Какое счастье стать нынче обладателем книг настоящего поэта! И это чувство я испытал на протяжении последнего месяца не один раз, читая и перечитывая присланные автором четыре его книги: «Свет из маминого окна». М., «Голос-Пресс» 2007 г.,  «Как всякий смертный». Бийск, Издательский дом «Бия» 2007 г., «Головокруженщины мои. Книга о Любви». Бийск, Издательский дом «Бия» 2008 г.», «На родных сквозняках». Новые стихотворения. Сибирская библиотека. Барнаул, 2011 г. Если предположить, что Юрий Перминов в эти книги включил и лучшие свои стихи из предыдущих пяти его книг, то можно

с полной уверенностью утверждать о том, что прочитанные мною вышеперечисленные книги этого незаурядного поэта из Омска могут дать самое широкое представление о нём, как о поэте. В начале предисловия к столичному изданию поэта «Свет из маминого окна» известная русская поэтесса Надежда Мирошниченко, взяв в заглавие строку Юрия Перминова «О себе горевать – всё равно, что собой любоваться» написала: «Верю. Не "по-Станиславскому", по жизни. Верю каждому слову этого замечательного поэта – Юрия Перминова, провинциала из столичного города Омска. Города распахнутого, рабочего, студенческого, «колчаковского», исторического, открытого и смелого. Где даже окраина, на которой живёт и которую до щемящей душу точности выписывает наш автор, рождает поэтов, непредсказуемо входящих в ряд лучших современных поэтов России...»

И я могу лишь присоединиться к этим словам Надежды Мирошниченко, заметив, что строка поэта, вынесенная автором предисловия в качестве заглавия, могла бы иметь и самостоятельную жизнь, находясь вне стихотворения. По сути – это афоризм, определяющий и мировоззрение автора, и его отношение к жизни, и его отношение к людям, и его отношение к поэзии. А попросту — говорит об авторе больше иных стихотворений.

Не скрою, непросто мне было вживаться в поэтический мир Юрия Перминова. Больше тридцати лет отдавший поэзии сам, прочитавший немало поэтических книг разных авторов, будучи склонным к классическому слогу, к напевности русского стиха, я вдруг наткнулся в стихах автора на анжабеман. Чтобы неискушённому читателю было понятно, что означает это слово, приведу выдержку из статьи: «Анжабеман основан на намеренно создаваемом несоответствии между ритмическим и семантико-синтаксическим членением речи, чаще всего стихотворной; разрыве тесно связанной синтаксической группы слов путём переноса части этой группы слов из одной строки в другую и тем самым придании перенесённым словам особой значимости».

Чтобы не быть голословным, приведу для примера яркий образец анжабемана:

 

Посёлок наш не за горами, не

за чем ещё, ни за какой

стеной: посёлок на окраине –

дай Бог ей света –

                                  городской.

 

Здесь не живут, простите, сволочи,

а я живу тут уйму лет.

Но – в целом: есть посёлок Солнечный,

посёлка Пасмурного – нет...

 

(«Посёлок Солнечный»)

 

Почему поэт в своей лексике использует такие усложнения, объяснить может лишь он сам, а я лишь попробую предположить некоторые мотивации использования приёма с таким непростым названием «анжабеман».

Прочитав внимательно четыре книги поэта, я пришёл к выводу, что такое видимое усложнение лексики не только позволяет сохранить главную мысль, не идя на поводу у рифмы, но и приближает поэта к разговорной речи. Хотя я здесь обязан оговориться, с рифмой в стихах всё в порядке. Юрий Перминов любит работать со строкой, со словом, обыгрывая его по-разному, и с рифмой. Заметил я ещё и то, что поэт любит составную рифму, а это уже говорит о мастерстве, о его далеко не рядовых версификаторских способностях. И приближение поэтической речи к разговорной, как мне кажется, происходит неспроста. Юрий Перминов является певцом городской окраины, о которой в своё время известный русский поэт Анатолий Передреев написал ныне классическое уже стихотворение «Окраина», заявив: «И города из нас не получилось,// И навсегда утрачено село». В этом и кроется особенность любой городской окраины, где ещё сохранился, как правило, частный сектор, то есть деревянные дома, как осколки деревенского быта, в которых живут люди, из последних сил сохраняя остатки деревенской культуры, особенности языка, особенности взаимоотношений, когда все друг друга знают, когда двери дома можно не запирать на замок. Конечно же, все эти особенности сохранились как рудименты прошлого, но в памяти людей, в языковой стихии они ещё живы. Да и квартиры давали жителям снесённых частных домов, как правило, в том же районе, на той самой городской окраине, и соседи по улице нередко становились соседями по подъезду, по лестничной клетке, по дому. И это не могло не отразиться на особенностях жизни всей окраины города. Этого ведь ни один город не смог избежать. И особенности эти, как мне кажется, в первую очередь и повлияли на лексику Поэта Юрия Перминова. Тем более, что он в эту окраину влюблён, он провёл здесь большую часть жизни. И опоэтизировал непростую жизнь окраины и людей, далеких, порой, от идеала, иногда рисуя несколькими строками картину их быта, иногда делая какие-то философские выводы, которые больше похожи на дружеские советы:

