Сад-призрак

Странные вещи происходят с некоторыми нашими садами: они как будто бы есть, и в то же время их нет. Эти сады, как тени предков; мы проходим мимо или даже сквозь них, зачастую их не замечая совсем, а тени становятся с годами все более размытыми, неясными, и уже не понять – а «был ли мальчик?». Беспощадное время отдаляет нас, зрителей, от творений старых мастеров, разрушая беседки и аллеи, превращая в труху деревья, пряча порой еще сохранившиеся шедевры за невесть откуда возникшими заборами. И все это происходит прямо сейчас, сию минуту, рядом.

Сотни, тысячи таких садов, скверов и парков с каждым днем все дальше и дальше от людей, от нас с вами, для которых они и создавались кем-то когда-то. Мы живем в Крыму, и тема вандализма, рейдерских захватов и беспросветного людского равнодушия нам болезненно близка. Особенно удручает последний фактор, и тут даже личные бросания на амбразуру не помогают, - никто не отзовется, люди превращаются в таких же привидений, как и все, на что они смотрят.

Однако существуют сады-призраки другого рода. Они и задуманы своими авторами как призраки. Один из них – парк Гартвиса в Артеке.

Артек – сам по себе место сказочное, волшебное, и ассоциируется у каждого взрослого человека с детством – далеким, нереальным и волнующим. Детские летние лагеря еще в советское время славились всякой чертовщиной, рассказами о черных комнатах и гробах, жуткими, и оттого притягательными, ночными купаниями в колдовском свете фосфоресцирующей воды у Медведь-горы. А ведь начиналось все задолго до красных галстуков…  

Погожим осенним днем 4 сентября 1824 года на территорию Императорского Никитского ботанического сада въехал караван из пяти подвод. На первой, нагруженной личными пожитками, восседал 30-летний отставной штабс-капитан артиллерии, лифляндский дворянин Николай Ангорн фон Гартвис. На остальных подводах из-под ткани и рогожи топорщились черенки, саженцы, деревья, - все растительное богатство, чем славилось имение его отца под Ригой. По распоряжению генерал-губернатора Новороссии графа М.С.Воронцова Гартвис был назначен смотрителем Никитского сада, благодаря чему его директор, Христиан Стевен, мог отныне постоянно поселиться в недавно купленном им доме в Симферополе.

Николаю Андреевичу Гартвису выделили казенный дом директора прямо на территории Сада. Конечно, никакого сравнения с дворцом в родном имении под Ригой, но, учитывая, что Крым по сравнению с Лифляндией был совершенно диким, неосвоенным местом, где даже гужевая дорога – большая редкость, то следует признать, что для нового смотрителя условия были созданы максимально комфортные. На подаренные графом М.С.Воронцовым 500 рублей Н.Гартвис докупил мебель, а через некоторое время приехала его жена Елизавета Федоровна с одной из сестер Гартвиса, Амалией.

Разумеется, на первом месте для Николая Андреевича была работа. Никитский сад как ботаническое заведение за 12 лет своего существования при Х.Х.Стевене приобрел широкую известность. Богатейшая коллекция плодовых и южных растений, обширный гербарий и богатая библиотека превратили Никитский сад в одно из ведущих ботанических заведений России.

К Гартвису, как к новому человеку в Крыму, отнеслись настороженно. Но у смотрителя Ботанического сада был могущественный покровитель, граф Михаил Семенович Воронцов, - один из богатейших людей России, герой Отечественной войны 1812 г., прекрасный организатор и политик, «бог и царь» юга Российской Империи. Можно даже сказать, что они в определенной мере были приятелями, несмотря на разницу в возрасте 11 лет.

Обосновавшись в Никите и войдя в курс дела, смотритель Сада, по примеру многих крымских чиновников того времени, решает обустроить личную дачу, для чего присматривает участок в урочище Артек по соседству с землями графа Олизара. В 1825 г. он покупает первый участок, через три года – еще четыре, а в 1832-м - еще один. Таким образом, к середине 1830-х гг. территория усадьбы Гартвиса простиралась узкой полосой от моря в Артеке через седловину Аю-Дага до Партенита и составляла более 70 га. Основную часть земель занимали покосы и лес.

Сначала (в 1825 г.) Николай Андреевич выписывает в Никитском саду груши, яблони, абрикосы, персики, каштаны, сливы и вишни и высаживает их в собственном имении в Артеке. За первой посадкой последовала другая (1826), за ней – третья (1827), и так каждый год. Первейшей целью Николай Гартвис в этом деле ставил проведение всевозможных экспериментов по скрещиванию, прививкам, акклиматизации (поскольку Артек имел несколько иной микроклимат в сравнении с Никитой) в небольших масштабах, что совершенно было исключено в огромном Ботаническом саду. Ассортимент растений в первые годы жизни Гартвиса в Крыму сводился лишь к фруктовым деревьям и виноградным лозам. Гордостью и надеждой Гартвиса на много лет станет его собственный виноградник в Артеке: «Плантации под виноградники значительно увеличились в 1831 г. Наша плантация в Магараче увеличилась на 5200 черенков, моя в Артеке – на 6000 черенков, барона Беркхейма столько же, не говоря о других, у которых я не знаю количество высаженных лоз».  Наконец, в 1831 году он сажает «украсительные растения», а именно юкки, питтоспорум, аукубы, жимолость, мушмулу и предмет своей страсти – розы (14 кустов).

