По зову сердца
За 80 с лишком лет существования газеты «Эвенкийская жизнь» (прежде называвшаяся «Эвенкийская новая жизнь» и «Советская Эвенкия», что на севере Красноярского края), в ней трудились десятки талантливых и просто способных журналистов. В их числе был и Анатолий Мичурин.
Начинающий журналист, он приехал в столицу северной национальной автономии поселок Тура по комсомольскому набору и по зову молодого горячего сердца из Горьковской области перед самой войной, в 1940 году. Проработал в «Эвенкийской новой жизни» ответственным секретарем совсем немного и был переведен на комсомольскую работу. Оттуда добровольцем ушел на фронт, хотя по зрению считался негодным к военной службе.
Молодой газетчик и поэт жил и работал в Эвенкии всего год, но и за этот краткий срок он оставил в маленькой северной газете заметный след – своими стихами, корреспонденциями и статьями из командировок на фактории. К сожалению, об Анатолии Мичурине в наши дни из эвенкийцев почти никто помнит, его мало кто знает.
А ведь он всем сердцем полюбил Эвенкию, ее природу, людей, а когда началась война, в числе тысяч северян ушел на фронт и незадолго до Победы сложил свою голову на далекой чужбине.
Впрочем, я и сам узнал о Мичурине случайно – в редакцию «Эвенкийской жизни» пришло письмо от дочери Анатолия Мичурина (он успел жениться в Эвенкии) Ольги, в котором она к очередной годовщине Победы немного написала о своем отце.
Я как редактор тогда решил не ограничиваться рядовой заметкой на основе этого письма и тех немногих сведений об Анатолии Мичурине, которые нам удалось обнаружить в редакции из Книги приказов и разрозненных, к сожалению, подшивок газеты предвоенной поры, а попросил его дочь написать нам все, что она знает об отце.
Ольга Анатольевна сообщила, что об отце ей известно по рассказам мамы, его односельчан, родных и из его писем к маме и бабушке с Севера, а затем и фронта.
«У меня сложился образ отца – человека мужественного и целеустремленного, искреннего, заботливого по отношению к близким, преданного любимому делу и истинного патриота своей Родины» – писала Ольга Анатольевна из Томска, где она проживала с матерью.
Детство Мичурина
Родился Анатолий Мичурин в 1922 г. в крестьянской семье, в маленькой, сказочно красивой деревушке Анциферово Горьковской области. Его мать – Ольга Алексеевна, хотя и проучилась всего один год в церковно-приходской школе, была кладезем народной мудрости, знала множество стихов, песен, пословиц и поговорок.
Отец Анатолия Мичурина, видимо, был образованным человеком, так как, после ранней смерти от туберкулеза – ему было всего 27 лет! – оставил семье большую библиотеку произведений классиков русской литературы и известных зарубежных авторов.
«Я помню два огромных сундука в сенях у бабушки с толстыми томами книг, красочно изданные сказки Пушкина. До настоящего времени сохранились лишь произведения Шекспира» – писала нам Ольга Анатольевна.
В страшные, голодные 30-е годы мама Анатолия, Ольга Алексеевна, осталась вдовой с тремя детьми от года до восьми лет, и старшим был Толя. Поднимать детей Ольге Алексеевне помогала сестра мужа – Василиса Николаевна, также оставшаяся вдовой после гибели мужа в русско-японской войне. Ей самой приходилось пахать и сеять, лес валить и сено косить, вести хозяйство, и первым ее помощником в семье был старший сын Анатолий.
Начальное образование он получил в соседней деревне, куда ежедневно ходил за два километра от дома. А семилетку закончил в п. Навашино, почти ударником, так как в свидетельство все же вкралась одна тройка («удовлетворительно») – за немецкий язык.
Юный газетчик
Его таланты проявились еще с мальчишеских лет – он начал писать стихи, и первое стихотворение было напечатано в муромской районной газете, когда Анатолию было 13 лет. Это невероятно, но в 15 лет (в 1938 году) его пригласили на штатную работу в редакцию «Муромского рабочего». А в 18 лет он уезжает, по призыву комсомола, осваивать Сибирь.
В Красноярске Анатолию Мичурину предложили на выбор – работать в Хакасии или в Эвенкии. Анатолий, как подлинный романтик, выбрал Крайний Север. В окружном центре Эвенкии Туре издавалась газета «Эвенкийская новая жизнь», редакция которой нуждалась в способных, грамотных журналистах. А у Анатолия, несмотря на юный возраст, за плечами уже было три года газетной практики. И его, как опытного (!) журналиста, определили на должность ответственного секретаря. Было это в 1940 году.