 

Тихо в доме у нас – ни болельщиков в нём, ни буржуя,

Ни Кобзона, и не дебоширят у нас алкаши...

 

Марафонцы бегут мимо дома, в котором живу я, –

за здоровьем бегут, за медалями

                                                        и – для души.

Им сейчас нелегко — мастерам и любителям бега,

им в такую жару посидеть бы в прохладной воде,

полежать в холодке....

 

...Марафонцы бегут с километрами в жаркой борьбе.

Я — сочувствую им. Потому что сочувствовать надо

Всем! И … даже тому, кто сочувствует только себе.

 

Надежда Мирошниченко, представляя книгу Юрия Перминова «Свет из маминого окна» правильно написала, что цитировать стихи этого поэта – дело неблагодарное. Но я вырвал цитаты с целью показать, как из обычного эпизода городской жизни, каких в прежние годы было много в любом городе, Юрий Перминов умеет извлечь те крупицы, которые и делают обычный городской быт – бытием, обычные стихи – поэзией, поэта – философом.

Читая стихи Юрия Перминова, я всё время ловил себя на мысли, что мимо описываемых картин городской окраины, которые во множестве присутствуют в его книгах, большинство поэтов, в том числе и я, прошли бы, отметив лишь мельком их наличие, да и то только в мыслях, никогда не подумав даже, что они могли бы стать предметом поэзии. А некоторых картин многие просто избегают по разным причинам. Одним не позволяет изысканный эстетический вкус описывать, к примеру, бомжей, пьяниц, бытовые ссоры соседей. Другие к этим явлениям жизни просто отрицательно относятся. У Юрия Перминова такие эпизоды быта в стихах появляются с завидным постоянством. Он их не избегает. Он их описывает раз за разом:

 

Где попало храпеть, невесёлое всё-таки дело.

Ночь – холодная скука – беззвёздна, бездушна, бездонна.

На скамье прикорнул обесцвеченный водкой Отелло,

всё равно – без получки – задушит его Дездемона

из тринадцатой «хазы», в которой имеются дети

от тринадцати браков

                                    и несколько кубиков «магги»...

 

Наверное, у чистоплюев эти строки вызовут брезгливость. Но Юрий Перминов не стал бы живописать такую картину ради картины. У него всегда в «загашнике» есть что-то такое, ради чего он и творит любое стихотворение:

 

...На скамье прикорнул обесцвеченный водкой Отелло –

бывший мастер Петров

                                 на все руки шестого разряда.

 

(«Обесцвеченный водкой Отелло»)

 

Осуждать легко, а вот понять – не всем дано. Но в русском менталитете есть ещё до конца не изжитое чувство жалости к падшим. Ибо, как сказано в пословице: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». А уж в нашем-то царстве-государстве это выражение, отточенное не десятилетиями, а столетиями, находит своё подтверждение с устрашающим постоянством. И поэт это знает. И жизнь своей окраины знает не по наслышке. И сам, судя по стихам, не являлся ни пуританином, ни трезвенником. Жил, как все. И живописал день за днём. Поэтому на одной странице книги можно прочитать: «Что "празднуем"? – Отдых для времени,// для отдыха время? – Бог весть...», а через страницу: «Вот и денёчки закончились бражные,// и в «увертюре» рабочего дня –  // на остановке – я выдохнул гражданам:// –  Здравствуйте! Только … они на меня –  // все! –  посмотрели как на сумасшедшего,// как на вражину, мол, что это за // морда нахальная? –  Делать, мол, нечего// психу...»