В 1827 году Н.Гартвис становится директором Никитского сада. К тому времени он уже обзавелся работниками в Артеке, которые в его отсутствие занимались садом, виноградником и домом. Интересно, что, в отличие от соседей-помещиков, которые набирали крепостных в основном молодого возраста, у Гартвиса жили и работали и пожилые крестьяне. Прокофию Едову, например, в 1840 г. было 73 года, Владимиру Назаренко 70 лет, а его жене Евгении 66 лет. В двух молодых семьях Никиты Зайцова и Емельяна Менченко было четверо детей в возрасте до 6 лет. В целом весь «двор» Гартвиса насчитывал всего-то 15 душ, из которых мужиков до 35 лет было только четверо.

Подробности жизни и работы директора Никитского сада хорошо видны из частной переписки Н.Гартвиса с графом М.С.Воронцовым, обнаруженной историком и искусствоведом А.А.Галиченко в архивах Москвы. Письма первых лет (обнаруженная переписка начинается с 1828 г.) к графу Воронцову полны оптимизма и необыкновенного энтузиазма второго директора Сада (с 7 марта 1827 г.), чувствующего себя первопроходцем, первооткрывателем садоводства на Южном берегу Крыма. В этих строках чувствуется пылкое желание быть похожим на своего кумира – графа М.С.Воронцова, человека, верующего в прекрасное будущее России и вершащего для этого на своем посту генерал-губернатора Новороссии все, что было в его силах. Такое же понимание своей службы на пользу стране, такое же острое чувство «делания истории» было и у Гартвиса, только на своем месте: «Я ничего так не желаю, как иметь возможность содействовать прогрессу культур, полезных для этого нового края, нуждающегося в стольких улучшениях и действительно способного стать для России золотым дном, как выразился об этом Господин Граф…».

Николай Гартвис, будучи по-настоящему благодарен своему покровителю за внимание к его персоне и судьбе их общего детища – Никитского Ботанического сада, - имел возможность доказать свою признательность. Общеизвестно, что выведенные Гартвисом в 1830-х годах в Никитском саду розы были названы именами многих его современников, и, в частности, семейству Воронцовых была посвящена целая серия таких роз под общим названием «Воронцовиана». Однако мало кто знает, что в 1846 году Николай Андреевич вывел три новых сорта пассифлор, назвав их в честь, как он писал, «знаменитых покровителей нашего заведения» - графов Воронцова, Киселева и Нессельроде. Описывая новый сорт пассифлоры Passiflora Princeps Woronzowi, он счел нужным добавить, что эта новая селекция «посвящена памяти долголетнего благодетельного ходатайства о сем заведении Его Сиятельства князя Михаила Семеновича Воронцова».

А что же Артек? Практически все новые растения, получаемые Никитским садом из-за границы в порядке обмена с европейскими садовыми заведениями, хозяин Артека пытался акклиматизировать у себя в имении. Так как растений с каждым годом поступало все больше и больше, а площадь сада перед домом была мала, Николай Андреевич решил сажать деревья и кустарники прямо в лесу, на открытых местах. Этими посадками Гартвис преследовал еще одну цель: гарантировать большую сохранность с таким трудом доставляемых в Крым экземпляров. Если бы вдруг в одном месте растение погибло, в другом сохранялся бы его дубликат. Соседи по даче в Артеке, графиня Потемкина, затем Первушин, а в Гурзуфе - Фундуклей имели в своих усадьбах значительно больше места для цветников и парковых насаждений, поэтому они могли позволить себе закупки большими партиями: кипарисы – сотнями, сосны – десятками, платаны, магнолии, пальмы – целыми подводами. Гартвис сажал все в единичных экземплярах, маскируя ценные экзоты в окружении естественного лесного массива.

Шли годы. Много воды утекло с момента приезда Николая Андреевича в Крым. Директор постарел и в 1860 г. умер, так и не оставив потомства. Похоронили его, как утверждали старожилы, в семейном склепе на территории имения в Артеке, рядом с женой. Племянники Гартвиса разделили имение на части, их потомки – еще на более мелкие участки, так что к 1917 году здесь было уже не менее 20 маленьких землевладений. Часть из них сдавалась отсутствующими хозяевами внаем отдыхающим.

После революции склеп Гартвисов был разграблен, решетка сломана, кресты повалены, гробы вскрыты и выброшены – искали драгоценности. За садом Гартвиса долгое время никто не ухаживал, он зарос и захирел. О судьбе дома Николая Андреевича и поныне ничего неизвестно – то ли он снесен, то ли в нем сейчас находится турбаза.