Обязанности секретаря – макетирование будущих газетных полос, вычитка рукописей и гранок, работа с типографией, то есть он фактически прикован к столу. Но Анатолий Мичурин не мог мириться с таким положением и старался при любой возможности отправиться в командировку, туда, где жили и трудились истинные таежники – оленеводы, охотники, рыбаки, откуда привозил достоверные, очень живые и красочные очерки, зарисовки, корреспонденции о труде и быте корреных северян.
«Отец практически с первых дней своего пребывания в Эвенкии вел дневник, часть которого сохранилась из него я почерпнула сведения о моей малой Родине» – писала нам дочь Анатолия Мичурина Ольга.
Знакомство с Эвенкией
В то время в Туре было выстроено уже 92 дома и лишь несколько из них двухэтажные. Анатолий Мичурин делился своими впечатлениями о жизни в Эвенкии в дневнике и в письмах домой:
«На огромной территории население очень редко. Проедешь по тайге 200-300 км и не встретишь жилья. К факториям прокладываются дороги на оленях. На дорогах на сотни километров друг от друга станки (2-3 чума). На станках закусишь, попьешь чаю, переменишь оленей и опять мчишься».
«Эвенку построили хорошую теплую избу. Но, верный своему обычаю, он на ночь уходил в чум, который стоял сзади избы, а в избе принимал гостей».
«Фактория Виви на крутом каменистом берегу. С трех сторон лес. Стройные, высокие и гибкие лиственницы, пихты. Изредка попадается кедр. Вокруг фактории лес изрублен, и торчат голые, островерхие пни. Четыре бревенчатых крепко сколоченных дома и все окнами на Тунгуску.
На мощный, басовитый гудок теплохода за какие-нибудь полторы-две минуты берег покрылся людьми. С легкостью серны, прыгая с камня на камень, бежали девушки – эвенки. Два эвенка, возбужденно размахивая руками, что-то кричали нам.
С грохотом разбросав сверкающие брызги, упали с баржей якоря. Караван остановился. Мы вышли на берег.
Эвенки и русские, охотники и рыбаки, женщины и дети кольцом окружили каждого сошедшего на берег. Искали своих знакомых, друзей, может быть, ехавших с караваном, просто из любопытства.
Такое событие в жизни фактории случается не часто. Это первый караван за лето, но он в то же время и последний. После него могут быть только катера и илимки (крытые лодки).
Мы познакомились с факторией: магазин, радиостанция, поссовет, красный уголок. В красном уголке в строгом порядке разложены по полочкам и по столам книги, учебники для неграмотных на русском и эвенкийском языках.
Молодежь и даже пожилые эвенки играют в бильярд. И неплохо. На моих глазах пожилой эвенк обыграл русского с каравана и очень крепко!»
«17 августа я возвратился из командировки. Ездил на глиссере за 80 км вниз по Н. Тунгуске в геологическую экспедицию».
В дневнике отца Ольга Анатольевна нашла карандашные строчки, написанные, возможно, под впечатлением этой поездки:
Встречный ветер, сильный ветер
Брызжет пылью водяной.
За кормой вода вскипает,
Поднимает вал седой.
Справа скалы – дух захватит,
Сосны, пихты между скал.
И горбясь и извиваясь,
Меж камней дробится вал.
Летописец северной жизни
Невозможно без волнения и не оставляющего тебя глубочайшего интереса вчитываться в эти строки, оставленные очевидцем событий почти 80-летней давности, происходящих в далекой и малоизвестной тогда Эвенкии:
«В экспедиции пробыл 3 дня. Смотрел, как добывают исландский шпат, идущий в оборонную промышленность. Здесь самые богатые месторождения по Союзу. Шпат похож на стекло белого и желтоватого цвета. Колется правильными ромбами. Самородки шпата бывают до 1-5 кг. Он очень дорог. Один кг шпата стоит 12300 руб.
Часть экспедиции – инженер-геолог, рабочие – останутся на зимовку. Цель – выяснить, возможны ли горные работы на Севере в зимних условиях. Если можно, то с будущего года работы будут проходить круглый год. Исландский шпат находится в вечной мерзлоте».