Кто такую картину городского быта, да ещё после затянувшегося праздника, не видел? Не знаю уж с кого писал эту «увертюру» поэт, но и здесь он с достоинством вышел из патовой, казалось бы, ситуации, закончив стихотворение в свойственной ему манере: «Здравствуйте! Я – не вражина, не съем!// Здравствую! –  Если знакомыми кажутся// люди, которых не знаю совсем». Не всем ведь выпало счастье бражничать с друзьями и коллегами в ЦДЛ. Да и не сразу ведь поэт Юрий Перминов стал известным не только в России, но и за её пределами. Наверняка, в молодые забубённые годы приходилось ему бражничать и с соседями по своей городской окраине, и со случайными попутчиками. Да кто через это не прошёл?! Описывая в одном из стихотворений особенности «отдыха» в парке, где «...не кино, потому не дерутся по морде ногами,// там – по мордам, по разным – не только ногами – местам» могли надавать, он всё же с некоторой самоиронией, немножко переиначив поговорку, признаётся: «Я умею считать. Я силён в арифметике, вроде,// но не знаю, кому двух небитых дадут за меня». И всё же, чтобы так органично в поэзию входили события не самого высокого толка, встречать мне не приходилось. Юрию Перминову вообще свойственна самоирония, подтрунивание над собой. Видимо, он давно усвоил одно правило: высмей себя сам, тогда другим это делать не придётся. И иронию свою он умело и щедро поливает немножко переиначенными на свой лад пословицами и поговорками:

 

Я с копейками в кармане и с рублём – одним – в горсти.

Как мне с этим прошвырнуться до ближайшего киоска?

Может быть, свою валюту в конуре моей ввести?

Полоса бывает чёрной, белой – только лишь полоска...

В «белом-чёрном» разберёмся – сами всё-таки с усами.

Жуй своё лишь. Бог не выдаст, а свинья не съест. Итак:

 

если ты за гуж берёшься, не садись в чужие сани,

потому что на безрыбье никогда не свистнет рак.

Нет, со мной-то всё в порядке – я клюю на басни редко.

Можно утром съесть фитюльку, хоть она не слаще редьки –

это вам не шоколада из бензина толстый слой.

Прокурор – ещё добавит. Адвокат – не разберётся.

А в кутузке дни и ночи — тоже ночи, тоже дни.

 

Вот такое нынче время: волки целы, сыты овцы.

Только те, кто между ними, где родимые они?

 

(«Сумбурное о времени и, простите, о себе»)

 

Пока что я привожу цитаты из книги «Как всякий смертный». И как всякий смертный, Юрий Перминов, видимо, пользуется, или часто пользовался, общественным транспортом. Это из окна иномарки, везущей по городу новых ли «русских», власть ли предержащих не видна жизнь народа, а поэт видит её такой, какой воспринимает её простой народ: «Для одних – балдёж, тусовки...// Для других – в собес тропа...». Поэт и пишет потому, что «И молчит на остановке// сиротливая толпа». И в следующем же стихотворении, местом действия в котором опять выбрана остановка, поэт делает признание: «Но знаю то, что холода// встречать на родине – теплее». Не будем забывать, что Юрий Перминов живёт в Сибири, где понятия «тепло» и «холодно» во многом отличаются от тех же понятий центральной России или её Юга. Поэт успевает не только заметить, как «Деревьев тихих выцветшие кроны// пытаются царапать облака», но и мужика потрёпанного, стоящего с котомкой, на которого даже вороны орут, и успевает при этом подумать: «...Откуда он – с котомкой за плечами?// Ему мешать не надо потому// что взгляд его – внимательно-печальный –  // пока понятен небу одному». Успевает заметить и пожалеть мальца, ободрив его, однако, в свойственной ему манере: «...но … добрые желания всегда// сбываются, поэтому – не скоро», успевает заметить бродячую собаку и пожалеть её: «...Что, дворняга сирая, не просто// жить без друга в городе большом,// где друг друга нервные соседи// (например, по дому) узнают// раз в году, но чаще – ставят сети// на домашний тапочный уют?» И эта мимолётная встреча с собакой, заставила, видимо, поэта вспомнить о строках Сергея Есенина и сделать вывод: «Всё-таки не каждая собака// знает в нашем городе меня». И во многих стихах поэта обжились старушки: то в больничном дворике, где «Для свиданий// часы в больнице отстают», то судачащие у подъезда, а иногда и перемывающие косточки жильцов (как видно из стихотворений, и поэт нередко попадал в поле зрения бдительной стражи подъездов), то поэт узрит, как «С каждой пенсии старуха// пироги печёт: одни –  // со слезой, другие – с горьким// вздохом...». О чём и о ком только не писал поэт?! Нашлось место даже местным милиционерам, которые пострашней, чем те, которых показывают в милицейских боевиках. По телевизору в разного рода сериалах чаще показывают тот идеал, каким должен быть милиционер для общества. Поэт же знает представителей этой службы государевой совсем с иной стороны.