В 1925 году на территории появились первые палатки детского лагеря отдыха «Морской». В 1937-м к нему добавился лагерь «Лазурный» - бывшее имение Суук-Су, а в 1945-м – лагерь «Кипарисный», созданный на базе бывших имений Н.А.Гучкова, И.Наумова, княгини Кавкасидзевой, А.Гурова и других. Современный вид «Артек» приобрел в 1960-х годах с постройкой лагерей «Янтарный», «Хрустальный», «Озерный», «Полевой» и «Речной». Сейчас детская здравница занимает береговую полосу длиной 7 км – от Гурзуфа до Аю-Дага.

Читатель, вероятно, недоумевает, где же сад-призрак? Дело в том, что сада, то бишь парка Гартвиса, как бы и нет. Нет, конечно, он существует, и в нем даже растут превосходные экзоты – пробковый дуб, секвойядендрон, таксодиумы, магнолии, кедры и другие деревья, возраст которых насчитывает 180 лет. Но в парк попасть простому смертному невозможно – охрана не пустит, даже зимой. Таким образом увидеть его невозможно. Это, во-первых.

Во-вторых, родовой склеп Гартвисов есть, а похороненных в нем людей нет. Мало того. Недавно выяснилось, что Николай Гартвис в нем похоронен не был. В архиве Санкт-Петербурга в фонде под общим названием «Канцелярия Великого Князя Николая Михайловича», который посвящен описанию захоронений на кладбищах Российской Империи, есть упоминание о том, что «по списку умерших в приходе Иоанно-Златоустовского собора г. Ялты Таврической губернии» и похороненных на территории собора находится могила Николая Андреевича Гартвиса. Как сообщает документ, на могиле была надпись следующего содержания:

Директор Императорского Никитского сада

и Магарачского училища виноделия,

коллежский советник Николай Андреевич Фон-Гартвис.

66 лет

Скончался 1860 года 24 ноября

Возникает вопрос, каким образом человек лютеранского вероисповедания, смерть которого зарегистрирована священником единственной в Крыму кирхи в колонии Нейзац, оказался похороненным на территории православного собора? Так где же он на самом деле похоронен? И не мистика ли это?

В-третьих, после смерти Николая Андреевича оказалось, что не сохранилось ни его портрета, ни фотографии. Опять мираж: человек был, а как выглядел – потомкам неведомо. Так и хочется сказать, что и сам Гартвис – призрак.

Известно также, что директор Никитского сада больше других растений любил розы и самолично занимался их селекцией. За первые 20 лет работы в Саду им было выведено более 100 сортов «царицы цветов», которые он называл в честь своего покровителя графа Воронцова, его супруги Елизаветы Ксаверьевны, их детей, а также в честь соседей по имению, высокопоставленных гостей и прочих. Разве не удивительно, что сохранилась только одна из этих роз, «Графиня Воронцова», и то не в Артеке, а в парке Воронцовского дворца в Алупке?

Добавлю, что в Артеке Гартвис сажал не только все розы собственной селекции, но и многие другие, существовавшие в коллекции Никитского сада. И где они? С трудом удалось найти только несколько экземпляров видовой китайской розы Бэнксия лютея, и если бы не сплетенные в зарослях их толстые стволы, то и их никто бы не заметил; эти лианы выползли на самые верхушки рядом растущих деревьев и цветут только на высоте 7-8 метров!  

Розы из Никитского сада сажали и ближайшие соседи Гартвиса, супруги Потемкины. Старые путеводители утверждали, что их домовая церковь во имя Рождества богородицы была сплошь увита розами. Сегодня нет ни церкви, ни роз. Остался лишь бесплотный призрак, гуляющий по пустырю. Этот участок также находится на территории детского лагеря. Можно представить себе ужас пионеров, встречающих в темноте светящиеся стены…

И снова о парке. Площадь его, как гордо рассказывают работники «Артека», составляет 7 га. На самом деле видимый культурный участок едва ли занимает 1,5 гектара, остальные растения рассредоточены по лесу. Среди чащи с буреломом и оврагами вдруг встречаются то одинокая магнолия, то кедр ливанский, то болотный кипарис. Обидно, что строительство новой школы нарушило старую дренажную систему, созданную во времена Николая Андреевича, и теперь подпочвенная вода затапливает часть насаждений. Никто и не пытается отреставрировать каменную лестницу, ведущую в парк, а ведь ей тоже почти 200 лет.

От парка, действительно, остался только призрак. Призраки, как известно, питаются человеческим равнодушием, и чем оно дольше, тем долговечней призрак. По существу, призрак – пожиратель нашей памяти. Если память о славном прошлом жива, призрак растворяется и умирает. Вместо эпилога приведем отрывок из стихотворения Томаса Элиота «Пепельная среда» в переводе Ольги Седаковой:

… Дух родника, дух сада,

Разреши нам не унижать себя ложью,

Научи нас помнить и не помнить,

Научи нас повиновенью…