвалась Варя.

– Миша! Мишенька!

И только теперь он осознал – живой.

– Ну, ты это, что ты...

Она без конца целовала его: в небритые щёки, в сухие губы, в мокрые глаза, она целовала его руки.

– Ты это, что ты, – мямлил он, растерянный.

Она плакала.

– Их арестовали, Мишенька. А мама моя поправилась. И вся её палата. И весь этаж онкологии. Грибы твои поели.

– Грибы?

– Ага, опята твои. Произошло чудо! Миша! Ой, – она вдруг вспомнила про инвалидность Кремниева. – Я слишком громко говорю?

– Варенька. Теперь ты можешь со мной разговаривать и тихо, и громко. Громкие звуки с недавних пор не причиняют мне боль.

– Ой! Ещё одна радость!

Она снова начала целовать его. Ему было неловко.

– Успокойся, Варя. И вообще... из благодарности не надо.

– Что? – Варвара резко откинулась на спинку стула. – Из благодарности? Глупый. Дурак! Я люблю тебя, дурачок мой.

В палате возникла немая стоп-сцена: Варя с прямой спиной сидела на стуле, она вся горела, Кремниев, весь в помаде, смотрел на неё и не верил своим глазам и ушам, двое невольных свидетелей – больные мужчины, разинув рты, так же замерев, наблюдали за всем этим.

– И я тебя, Варя, люблю.

Последние очухались первыми и зааплодировали. Кстати, у одного из них была загипсована рука.

***

– Кхе! Кхе! – громкий кашель заставил всех обратить на себя внимание. Мужчина крепкого телосложения, в накинутом на широкие плечи халате, спросил с порога:

– Кремниев Михаил Евгеньевич тут кто?

– Это я, – отозвался Михаил. – Вы...

– Нет, я не из полиции. Но, будут и из полиции. Барышня, я на пять минут. Позволите?

– Конечно. Я подожду в коридоре, – шепнула Варя бывшему кузнецу и упорхнула.

Её место занял здоровяк. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим.

– Я не из полиции, Михаил Евгеньевич. Я из ФСБ. Полыхаев – моя фамилия. Мужчины! (это он больным соседям Михаила). Покурите пять минуток. Хорошо?

– Без проблем, – откликнулись те и покинули палату.

– Михаил, Евгеньевич, я сразу к делу: у меня к вам предложение.

По залу прошла прекрасная молодая женщина. С платиновыми волосами, собранными в косу, с таким же, как у старика странным рубином на лбу, в белом сари до пола. Она загородила собой чудовище.

– Эликсир выздоровления я ему дала. И сбежать на Землю я ему помогла. И все эти века там, на Земле, втайне от тебя, отец, я помогала ему.

– Дочь моя, – у старика подкосились ноги, и если бы не деревянное кресло, он бы рухнул на пол.

– А я тебе говорил-говорил-говорил! – затараторил своим скрипучим, противным голосом скоморох-недомерок. – Я говорил тебе, что у твоей дочери шашни... с этим, а ты не верил. Не верил мне, твоему самому преданному слуге.

– Молчать!!! – вдруг заорал старик так, что задрожали стены. – Всех, всех, всех испепелю! – в его глазах метнулось безумие. – Всех!!!

– Отец! – женщина бросилась к стопам старика. – Покарай только меня. Я, я люблю его! – она указала на Чуду-юду. – И добро на Земле он творил по моему наущению. Я, только я одна виновата во всём!

– Э! Это не по сценарию! – взвизгнул горбун. – Ты любишь Чудика-юдика, а я люблю тебя. И что? И как?

– Что? – удивилась прекрасная дочь старика.

– Как? – обмякло лицо старика, а в глазах его появился смысл.

– Так, – опустил головку горбун. Бубенчики на колпаке дзынькнули.

– Ты любишь мою дочь? Ха! – и тут старик захохотал. По-доброму. Засмеялась и сама дочь. Непонятно зачем захихикал и горбун. Не меняя позы, чудовище грустно молчало.

– Ну, и чем я теперь хуже нашего Чуды-юды? – не переставая хихикать, продолжал отчебучивать скоморох. – Кстати, существо среднего рода, как тебе это имя – ЧУДО-ЮДО? Это я его придумал. Не рычи! Слышь, хозяин, теперь-то даже я красивей его, согласись. Короче, хозяин, я прошу руки твоей дочери. А Чуду-юду в пепел.

– Горбуша, ты просишь руки моей дочери? Уймись, – хохотал старик.

– Отец! Отец! – звала старика его дочь.

– Ой! Горбуша! – не реагировал тот, – ой, ну рассмешил, так рассмешил!

– У тебя есть внук, отец! Маленький мальчик. Мы боялись признаться...

Возникла тишина. Мёртвая. Горбун стал ещё горбатей, ещё меньше ростиком. Голуби бесшумно отступили как можно дальше. Старик прикрыл веки.

– Уйди, дочь моя, – наконец он сказал еле слышно.

– Отец...

– Мне надо подумать.

– Но, – молодая женщина с тревогой смотрела, то на старика, то на Чуду-юду.

– Иди, не бойся, я его не трону. Стража! И вы идите.

И дочь покорилась отцу, она покинула помещение, и куда-то тяжело взмахнув крыльями, улетели огромные белые голуби, и, уткнувшись в кулачки, заплакал горбатый карлик. А Чудо-юдо, стоя на одном колене, смотрел алыми глазами куда-то вдаль.

– Не плачь, горбуша, будет и у тебя счастье, – вдруг пожалел слугу старик. – Открой-ка вот эти, – он указал посохом на пару штор.

Шмыгая носом, карлик подошёл к шторам, дёрнул за верёвочку, белые массивные шторы раздвинулись. Вспыхнул большой экран и на нём возник город людей. Рыжим солнышком сверкал солнечный воскресный денёк ранней осени. Вот появился городской парк, по парку гуляли люди, и среди них гуляла счастливая троица: молодая женщина, ещё молодой мужчина и между ними мальчик, он пинал жёлтые листья. Вот – они крупным планом, все трое крепко держаться за руки.

– Горбуша, – позвал старик и вроде как ласково. – Принеси-ка мне посох под номером тридцать три.

– Это же посох, возвращающий человеческое обличье, – вытянул лицо скоморох.

– А я не знаю, да?

– Хозяин! – горбун заревел навзрыд.

– Цыц! Неси.

Горбун, притихнув, покорно отправился за требуемым посохом.

А Чудо-юдо вздохнуло так, как будто его, ещё не успевшего задохнуться, только что вытащили из петли. Затем, пока ещё ОНО упало на второе колено и низко склонило (пока ещё) уродливую голову.

– Прости меня за всё, – вымолвило чудовище и тихо добавило: – мой господин.

Старик, довольно ухмыльнувшись, спрятал за кресло чёрный посох под номером тринадцать и принял белый посох под номером тридцать три от утирающего слёзы карлика.

– Новости есть? – раздался в ухе голос Полыхаева, того самого человека, деловое предложение которого принял Кремниев. Не сразу: сначала залечил раны, затем женился, а уж затем, в сотый раз подумав и посовещавшись с женой, принял его.

И вот он на работе, той, что предложил ему Полыхаев.

– Сергей Петрович, ваш голос мешает мне, – ответил Михаил. – Я выйду на связь сам.

И вновь в воздухе повисла тишина: в метро, да ещё в дневное время это было непривычным. Кремниев одну за одной, не спеша, со всех сторон осматривал колонны, отделанные мрамором. Его целью было – обнаружить «ретро» (таким названием в ФСБ обзывали бомбы с механическим приводом). И это он собирался сделать при помощи одного-единственного прибора – собственного слуха. Он уже уловил характерное тиканье, но ещё не мог понять, откуда точно оно исходит. Пятая колонна, шестая... Нашёл!

Обычная спортивная сумка «тихо-смирно» лежала у мраморной колонны. Может быть, в ней среди прочих безобидных вещей находился механический будильник, а может – таким будильником была снабжена бомба. Как говориться: вскрытие покажет.

Бывший кузнец одёрнул на себе бронежилет (тяжёлый, усиленный), поправил на голове каску с запотевшим стеклом. Ох, как он не любил обряжаться во всё это. Он положил рядом с сумкой электронный маячок (для робота) и с победным спокойствием сказал в передатчик:

– Обнаружил. Спортивная сумка. Маячок оставил.

– Ф-фуххх! – с облегчением в его ухе вздохнул Полыхаев. – Хорошо. Возвращайся, Миша.

– Возвращаюсь.

Встречали его тепло, а Полыхаев даже обнял.

– Как всегда – отличная работа, Миша.

– Спасибо, Сергей Петрович. Спасибо, – Кремниев не успевал пожимать руки людям в штатском и в военной форме. Они же помогли ему снять каску и бронежилет. Вернули телефон. А он не заставил себя ждать – зазвонил.

– Алё!

– Миша, ты в порядке?

– Ну что со мной может случиться, Варя.

– Когда домой?

– Сейчас еду в аэропорт.

– С тобой Саша хочет поговорить.

– Привет, старшенький.

– Я ещё не старшенький, потому что мама ещё не родила.

– Родит, куда денется.

– Папа, прилетай скорей.

– Через пару часов буду дома, сынок.

– Да, ты мне обещал купить игру.

– Ах ты, хитрец.

Убрав телефон, Кремниев обратился к своему начальнику, который направо и налево отдавал приказы:

– Сергей Петрович, кто-нибудь подбросит меня до аэропорта?

– О чём речь, Миша. Капитан, переходишь в распоряжение Михаила Евгеньевича.

Находясь в машине, бывший кузнец задремал. Ему пригрезилась странная свадьба: во главе длинного стола с многочисленными гостями сидели невеста и жених – молодая женщина и примерно его лет мужчина. Женщину он узнал (запомнил по кошмарам), жених был ему незнаком. Среди трапезников выделялся могучий старик – он надо и не надо всхлипывал: «Горько!» На коленях старика баловался мальчик, накручивая на пальцы платиновые волосы деда. А вообще свадьба казалась весёлой – вёл её горбатый карлик.

Стальной лист занимает особое место среди изделий современного листового проката. Лист ГОСТ 19904 90 прокат листовой холоднокатаный имеет прекрасные механические качества и достаточно низкую себестоимость. Кроме того, эти листы прочны, долговечны и универсальны. Двери, несгораемые шкафы, сейфы - все это делают из листового металла. Компания «Региональный Дом Металла» предлагает листы оптом и в розницу. Подробнее – на сайте компании.