Своеобразная лексика поэта, ставшая его стилем, с виду простоватые стихи на самом деле заставляют внимательно вчитываться в тексты и вдумываться. Их не пробежишь беглым взглядом. И это выгодно отличает творчество Юрия Перминова, хотя оговорюсь ещё раз: не всем придётся, видимо, по вкусу такая лексика и такой стиль изложения поэтического материала. Но кто дочитается до сути, кто поймёт и примет душою его поэзию, тот навсегда останется благодарен поэту. Прежде всего за правду сермяжную, за узнаваемость картин, характеров и всего, что связано с понятием «жизнь». Он переживает за всех живущих, независимо от социальной, национальной, религиозной принадлежности и не пытается давать совет, учить кого-либо. Да об этом лучше всего строки поэта и скажут:

 

Не видно, как деревья машут ветками.

Ни зги не видно – так сейчас темно...

 

Слышны шаги... А чьи они? – Бог ведает,

а я не вижу. Значит, не дано

понять, кто бродит под моими окнами —

без паспорта? Без цели? Без гроша?

Чья мается в потёмках – одинокая?

Заблудшая? – Бог ведает –

                                                   душа?

Кто он такой – шпион? Бездомный пьяница?

Он чьих кровей – Анвар? Абрам? Аким?

 

Пусть человек – зачем гадать? – останется

самим собой. Ему решать – каким.

 

(«Не видно, как деревья машут ветками»)

 

В этом стихотворении есть всё: раздумия, сомнения в своих возможностях, сострадание незнакомой душе, терпимость к людям иной веры и иной национальности. А главное – понимание того, что человек всегда должен оставаться самим собой. А каким – решать только ему. Стихотворение удивительное. И таких стихотворений в книгах Юрия Перминова очень и очень много. Не надо далеко ходить. На предыдущей странице книги «Свет из маминого окна» в стихотворении «Моя улица», в родственных чувствах к которой автор признаётся, давая некоторые характерные особенности её: «Здесь не засвищет соловей.// Кусты пожиже, тьма погуще,// чем на других. И грязь, что клей», он вновь заканчивает стихотворение какой-то родственной заботой: «Храни, Господь, по ней идущих».

Не могу вспомнить сейчас, у кого из современных поэтов я вычитал строки, которые привожу по памяти (да простит меня автор, кажется, это Владимир Шемшученко): «Хоть говорят: я вышел в люди,// Я никуда не выходил». Вот и Юрий Перминов ни в одном из своих стихотворений не даёт и малейшего повода подумать такое о нём. Он с народом до такой степени слился, что иногда бывает за него и обидно, и страшно. А иногда я ему завидую на том простом основании, что он может себе позволить быть таким, какой есть на самом деле, не лицемеря, не надевая маску на лицо, не переходя на другую сторону улицы, если навстречу ему идёт человек, к которому он не питает тёплые чувства. Поэтому, когда он пишет: «У соседа проходит запой – // я печальней не видывал физии!// Заходи, мы обсудим с тобой// политический кризис в Киргизии...», то ему веришь и прекрасно понимаешь, что будет предшествовать обсуждению политического кризиса. А всё это возможно потому, что он на окраине Омска он свой, он никуда не убежал, мечтая о славе, о деньгах, о карьере. Он, где родился, там и пригодился. И ему доверяют, и он может написать, не боясь, что на него обидится сосед: «Тридесятый, наверное, год// он печалит меня до отчаянья:// если пьяный, то спать не даёт,// если трезвый — пугает молчанием». И попробуйте-ка разобраться: осуждения в этих строках больше или сопереживания? И если в одном из стихотворений Юрий Перминов написал: «И здесь от соседства немного совсем до родства», то и в это веришь. Не знаю, как сейчас, но в восьмидесятые годы, когда я служил в Новокузнецке Кемеровской области, и чуть позже, когда навещал в отпуске тёщу, в Сибири ещё мало что изменилось в отношениях. Сейчас, может быть, изменилось многое, как везде, но я давно не бывал за Уральским хребтом и не могу судить.

