«Мы жили как надо!..» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

А мне на счастье и на муки

дано средь вечной суеты

увидеть цвет, услышать звуки

и положить их на листы.

Найти слова. В неровность строчек

собрать начало и конец

заглавных букв и многоточий,

игру умов и стук сердец.

И под напев негромкой лиры

однажды в сумрачной тиши

вернуть с благоговеньем миру

стихи из глубины души.

***

«Я слушал дождь…»

К. Бальмонт

Огонь свечи трепещет, но горит…

Мои о вас воспоминанья живы…

Стучат дождя упругие пружины

о стёкла окон. Мне знаком их ритм.

Дождь разгоняет надоевший сплин,

поёт мне песнь, аккордами играя,

о синем море, о цветущем мае,

о запахе томящихся маслин.

Я вижу ваши дивные глаза,

атласность плеч под бронзовым загаром.

Ведь, правда, что тогда я был не старым

для вас, моя девчонка-егоза?

Сильнее, дождь! Ну, что тебе, дождю?

Ты, братец, бесшабашная натура!

Твоя пусть вечной будет партитура.

Я верю в чудо и с надеждой жду,

что вы войдёте, нет же, ты войдёшь,

присядешь рядом или же напротив,

и помолчим. Надеюсь, ты не против?

Мы просто вместе будем слушать дождь.

***

Над нами – брезентовый полог палатки,

Под нами – ковёр из травы и цветов.

Сюда мы сбежали с тобой без оглядки

От шума и грязи больших городов.

Покой Тишина. Дух лесной, земляничный

Ворчит в котелке, закипая, кулеш.

На вид аппетитный и запах отличный

Не голоден, вроде, а всё же поешь.

А рядом речушка течёт без названья…

Нет, правда! Как хочешь её назови:

Ручьём Нашей встречи, рекою Признанья

Иль бурным потоком Последней любви.

Темнеет тут быстро, хотя и не поздно,

Но вечер закатом отмерил свой час,

И ночь из лукошка рассыпала звёзды.

Мы смотрим на звёзды, а звёзды – на нас.

Другу

Здесь совсем недалеко,

Мы пойдём к нам в шумный улей

Пить прохладное пивко

С малосольной барабулей.

Стол дощатый и шатёр,

Сплошь увитый виноградом…

До чего ж люблю наш двор!

Здесь гостям хорошим рады.

Сразу видно год сулит

Урожай на загляденье,

Вон – на примусе бурлит

Таз вишневого варенья.

Дух вишнёвый лезет в нос

Как заправский искуситель,

Неназойливый анонс

Долгих зимних чаепитий.

Очень громко на весь двор

Мать зовёт домой сынишку…

Словно флотский семафор

Развевается бельишко.

Понят тот сигнал уже,

И в пролетах лёгких лестниц

Наблюдаем неглиже

Отдыхающих прелестниц.

Из «Спидолы» тенорок —

В душу лезет иноземец!..

Надувает ветерок

Паруса из полотенец.

И плывет наш двор-корвет,

Лишь поскрипывает остов,

А куда? К чему ответ –

У матросов нет вопросов.

Жёны лишь со всех сторон,

Как на капитанский мостик,

Всё выходят на балкон

Поглядеть, сидят ли гости.

Ну а мы ещё споём

И на нашем, и на мове…

Пиво кончится? Возьмём!

Рыбка кончится? Наловим!

Ялта. Дама с собачкой

«На набережной появилось новое лицо: дама с собачкой…»

А. П. Чехов

Ялта. Сентябрь. Намерения брачные.

Палычу видно с небес:

чинно фланируют дамы с собачками,

кое-кто, правда, и без.

Есть господа, но с помятыми лицами,

те, что готовы у ног…

Дамы идут с белоснежными шпицами,

строгость храня недотрог.

Сядут в кафе и подумают: «Дуры мы!»,

ложкой черпнут бланманже…

«Где они, господи, где они – Гуровы?

Всех разобрали уже?»

Шпицы у моря гоняют за чайками,

им не до мыслей господ…

Дамы сидят и мечтают отчаянно

сдать хоть одну из свобод.

Скоро домой к суете с переменками,

к списку учебных часов…

Ялта. Закат словно дразнит оттенками

алых ещё парусов

Послелетнее

Наползала волна на песок с лёгким стоном,

и заезжий чилиец играл Морриконе,

и струилась мелодия блюза печально…

Финально.

Это значит, в оттенках багрянца и злата

час приходит осеннего матриархата.

Лето бабьим покорно теперь назовётся.

Придётся!

К сожаленью, теперь из-за смены нарядов

перестанут дразнить нас телами наяды,

точно так же, как рыжая та недотрога…

Ей-богу!

Ну а осень сама расшалится без меры,

постепенно всё сделав обычным и серым.

В общем, будет, похоже, опять межсезонно?

Резонно.

Но когда надоевшие крайне дождинки

превратятся в полёте ажурно в снежинки,

и нахально предъявят народу угрозы

морозы,

Сяду в кресло, закутаюсь в плед на балконе,

Отыщу где-то в записи диск Морриконе,

и, на зимний пейзаж глядя, выпью кларета

за лето!

***

Душу мне не береди

речью страстной,

за три Спаса уведи,

за три Спаса.

Знак успенского поста –

Спас медовый,

будут сладкими уста,

мой бедовый.

Зной пройдётся по дворам

шагом смелым,

Спас второй подарит нам

яблок спелых.

Подойдёт и третий Спас –

Спас холщовый,

он холстом укроет нас,

мой бедовый.

Высь прочертит звёздный дождь,

как знаменье,

и любимой наречёшь

на Успенье.

Кличет осень впереди

к жизни новой…

За три Спаса уведи,

мой бедовый.

Звонарь

День, прошедший от зари,

к ночи клонится.

А звонарь-то наш, смотри,

Всё на звоннице.

С высоты краса ж окрест

Божьей милостью.

Ну а он – один, как перст.

Так случилося!

Звонарю колокола –

дети малые.

Звонарю колокола –

люди старые.

Этот, правда, глуховат,

но те – звонкие,

эти могут бить набат,

те – вдогонку им.

Звонов ряд наперечёт

знает точно весь,

и малиновый течёт

в души благовест.

С душ звонарь снимает гнёт

светом внутренним.

Вот немного отдохнёт,

и к заутрене.

***

Когда это было? И было ли это? –

дорога, ведущая в жаркое лето,

песчаные пляжи без камня и глины…

Для нас времена те – почти что былинны.

Когда это было? И было ли это –

кусок парапета, прикрытый газетой,

и запах чернушки и килечки пряной,

вино золотое в гранёном стакане,

простых три аккорда гитары ваганта,

на длинных волнах – позывные «Vacanta»,

и старенький «ВЭФ» с пароксизмами джаза,

и узкий топчан (да куда тебе, «Plaza»!),

и стройность фигурки на фоне заката,

и девичьих губ нежных сладкая вата…

Когда это было? И было ли это?

Сегодня у лета иные приметы:

где тихо стояло и глаз любовало,

всё как-то крикливо, всё как-то навалом…

– Спешите! Купите! – в торгашеском раже. –

И оптом, и в розницу – всё на продажу!

На память китайского вам ширпотреба!

Берите!

– Не нужно!

– Купите!

– Нэ трэба!

– А, может быть, это вам будет угодно?..

Мы жили скромнее, пускай старомодно…

Мы жили скромнее? Мы жили как надо!

Осталось лишь чувство щемящей досады -

Умчалось то время хвостатой кометой.

Когда это было? И было ли это?

Но память, но память – упрямая штука,

напомнит, подскажет, возьмёт на поруки

и спросит, и спросит: – Так было ли это?

Какие тут, к чёрту, быть могут секреты?

А ну-ка, – прикажет, – встряхнись, имяреки!

Возьмите в кенасах себе чебуреки,

и выпьем за то, что все песни не спеты,

за то, что всё было! Да, было всё это!