«Сейчас наблюдается массовый переход белок с одного места на другое. Часто можно видеть прямо в Туре этих маленьких зверушек. Белки прыгают по крышам, по телеграфным столбам. Но бить их еще не разрешается. Можно будет только с 15 октября. Пойду на охоту с малокалиберной винтовкой. Из нее уже стрелял много раз. Стрелял в тире из пистолета и револьвера».
В письме к матери: «Брат Николай хвалится, что очень много грибов. Это все пустяки, по сравнению как здесь! Стоит лишь зайти на километр – полтора в тайгу, как наберешь столько грибов, что не унесешь. Очень много голубицы. А брусники (уже поспевает) множество!»
«Рыбы много. Наловили мы однажды с Петром Степановичем – самым заядлым рыбаком Туры (нашим директором типографии), развели в тайге у ручья костер, вскипятили чай с ягодами, сделали опалишку. Наелись замечательно!
«Опалишку» делают так: вычищенную и вымытую рыбу завертывают в газету и кладут в горячую золу. Жарится быстро и хорошо. Попробуй сделать так, только не забудь посолить».
«Рыбы в здешних реках – Н. Тунгуске и Кочечуме – полно. Рыбачил уже несколько раз. Беру одну удочку, ловлю пауков или кузнечиков и на них забрасываю удочку без поплавка и грузила. Попадается хариус, сиг и другая рыба».
19.07.1940 г. «13 июля ездил за 25 км в командировку в пионерский лагерь. Обратно в Туру я вместе с товарищами шел по тайге. Какая красота и дикость природы! Перебродил через 5 горных речек. Там вода холодная, стремительная. Поймал насморк».
«Проходил приписку. Признали негодным к строевой службе по зрению».
Из письма к матери от 26. 06. 1940 г.:
«Я тосковал, я ждал известий из моей премилой деревушки. Сколько раз, прервав работу, я мысленно уносился на нашу широкую зеленую улицу, вдыхал ее ароматный, настоянный запахами садов воздух, играл с друзьями в городки, пел и гулял с ними, шутил с девушками. Но это было лишь одна иллюзия. На самом деле я так далек от Вас, что трудно представить–7000 км!»
«Начинаю все больше и больше привыкать к северной жизни. Друзей завел уже много – всю Туру знаю, всех ребят и девчат наперечет. Ребята есть неплохие. Двое работают вместе со мной в редакции. Один – Миша Толоконников – инструктор, другой – Володя Мешков – художник. Володе только 20 лет, но он рисует замечательно.
Гравирует на линолеуме рисунки для газеты.
Квартиру дали вместе с директором типографии. Он хороший, словоохотливый человек». «Работы у меня сейчас «по горло», как говорится. С 1 сентября работаю ответственным секретарем редакции. Ничего, справляюсь. Работу осваиваю быстро. Комсомол поручил мне ответственное и почетное дело – меня избрали председателем комиссии по агитации и пропаганде при РК ВЛКСМ, секретарем комсомольской организации редакции. Вчера в Туре (3 дня) проходила 4-я конференция ВЛКСМ Илимпийского района. Я на ней был делегатом. Конференция тайным голосованием выбрала меня кандидатом в члены пленума РК ВЛКСМ и делегатом на окружную комсомольскую конференцию.
Зря, мама, ты беспокоилась, что я пропаду на чужой стороне, что «глуп», еще молод. В том, что я молод – правда, но, как видишь, не пропадаю, а пользуюсь авторитетом».
Его любили эвенки
Ольга Анатольевна писала нам в редакцию, что, со слов ее матери и односельчан, то есть туринцев, она сделала заключение о том, что отец ее был прекрасным человеком, замечательным семьянином, неутомимым работником, общительным, располагал к себе окружающих и имел много друзей. Он не боялся контактировать с «высланными элементами», хотя подобное тогда не одобрялось. Его любили эвенки, и, похоже, любовь была взаимной. Анатолий Мичурин в своих стихах отмечал искренность, гостеприимство эвенков и их единение с природой:
Лишь пробежит лисицей рыжей
Заря раненько кедрачом,
А Долича уже на лыжах
Винтовку вскинул на плечо.
Идет по снегу. Снег нехожен,
Переплетен звериный след,
Тайга в снегу. И кедр, похоже,
В пушнину мягкую одет.
И меж дерев дрожат в ознобе
Не тени робкие ветвей,
А кажется, лежат в сугробе
Меха бесценных соболей.
О полярной ночи он писал так: «Более 2-х месяцев мы не видели солнца. Оно скрылось за горами в ноябре, а вновь показалось только в январе.
Два месяца солнце скрывалось,
Уйдя за хребет далеко,
Светило лишь самую малость,
И нам непривычно казалось.
Согнать темноту нелегко!
День был не более 3-х часов. Работали с лампами почти круглые сутки. Пол-одиннадцатого тушили, а в 2 часа лампы опять зажигали. Сейчас солнце поднимается уже высоко. Работаем без лампы.
Почтовая связь между Турой и магистралью была на длительное время прервана. 22 сентября мы проводили последний самолет. Были почти оторваны от мира. Единственной ниточкой, связывающей нас с остальным миром, было радио. Лишь после 3-хмесячного перерыва 22 декабря из Красноярска, пришла почта».
Толя плюс Валя…
Как вспоминала жена Анатолия Мичурина: «Он, кроме работы в редакции, был диктором на местном радио, хотя никак не мог расстаться со своеобразным горьковским произношением – «оканьем».
Анатолий умел зажечь молодежь, устраивал соревнования в Туре и сам неплохо бегал.
Не страшны ни пурга и ни ветры,
Мне сердитый мороз нипочем.
Я на лыжах бегу километры
Так, что даже спине горячо.
Как большая подбитая птица,
Вьется шарф у меня за спиной,
Даже ветер и тот не решится
Состязаться на скорость со мной.
Именно в Туре к Анатолию Мичурину пришла большая любовь – он встретил здесь свою будущую спутницу жизни Галину Александровну Строкину, и 7 июля 1941 года, когда уже вовсю шла Великая Отечественная война, они расписались.
Из письма Анатолия к матери:
«Галя работает в поселковом совете секретарем. У обоих много общественных и комсомольских поручений, времени свободного мало.
Мама, как у Вас жизнь в военное время? Дядю Васю, Николая Александровича, наверное, взяли на фронт. Здесь на Севере никого не мобилизуют (Анатолий, видимо, имел в виду оставленных по «брони» специалистов и занятых в традиционных промыслах мужчин из числа коренных малочисленных народов Севера – они очень нужны были пока в тылу). Но мы помогаем нашей доблестной Красной Армии своим честным трудом. Досрочно погашаем подписку на заем. Наш коллектив редакции решил ежемесячно в фонд обороны страны перечислять 3 % от месячного заработка».
Обращаясь в газете к рыбакам, Анатолий Мичурин писал так:
Рыбак, ты тоже фронтовик,
Ты – славный воин тыла,
Тебе оружие – не штык, а
Сеть страна вручила.
Ну вот, на фронт!
Анатолий тоже стремился попасть на фронт, особенно после того как узнал, что его младший брат Николай, прибавив себе возраст, ушел добровольцем и был тяжело ранен в голову под Ленинградом.
Из его письма к брату:
«Ты знаешь, Коля, как я рвался на фронт. Я горел стыдом, видя, как уезжают мои товарищи, и читая в письмах сообщения о боевых делах моих друзей. Чем я хуже других?! Почему у меня отнимают святое право бить кровожадного врага, мстить ему за все злодеяния, причиненные нашему отечеству и нашему народу?
Сейчас я твердо уверен, что попаду на фронт, хотя крайком ВЛКСМ пытается что-то сделать, чтобы оставить меня. Но зачем мне это надо?
Только бы попасть в Красноярск и зачислиться в часть, и нет такой силы, которая вырвала бы меня из рядов славной нашей армии. Я отомщу тогда за твою рану, дорогой брат, за смерть моих друзей, Николая Петровича, дяди Василия Ивановича, за бесценные муки и страдания, причиненные моему народу.
Прошу тебя, Коля, успокой маму. Пусть мама не плачет. Кончится война, раздавим гадину и снова соберемся мы в родном доме и с новой силой возьмемся за мирный труд.
…Береги мои книги, приеду домой, они мне еще пригодятся. А домой я приеду обязательно!»
Анатолий Мичурин ушел на фронт в 1942 году, оставив в Туре молодую жену с крохотной дочуркой Олей. К сожалению, у меня нет подробностей пребывания его на войне: на каких фронтах, в каких войсках, в качестве кого Анатолий Алексеевич Мичурин принимал участие в сражениях с гитлеровцами. Достоверно лишь известно, что он немного не дожил до Победы и погиб в марте 1945 года в Венгрии у реки Раба, подорвавшись на мине…
Но сохранились его письма с фронта – матери, жене, которые дают представление, каким он был солдатом, что чувствовал и переживал, что его больше всего волновало. Привожу их полностью в том виде, в каком их, уже перепечатанные, прислала нам дочь Анатолия Мичурина – Ольга Анатольевна Солдаткина, проживающая в Томске.
Письма с войны
«Галочка, родная!
Привет тебе с-под Будапешта!
Только позавчера отправил тебе письмо. Надеюсь, ты его получила. Живу хорошо, только очень скучно. Кругом чужие люди, пялящие на тебя глаза, как баран на новые ворота. Говорить с ними, что резину жевать.
Работы очень много, крутишься целый день: учеба, партработа, и еще прибавилась какая-то хозяйственная работа…
Галочка, радуется душа, и сердце наполняется русской гордостью – наши войска бьют немца, гонят его дальше в проклятое логово. До Берлина – 70 км. Мы, русские, неумолимые в своей ненависти и гневе, стучим бронированным кулаком в сердце Германии – Берлин. Сломлено сопротивление в Будапеште, и крошат фрицев русские «Катюши» за Одером. Через горечь страданий, через дым сражений пробиваются лучи солнца нашей победы.
Милая, очень странно, но этой зимой я не видел зимы. В Белоруссии только начал крепчать мороз – мы уехали. И чем дальше, тем теплее становилось.
Здесь, в Венгрии, снега почти нет. Тепло, грязь непролазная, настоящая весна. В начале марта здесь уже пашут и сеют.
Родная моя женушка, ненаглядная моя! На чужой земле я особенно остро чувствую разлуку с тобой. Любовь моя как будто родилась снова, так она горяча и неподкупна. Галочка, что бы со мной ни случилось, я люблю тебя до безумия. А дочка? Разве можно о ней не думать, ведь она моя от пальчиков ног до кудряшек. В тяжелое только время родилась она. Говорит: «Папка, папка», а что такое «папка», не знает. И когда мы встретимся, при каких обстоятельствах?
Милая Галочка, обнимаю тебя, маму, няню, братьев, жду от вас писем. Целую много-много раз. Твой всегда, Анатолий.
15 февраля 1945 года».
«Мама, милая моя, любимая!
Сегодня получил твое письмо, датированное 19 января. Как я рад, дорогая, что ты хоть изредка, но пишешь мне теплые, хорошие письма. Я знаю, ты любишь меня, думаешь обо мне, беспокоишься обо мне. И твоя любовь, мама, дает мне новые силы, вселяет уверенность в нашу грядущую встречу.
Я много, мама, передумал о будущем. Только бы закончить быстрее войну, и русская жизнь, прекрасная русская жизнь расцветет снова. После войны мы будем жить вместе, обязательно вместе. Ты будешь отдыхать, я не позволю тебе работать. Ты уже довольно выстрадала, воспитывая нас, надорвала свои силы в тяжелом труде. У меня хватит сил создать тебе покой и благополучие.
Мама, неужели ничего нельзя сделать, чтобы скорее поправить здоровье брата? Обратитесь в райком партии или пусть Галя походатайствует о направлении Коли на лечение через райком комсомола. Ведь Николай – комсомолец.
Мамуля, как я рад, когда читаю в письмах про мою ненаглядную Олюсик! Да ее теперь не узнать! Ты пишешь, что Оля растет бойкой, озорной девчонкой. Это хорошо. Мы тоже такими росли. Помнишь, как я куролесил в молодости? Но стал ли я от этого хуже? Оля у нас будет хорошенькой, смелой.
И еще мама, ты знаешь, как дорога мне Галя, как горяча моя любовь к ней, любовь, которую я пронес от Сибири до заграницы. Ты убедишься в этом, когда мы встретимся и будем жить вместе.
Ну, немного о себе. Живу хорошо. Работаю и служу с усердием и любовью. Бойцы меня уважают, мое слово для них – авторитет.
В Венгрии тепло, снегу нет, только в оврагах да в лесу. Вчера был дождь. Утром заморозки, а днем дождь, слякоть. В следующих письмах постараюсь описать мадьяр, их обычаи и нравы. Но скажу одно – лучше матушки России нет и не будет!
Ну, будь здорова, мамочка. Горячо целую Олю и Галю. Любящий тебя сын Анатолий.
25 февраля 1945 года»
Спустя несколько дней жизнь Анатолия Мичурина оборвалась…
Комментарии пока отсутствуют ...