И ещё одна особинка есть в поэзии Юрия Перминова. Не стану судить за всю русскую поэзию, а среди современных русских поэтов мало кто написал так много стихотворений о любви, как это сделал Юрий Перминов. И я речь веду не о той юношеской любви в 15, в 16, в 17 лет, когда юноша или девушка начинали писать первые стихи, не о вздохах под луной, не о тех моментах, когда шёл молодой человек по улице и чувствовал, что вот сейчас ОНА выйдет из-за угла дома ли, из-за поворота ли сельской улицы, как, к примеру, было в юности со мной. И ОНА выходила. У Юрия Перминова целая книга посвящена отношениям с женщинами и называется-то она «Головокруженщины мои». Каково?! Точнее ведь не скажешь. В ней есть и юношеские стихи, и стихи, датированные 1986 годом, когда казалось, что семейному счастью ничто не может угрожать:

 

В спящем городе гулко и сыро.

Первый дождь потревожил ночь.

Мы с тобой ожидаем сына.

 

Ты меня поправляешь: «Дочь».

 

Утром выглянет первая зелень,

будут снова шуметь грачи!

Дождик мягко трогает землю –

это сердце дочурки стучит!

В спящем городе гулко и сыро...

 

Ты меня поправляешь: «Сына».

 

(«Ожидание»)

 

Семейная идиллия да и только. Ещё друг другу уступают, ещё не хочется перечить, ещё любовь не задохнулась в семейных проблемах, безденежье, выпивках и непонимании ждут друга. Счастье, одним словом. И пелёнки дочки, которые надо стирать, развешивать ещё кажутся поэту «вымпелами любви». Но жизнь есть жизнь. Но и тревожные нотки не за горами:

 

Не по себе от вороньего хора нам.

Ветрено. В лужах – аллея.

Холодно, милая? Вижу, что холодно.

Мне самому не теплее.

 

Что нам вороны, и  ветер, и эти

Чёрные липкие лужи!

 

...Лучше тебя никого нет на свете!

А мне и не надо лучше.

 

(«Не по себе от вороньего хора нам»)

 

Стихотворение коротенькое, как северное лето, но холодком в отношениях уже потянуло, да и последние строки уже являют то ли утверждение, то ли самовнушение, которое должно разрушить какие-то неясные пока сомнения. И вот уже в стихах появляются строки: «Ну что изменилось – светлеет в головушке,// но поздно, неясность одна впереди –  // когда я сказал уходящей лебёдушке:// «Родная, пожалуйста, не уходи...»? А дальше и вовсе опоэтизирована семейная драма с завидной попыткой восстановить распавшуюся семью: «Возвращайся! – Начнём, если сможем, по новой.// Вот такая любовь – то ли сон, то ли явь.// Дорогая моя, выходи за родного// мужика, а богатого – ведьме оставь!» И поэт-то, призывая жену вернуться, не совсем уверен, что можно что-то начать сначала, а бывшая жена и вовсе не сомневается в правильности своего поступка: «Сказала ты, что нам, похоже, не о чем// словамир разговаривать. Молчу,// как бомж похмельный над пустяшной мелочью...»

Но жизнь, как говорится, своё берёт, и вот уже читаю:

 

Пребываю в любви, как в запое:

месяц? годы? А может... века?

 

...Только первый глоток и запомню –

с одного не пьянею глотка.

 

От запоя

                имеются

                                средства –

перепробовал (пил — не юлю!)...

 

Здесь – другое: на трезвое сердце

не любил. И сейчас не люблю.

 

(«Пребываю в любви, как в запое»)

 

В поэзии Юрия Перминова удивляет то, что даже поражения в отношениях с женщинами (с позиций мужского самолюбия) он умеет превратить в победы, в поэтические победы. И бесстрашно пишет о том, о чём большинство мужского населения ни при каких обстоятельствах писать не станет, да и устно никогда не признается. А если и допустит такую слабость, то в мужской компании и в полной уверенности, что в ней нет болтунов. Из чувства сохранения. Не всегда поэт делает признания влобовую, иногда иносказательно, но и так ведь понятно, какие средства перепробовал от запоя поэт. Да и кто признается в стихах, как это сделал Юрий Перминов: «...(пил – не юлю!)...» Для этого нужно иметь и мужество, и чувство юмора, и не утратить с годами самоиронию, и находиться в уверенности, что не осудят, а поймут его читатели. О всех судить не стану, но я его понял. И принял в сердце его поэзию со всеми откровениями. И если поэт в зрелом возрасте всё ещё верит в любовь, о чём говорят его стихи: «С утра легко втекает в сердце горнее// свечение – быть может, потому// что я живу в родном и тихом городе,// Где смерть свою нежданную приму,// где ем свой хлеб, где ветер высоко мою// взметнул судьбу, а выше – не дано...// Где женщину, пока что незнакомую,// мне полюбить навеки суждено», то остаётся лишь пожелать ему счастья и домашнего тепла, внимания и понимания необычного его предназначения на этом свете, что так нечасто встречается в жизни поэтов.

Последняя по времени издания книга поэта «На родных сквозняках» говорит о том, что многие чувства у поэта отстоялись, поэзия становится всё более философичной. Но бойцовский дух, но полная раскованность и внутренняя свобода поэту по-прежнему свойственны. Примером тому может служить хотя бы стихотворение «Пока живу, причин для смерти – нет». Поэзия Юрия Перминова с годами становится афористичней. Посудите сами, вот его строки: «Кто выжил на свободе, как в тюрьме,// тот проживёт в тюрьме, как на свободе» (стихотворение «Когда притащат на шемякин суд»). Сопереживать лишь поэт не стал меньше. Заканчивая стихотворение «Русский Гаврош» поэт призывает: «Вразуми этот громкий, кровавой окраски// мир, не стоящий Ваниной тихой слезы». Или в другом стихотворении «Ни того, кто больше не бандит» поэт подмечает особенности быта своей окраины последних лет, где на входных дверях в подъезды появились кодовые электронные замки, и «где для тех, кто лишку выпьет, или// для бездомных – двери навсегда// «в целях безопасности» закрыли» и «Где замйрзнуть можно потому,// что боятся граждане друг друга...».

Очень не хочется заканчивать статью о таком светлом русском поэте на грустной ноте, поэтому приведу его стихотворение:

 

К тому, что вечно, стало быть, не ново

тянусь,

             всему насущному – родня.

Рассветный снег – ни капли от ночного

дождя! –  

             бодрит мой город и меня:

ему легко, доверчивому, с нами,

за что меня

                  и светлый город мой

он с вечными сближает небесами,

как дождь сближал – невидимый, ночной.

 

Заканчивая свои субъективные размышления о прекрасном русском поэте Юрие Перминове, хочу лишь добавить, что если есть понятие «народный поэт», то оно больше всего применимо именно к Юрию Перминову, но не по степени известности, обласканности властью, а по близости его поэзии простым людям, по степени понимания поэтом жизни этих людей, замордованных в последние двадцать лет нисколько не меньше, чем в двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия. Только мордование идёт тихое, скрытое. И поэзия Юрия Перминова помогает, в том числе, рассмотреть и эту проблему нынешней России. И вот ещё о чём хотел сказать: я Юрия Перминова могу представить с букетом цветов, идущего к любимой женщине, могу представить сидящим за праздничным столом и говорящим тост, могу даже представить его за кружкой пива. Но в розовом пиджаке и с повязанным на шею газовым шарфиком не могу. Наверное, потому, что он настоящий русский мужик. И по жизни, и в поэзии. Надеюсь, что это определение его не оскорбит.

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование