 |
          |
|
 | ||
Времена не выбирают, в них живут и умирают |
Предлагаемый на суд читателей материал не содержит ответов на поставленный вопрос. Хотя, хотя честный рассказ, основанный на документах о событиях, в конечном счёте приведших Россию к катастрофе, разве не может считаться ответом, выученным уроком истории? Правда, учить уроки, в том числе и исторические, не самая сильная черта нашего национального характера. Действие развивается в Томской губернии времён Гражданской войны. Интересно это нынешнему читателю? А интересно учить уроки большинству из нас? Вот то-то и оно. Может, слово «надо», не совсем и подходит к нижеизложенному, пусть слово «интересно» превалирует. …Апрель 1919 года. На улицах Томска колобродит шалая сибирская весна. Под тёплыми лучами яркого апрельского солнца на глазах оседают почерневшие ноздреватые сугробы, истекая мутными потоками к Томи и Ушайке. В голых кронах куцых уличных тополей громко дебоширят ещё не отмывшиеся от зимней копоти неугомонные воробьи. На облюбованных скворечниках задают трели, вернувшиеся из тёплых краёв, франтоватые скворцы. Явственное, буквально до осязаемости, брожение чувствуется и в самом весеннем воздухе. На улицах заметно большее, чем обычно, многолюдье, что, в свою очередь, вызывает нервозность у патрульных и постовых, понатыканных на каждом перекрёстке. Среди прохожих шныряют какие-то озабоченные личности, очень внимательные ко всем и каждому. По всему выходит, что на бдительность стражей порядка из колчаковской охранки, всеобщее оживление и весенняя приподнятость, никак не влияет. Однако, человеческие возможности не беспредельны, далеко не беспредельны. Заглянуть в души людей, ознакомиться с их умонастроениями, знать, что происходит в каждом доме, квартире губернского города, даже при нынешнем развитии шпионской техники, задача, во многом, не реальная. Что уж там говорить про начало прошлого века. Вот и оставалось уповать на бдительность топтунов, чуткость ушей и зоркость глаз стукачей. Средства надёжные, временем проверенные. Добавить бы сюда надлежащие тщательность и рвение, – и спи спокойно Томская губерния (в смысле не на кладбище, а в прямом). – Помилуйте! – Имеет право воскликнуть читатель. – Бдительность, тщательность, рвение? Это вы, простите, о ком? О закордонных борцах с рыцарями плаща и кинжала? Что ж, известное дело – в забугорных отечествах карательные органы будут посноснее наших, можно сказать, намного посноснее.
Почему? Секрет полишинеля. Ведь, вышеперечисленные качества относятся к воспитываемым, или приобретаемым, как будет угодно. Да, грустно, печально, хотя уму нашему вполне постижимо – зарубежные господа сыщики, да и не только сыщики, способны воспитываться, образовываться, извлекать уроки из ошибок, причём не только из своих. А, пардон, «авось»? Сиё качество (буду настаивать на качестве) именно российское, глубинное, данное нашим гражданам, а не только служителям Фемиды от природы, не сегодня и надолго. С молоком матери. Потому – то чаши пресловутых весов рано ослепшей богини у них и у нас, в смысле отечеств, постоянно находятся в противофазе. Наше «авось» наряду с поголовной, ладно, пусть будет не совсем поголовной, наивной верой в чудеса будут потяжельше и регулярно рушат равновесие, посредством разного рода революций. Даже собственный печальный и трагический опыт, нам также регулярно и не указ. Нет, у нас не враги за каждым углом, у нас дураки на каждом шагу! У-уф, зело борзо, однако. Приложил! Хотя, хотя, может и прав читатель. Не указ и на каждом шагу. Но остаются углы, и не все, кто за углом ждут вас, чтобы подискутировать. Родить, так сказать, истину в споре. А, если, попробовать дубиной народного гнева по башке?Поубедительней, поди, аргумент (ударение на первом слоге) будет? И не надо умничать! Попроще лицо, и народ к вам потянется. Ведь в городе, наряду с приверженцами, стремительно теряющего популярность адмирала Колчака, проживало и, надо сказать, без особого стеснения проживало, немало люда, весьма и весьма сомнительной благонадёжности. Что же вы хотите? Очередное чудо манило заоблачностью перспектив!
Воскресным апрельским днём 1919 года, в восточном от Томска направлении, следовала конная воинская команда, численностью в шестнадцать человек. С двумя офицерами во главе – штабс-капитаном и прапорщиком. Команда как команда, самая вроде обычная, вот разве по численности явно маловатая. Колчаковцы обычно рыскали по уездам губернии отрядами, не менее чем в тридцать – сорок штыков или сабель. Но, зато, здесь служивые были, как на подбор – молодец к молодцу. Почти сплошь георгиевские кавалеры, по всему видать, вояки бывалые, не чета тыловым замухрышкам. Особенно презентабельно, впрочем, так и положено командиру, выглядел штабс-капитан, облачённый в щегольскую офицерскую шинель, добротного английского сукна, которая плотно облегала его хорошо сложенную, могучую фигуру. Жёлтые скрипучие ремни опоясывали его крест-накрест, оттягиваясь по бокам под тяжестью шашки и револьвера. Смуглое, скуластое лицо штабс-капитана имело все признаки восточного происхождения. Однако его чёрные пышные усы были лихо закручены, вполне на славянский манер.
На Ново-Покровскую заимку отряд прибыл уже затемно, партизаны валились с ног от усталости. А командир отряда Гончаров, вообще, чувствовал себя плохо, хотя старательно скрывал это. Однако прежде чем отправиться отдыхать, он отозвал в сторонку Василия Браневского и распорядился назначить караул для охраны заимки. Остальные пусть отдыхают, а уж завтра попробуем шороху тут навести. Начальнику Ново-Кусковской волостной милиции Иванову не спалось. Время перевалило за полночь, а он лежал в душной горнице, на скрипучей деревянной кровати, ворочался и никак не мог заснуть. Один на один со своей бессонницей и тяжёлыми, тревожными думами. Кой чёрт его дёрнул поселиться в этом новом, пустом доме? Его хозяин, местный, зажиточный мужик Домбровский, ютится со своей семьёй в старой тесной избёнке, а справлять новоселье, переходить под одну крышу к своему высокочтимому постояльцу, не торопится. Или чего опасается? А с хозяевами, было бы, куда как веселей. Отдельные хоромы ему всё равно ни к чему – жена наотрез отказалась переезжать из Томска к нему, в беспокойное Причулымье.
И теперь он коротает время в тоскливом одиночестве. Не с кем, даже, словом перемолвиться. На душе же бывает так муторно, что хоть волком вой. Особливо, нервишки засбоили у Иванова после того, как по селу поползли слухи о появлении в Причулымье красных партизан. Правда, во вверенной ему Ново-Кусковской волости их, вроде бы, ещё не видали. Зато в соседней, Зырянской, орудовал ажно целый отряд под водительством некоего Петра Лубкова. И кто может поручиться, что оный Лубков в один прекрасный день, либо в, не менее прекрасную, ночь не заявится сюда, в Ново-Кусково? Вполне возможное дело. Да что там Лубков, когда и местные мужики волком смотрят. Шапки ломают, словно одолжение делают. На сходы их, и то, чуть ли не из-под палки, собирать приходится. И молчат, будто языки попроглатывали. Только промеж себя о чём-то перешёптываются. Даже староста, Сергей Куршин, не очень внушает доверие. Начал подговариваться, чтобы его заменили кем-нибудь помоложе. Уж, дескать, года не те, чтоб людями командовать. За всем этим кроется явно, что-то недоброе, хотя, внешне, ни к чему не придерёшься. А вообще, надо бы тут кое-кого взять за жабры. Немало в Ново-Кусково подозрительных мужичков. Не тем духом дышит деревня. «Дожили! – вздохнул Иванов, – Какого-то мужичья опасаться приходится. Всё эта р-революция, чёрт бы её побрал! Как царя скинули, так и пошло-поехало. Свобода, демократия! Всяк сам себе голова. Никаких властей признавать не желает. Вот и клацай теперь предохранителем нагана по ночам, при малейшем шорохе за окном или дверью». Иванов стянул ватное одеяло, соскочил с кровати и прошлёпал босыми ногами по прохладному полу к буфету. Достал из него початую бутылку водки, набулькал чуть не полный стакан, снова тяжело вздохнув, залпом выпил. В последнее время он пристрастился пить в одиночку и без закуски, найдя в том действенное средство от чёрной меланхолии.
Начальник милиции собирался, было лечь обратно в постель, как, вдруг, в окно громко забарабанили. У Иванова сердце ёкнуло, забилось учащённо. Он торопливо нырнул рукой под подушку и выхватил оттуда наган. Лишь после этого, он крадучись приблизился к окну и осторожно выглянул в щелку между косяком и тюлевой занавеской, держа палец на спусковом крючке. В окне маячил чей-то смутный силуэт. Взяв его на мушку на всякий случай, Иванов громко, чтобы скрыть дрожь в голосе, окликнул: – Кто там? – Господин начальник! – голос был вроде знаком. – Из Вороно-Пашни прискакал ихний милиционер, просил разбудить. – Это ты, Бурдакин? – опознал Иванов. – Так точна! – Что стряслось опять у вороно-пашенцев? – На них хтой-то налёт сделал. Должно, красные… «Вот оно, начинается. И до нашей волости добрались», – похолодел Иванов, зябко поёжившись.
– Погоди, пойдём вместе! – крикнул он в окно и принялся торопливо одеваться, тщетно пытаясь подавить противную дрожь в поджилках. Вороно-Пашинский милиционер поджидал в канцелярии волостной управы, слабо освещённой пяти-линейной керосиновой лампой. Был он рослый, упитанный малый, с мясистым простоватым лицом, усыпанным яркими веснушками. Шинель его заляпалась грязью. Видать дорогу, с перепугу, особо не разбирал. При появлении начальника милиции, он вскочил, вытянулся в струнку, едва не задев фуражкой потолка. – Когда произошло нападение? – отрывисто спросил Иванов, едва кивнув на его «Здравия желаю!». – Как только стемнело, тут-то они и заявились, – часто моргая заплывшими глазами, отрапортовал гонец. – Раненые, убитые есть? – Мы отступили….– потупился и сразу поскучнел совестливый носитель печальных известий. – Разбежались, значит? – с недоброй усмешкой уточнил Иванов.
– Но, ить, нас же всего десять человек, а их нагрянуло незнамо сколько! – гонористо вскинув подбородок, с энтузиазмом принялся опровергать обидные домыслы, мужественный беглец. – Моить, человек сто, а моить, ещё больше… – Может, тыща? – не удержавшись, съязвил начальник милиции. – Вояки, в душу, в креста мать! Какого-то сброда испугались. Конечно, с бабами, да за столом с самогонкой фортеля выписывать, оно, конечно, посподручней будет. Потом, помолчав и, несколько успокоившись, хмуро поинтересовался: – Чего натворили-то у вас супостаты? – Всю управу перевернули кверху дном. – Конкретнее? – Все гумаги унистожили и кассу разграбили. «Ну и рожа!» – неожиданно подумал Иванов, глядя на топорную физиономию вороно-пашенца. Вслух же подосадовал: – Выходит, не боитесь вы, граждане трусы, военно-полевых судов, трибуналов. А зря. Там ребята деловые, канителиться не любят, да и безмозглые тыквы разным отщепенцам дырявят получшее красных. – Но, ваше благородие! Как же можно…. Ить врасплох…. Мы ж завсегда готовы отслужить…. – снова сник веснушчатый гренадёр. – Заткнись! И слушай меня внимательно. Сейчас же вертайся обратно и передай своим прохиндеям, чтоб никто никуда не отлучался. Я приеду, и сам на месте всё расследую, что там было и как. Понял? – Так точна! – Тогда дуй, не стой. Оставшись один, Иванов быстро заходил по кабинету, обдумывая случившееся. Ясно одно: надо принимать энергичные и срочные меры. Но вот какие? Пренеприятнейший прецедент, однако.
Утром весь милицейский отряд, за исключением караула, выступил на предоставленных старостой подводах, в поход. Начинался мокрый апрельский рассвет. Село просыпалось, над трубами закручивались кучерявые, пахучие дымки. Бабы, оторвавшись от стряпни, с любопытством пялились в окна, дивясь, куда это понесло совсем трезвую милицию в такую рань? Для выколачивания штрафов и недоимок можно было бы обойтись более скромными силами, причём днём. Правы они в своём недоумении, повод куда серьёзнее. Это и до Причулымья докатилась Гражданская война, война жестокая и беспощадная.
Из рапорта начальника милиции 10 участка Томского уезда Иванова управляющему уездом 27 апреля 1919 г.
…По получение донесения Вороно-Пашинской волостной земской управы о появлении шайки, я с чинами выехал на место происшествия…. Производя розыски и устанавливая местонахождение шайки, были получены сведения, что, шайка находится на заимке, находящейся в 4 верстах от п. Ново-Покровское Ново-Кусковской волост…. …Было установлено, что упомянутая шайка прибыла в ихний посёлок в верное воскресенье во главе с каким-то штабс-капитаном, прапорщиком и 16 солдатами с целью организовать силу для выступления и присоединения к отряду Лубкова, действуя против правительства…. Проверяя эти сведения, таковые подтвердились, и выяснилось, что шайка действительно находится в четырёх верстах от п. Ново-Покровского, на основании чего я, совместно с чинами участков отправился в названный посёлок….
Иванов нервничал. Он лежал, уткнувшись носом в землю, позади цепи своих милиционеров и лихорадочно соображал, что делать дальше? Встреченные дружным ружейным огнём со стороны заимки, труженики правопорядка не менее дружно залегли. Завязалась беспорядочная перестрелка. Свистели пули, сочно чмокая то тут, то там, поднимая фонтанчики жидкой грязи. Дождливой мутью туманило небо. Ветер слезил глаза, тоскливо шумел сзади в голых кронах неприютного березняка. Холодная, сырая земля высасывало тепло из плотно прижатого к ней тела. Впереди простиралось перепаханное бугристое поле. А за ним, в лесочке виднелась партизанская заимка. Подступиться к ней ни с какого боку не представлялось возможным. Со стороны поля она опоясана окопами, обойти же и вовсе нельзя. Её подковой огибает крутобокий распадок, заполненный вешними водами. Ничего не скажешь, грамотно выбрал себе позицию предводитель бандитской шайки. Похоже, либо сам штабс-капитан, либо кто – то в его окружении совсем недурственно смыслит в военном деле.
Начиналось же всё, на редкость, удачно. В Ново-Покровку милиция нагрянула внезапно. Её обстреляли, но лишь ранили одного милиционера. Слабое сопротивление ново-покровцев было смято без особых проблем. Один из них был убит, остальные попрятались по домам. Однако, их, по свежим следам быстро изловили и заперли в амбар, к которому приставили караульного. Пленников набралось двадцать человек. Воодушевлённый первыми успехами, Иванов направился со своим отрядом на заимку, где, по его сведениям, засели остальные бандиты. По дороге, милиционеры схватили ещё двух подозрительных мужиков, ехавших со стороны заимки. При них было обнаружено восемь штук гранат, винтовка, 10 фунтов пороха и винтовочные патроны. Принадлежность к шайке мужиков не вызывала сомнений и их тоже препроводили под замок. Теперь оставалось захватить заимку и можно писать победные реляции. Стратег из десятого участка ничуть не сомневался, что с лёгкостью одолеет партизан, кои, казалось ему, не ждут нападения.
Примерно, за версту до заимки, Иванов развернул своё воинство в цепь и приказал передвигаться одиночными перебежками, соблюдая тишину. Блистательность замысла суровой акции возмездия, пока милиция кралась по лесу, не вызывала сомнений. Но, оказавшись на открытом пространстве, дотоле рыцари без страха и упрёка, попали под сильный ружейный огонь, грянувший со стороны заимки. Под партизанскими пулями, недюжинный боевой дух и воинственный пыл доблестных чинов милиции стремительно испарились. Резко потускнело и великолепие плана операции. Цепь залегла, дружно перестав реагировать на суетливые команды и понукания. Оглядывался назад побелевшими глазами зубоскал и франт Сашка Боровский, видимо, собираясь дать тягу в спасительный лес. Воткнулись носами в землю, вздрагивая при каждом выстреле, братья Нефёд и Никанор Бурдакины, Осип и Михаил Чернышёвы, Илья Минаков, Нефёд Чебурдаев, Фёдор Шейников…. А ведь, это были примерные во всех отношениях, служаки. Что ж тогда говорить об остальных. Иванов с отвращением оглядывал свою присмиревшую команду, не зная, чем поднять её боевой дух, всё больше укрепляясь в мысли, что это возможно только под страхом оружия.
– Переползанием, вперёд! – рявкнул он, угрожающе потрясая наганом. Цепь зашевелилась, но выстрелы с заимки быстренько охладили пыл, правда, уже не слишком-то и горячих милицейских голов. – А ну, вперёд! Кому сказано?! – вне себя заорал мятущийся предводитель 10 участка, потеряв остатки терпения, пальнул, для острастки, из нагана над самыми головами своих воинов. Чины милиции с явной неохотой двинулись вперёд, со всей очевидностью демонстрируя, что вояки из них совсем никудышные, а пластуны и вовсе никакие. Они ползли на получетвереньках, прижимая головы, как можно ближе к земле, зато выставляя к верху, как на показ, заляпанные грязью неповоротливые зады. Лишь несколько человек передвигались, как положено.
– Да курдюки-то хоть уберите! – надрывался Иванов, теперь уже ничуть не сомневаясь в своём поражении. Внезапно, откуда-то со стороны распадка, почти во фланг милицейской цепи, ударил дружный залп партизанских берданок. Сразу ожили и окопы впереди. Кто-то охнул, кто-то жалобно застонал, кто-то длинно, с надсадой выругался. Партизанские пули, видно, достигали цели. Милицейская цепь начала поспешно отрабатывать обратно, теперь уже почти на карачках. – Нас окружають! – вдохновенно завопил кто-то. Возникшая паника придала вяловатому отступлению должную экспрессивность. Милиционеры разом вскочили и ударились в позорное бегство. Адреналин в крови, вот ведь какая любопытная штука, почище любого скипидара развивает легкоатлетические способности. – Стой, сволочи! Ложись! – попытался, было остановить подчинённых участковый начальник. Но, ни его отчаянные крики, ни, даже, стрельба из нагана, не возымели на убегавших никакого действия. В конце концов, убедившись, что сделать уже ничего нельзя, он тоже вскочил и, пригибаясь, двинулся под защиту деревьев. – А ничего они бегают, резво! – насмешливо определил Гончаров, наблюдая в бинокль, по пояс, высунувшись из окопа, за отступающей в полном беспорядке милицией. – Вы б, шибко-то не высовывались, а то, ить, они не только бегают, но, бывает, и стреляют. – предостерёг его один из партизан. – Э, теперь им, похоже, не до стрельбы, – снисходительно улыбнулся Гончаров, – подай бог ноги!
Тем временем, слева и справа продолжали хлопать выстрелы. Партизаны, в азарте, палили, почти не целясь, вслед удирающим. – Прекратить огонь! – зычно скомандовал Гончаров. – Чего зря жечь патроны? Они нам ещё сгодятся. Вскоре, ещё не остывший после недавнего возбуждения, «штабс-капитан» обратился к Сергееву: – Боевое крещение, по-моему, состоялось! Так что, нас можно поздравить. С почином. Теперь же, надо решать, что будем делать дальше? – Мне кажется, у тебя уже есть готовое решение. – сдерживая улыбку, легко угадал помощник. – Да-а, и какое же? – Ну, что ж, пожалуйста. По-моему, выжидать нам тут, теперь нечего… – Верно! – подхватил Гончаров, – И потому, я решил сегодня же двинуть на Ново-Кусково! Невестке в отместку. Что скажешь? – Я обеими руками и ногами – за! – Тогда, значит, решено.
Из рапорта начальника милиции 10 участка Томского уезда Иванова управляющему уездом. (продолжение) 27 апреля 1919 г.
…Так как, занятая отрядом милиции позиция была неудобной и открытой для противника, укрепившегося в окопах, отряд милиции был вызван к отступлению и возвратился обратно, в посёлок Ново-Покровский, где, захватив всех задержанных соучастников шайки, двинулся в с.Ново-Кусковское. После нашего отступления шайка вломилась в земскую управу, приколола штыком часового каталожной камеры милиционера Косякова и освободила арестованных, после чего разбила денежный ящик, захватив оттуда оставленную незначительную часть денег, паспортные бланки и уничтожила до основания всё делопроизводство, после чего, бросив несколько гранат в мою квартиру, ворвалась туда, разграбив всё моё имущество, а так же одежду, и захватила пять или шесть винтовок, револьверов и отобранные у этой шайки гранаты, порох и патроны. Главарём и руководителем шайки является, по описанию, штабс-капитан Адамович, происходивший из посёлка Алексеевского Вороно-Пашинской волости. Шайка с каждым днём увеличивается, и её цель – соединиться с шайкой Лубкова и открыть совместные действия против правительства, направив свои силы на город Томск. Докладывая о вышеизложенном, прошу теперь же войти с ходатайством перед военными властями о высылке воинских отрядов, не менее 200 человек, достаточно вооружив пулемётами и гранатами, так как шайка имеет для себя выгодную позицию и доступ к ней очень трудный….
…– Вы болван, сударь! Трусливый, безмозглый болван!… – кричал, вне себя от гнева управляющий Томской губернией поручик Михайловский, на вытянувшегося перед ним начальника милиции 10 участка Иванова, потрясая перед его носом его же рапортом. – Я попросил бы без оскорблений, Борис Михайлович, – попытался, было постоять за себя, весьма обескураженный беспардонным разносом, последний. Тем самым лишь подлив масла в огонь. – Что?! Вы ещё и оскорбляться изволите?! Может, сатисфакции потребуете?! – съязвил поручик, – Да я велю вас предать военно-полевому суду за трусость и преступное головотяпство! Вместо того, чтобы объединёнными силами милиции двух участков уничтожить эту паршивую шайку красных в зародыше, вы затеяли какое-то дурацкое расследование, которое нужно там было, как собаке пятая нога. И дорасследовались, что те же красные в пух, и прах разнесли всю вашу милицейскую шатию-братию. Кстати, откуда вы взяли, что командует вашими, с позволения сказать, визави, штабс-капитан Адамович?
– Так показали жители Ново-Покровки. – Да полноте вам! Никакой это не штабс-капитан Адамович! Отнюдь! По сведениям нашей контрразведки, а им, уж соблаговолите простить, я склонен доверять полностью, сей субъект – Пётр Гончаров, засланец томских большевиков. Хотя, к слову, и Гончаров – то, он тоже не совсем. То есть, совсем не совсем. Это, так сказать, партийный псевдоним. В миру же его кличут Иваном Сергеевичем Толкуновым. Выходец из анжерских шахтёров. Простой мужик накостылял вам по первое число. Стыд и срам! Ваше-с реноме-с в результате-с рандеву-с изрядно пострадало-с. Да, уж, – он смерил милиционера презрительным взглядом, – дальше бы, да некуда. Настоящий же, а не мнимый штабс-капитан Альдманович Альфонс Теофилович, – с выражением отчеканил поручик, – гоняет партизан по Щегловской тайге. Именно Альдманович, – ещё раз нажал он, – а не Адамович. Ну, не знаете, так хоть сплетнями не бравируйте! Я вас умоляю! Он порылся в стопке газет, в беспорядке лежащих на письменном столе: – Вот послушайте, что в газете «Сибирская жизнь» в номере от 9 августа пишут: «Командиру воинского отряда временного сибирского правительства штабс-капитану А.Т. Альдмановичу:
На ваш отряд была возложена тяжелая задача очистить от красногвардейцев путь от Томска до Кузнецка. Следуя на пароходе с небольшим отрядом, вы одержалу полную победу над советскими войсками, численно превосходящими вас во много раз и располагавшими пятью пароходами. Ликвидировав таким путем советскую власть, вы освободили население Кузнецкого уезда от тех насилий, которые чинились над нами советами. Мы, как представители города Кузнецка и уезда, просим вас, Альфонс Теофилович, и принимавшего особенно деятельное участие во всех операциях поручика Сурова принять в лице нашем от имени всего уезда искреннюю благодарность, а на память пусть будет вашему доблестному отряду стяг с флагом цветов временного сибирского правительства (зеленым и белым) и с лозунгами "Вперед к победе" и "За родину и народ"»….
Хотя, уже не очистит. Наши краснобаи и пустобрёхи подсуетились. Его арестовали за избиения и расстрелы и чуть-чуть не лишили офицерского чина. В газете все это есть. Видите, красным газетки читать не зазорно, они нагло и цинично простофилям, вроде вас, втирают очки, вешают лапшу, в общем – глумятся, как могут! Ну, вы, хоть иногда-то стряхивайте с ушей разную хрень!
Штабс-капитаны Суров В.А. и Альдманович А.Т. (в центре) рапортуют о свержении Советской власти в городе Щегловске (ныне – город Кемерово).
А за обвинениями дело не станет, формальных поводов достаточно. Хорошо, если только в чине понизят, вполне могут и шлёпнуть, по законам военного времени. Распалённое воображение рисовало картины его ближайшего будущего, всё больше в минорных, траурных тонах. – О, господи, спаси и помилуй!… Меж тем, поручик Михайловский, вдоволь накричавшись, принялся решать для себя судьбу злополучного начальника 10 участка, сосредоточенно вышагивая по кабинету. Поразмыслив здраво, он пришёл к выводу, что иметь в милиции лично ему преданного человека, в столь переменчивое время, совсем нелишне. Вернувшись за стол, он, с надлежащей долей патетики, выдал шаблонную заготовку: -Ладно, бог с вами, привлекать вас, пока, не будем. Нам нужны люди, беззаветно преданные Верховному правителю. Но, прошу вас всегда помнить, что только кровью в беспощадной борьбе с большевизмом, сможете смыть свою вину. Так сказать, пятно-с с репутации-с. – Да я… до последней капли!… Всю жизнь отдам для святого дела! – чуть не добавив прилипчивое «с», истово перекрестился, обалдевший от свалившейся радости, Иванов. – Препокорнейше вам благодарен, господин поручик! Век бога за вас молить буду! – Не стоит благодарности. – Сухо прервал его Михайловский. – Вы свободны. – Честь имею!
После ухода воспрянувшего духом милиционера, Михайловский закурил, минуту подумал, затем взялся за телефон. – Соедините меня с начальником гарнизона генералом Сергеевым. Побыстрее! – Приказал он, едва услышав служебно-вежливый голос барышни с телефонной станции. Генерал-майор Сергеев, внимательно выслушав Михайловского, тут же вызвал адъютанта: – Подготовьте приказ об отправке в Ново-Кусковскую волость экспедиционного отряда капитана Сурова Владимира Александровича. Меня впечатлили его действия при подавлении беспорядков в «Земском городке». – Какие-то особые распоряжения, инструкции ему будут? – Полная свобода рук. Максимально быстрое и жёсткое подавление восстания должно отбить охоту у всевозможных смутьянов, в будущем, повторять столь опасные и рискованные авантюры. Я давно убедился, что только страх делает людей порядочными, а смелость, наоборот – подонками. Се ля ви… Губернская машина пришла в действие.
Справка: Суров Владимир Александрович (14.07.1892 – после 1924), подполковнике Восточного фронта Русской армии Колчака, каратель, начальник экспедиционного отряда. Колонна экспедиционного отряда, растянувшаяся на несколько сот сажен, представляла собой внушительное зрелище. Впереди гарцевали полсотни бравых головорезов, готовых, по первому знаку своего командира, обрушиться на любого врага. На двух телегах торчали тупые рыльца станковых пулемётов, способных залить свинцовым дождём любой очаг сопротивления. Так что Суров, чувствовал себя весьма уверенно среди обширных просторов Причулымского края. Наконец-то пробил его час. Судьба подарила ему шанс, и он намерен использовать представившуюся возможность на все сто процентов.
Ситуация полностью находилась у него под контролем и дальнейшее развитие событий зависело от его личных качеств. А уж в себе-то, капитан был уверен. Не зря же ему доверили операцию по подавлению большевистского восстания в Причулымье, успешное завершение которой, в свою очередь сулило заманчивые перспективы карьерного взлёта. И он, капитан Суров, расшибётся в доску, но оправдает оказанное ему доверие. – Послушайте, Иванов, вы много приврали в своём последнем донесении насчёт численности ново-покровской шайки? – чёрные колючие усики капитана Сурова, подёргивались в ядовитой усмешке, однако, его тёмно-коричневые глаза оставались неподвижны и холодны, как у удава. – Владимир Александрович, выбирайте выражения! Что значит «приврал»?! – побагровел от возмущения начальник Ново-Кусковской волостной милиции. – Бросьте, майор, ваньку – то валять! Давайте уж, хотя бы в приватной беседе, называть вещи своими именами. – Я не имею обыкновения привирать, как вы изволите выражаться, вышестоящим инстанциям. – С обеими вашими филькиными грамотами от 27 и 28 апреля, я же имел несчастье ознакомиться. – Позвольте, по-вашему, это филькины грамоты? – Ладно, назовём их рапортом и донесением, если уж вам так угодно. – Да-с, угодно-с! – (беседа с взыскательным поручиком явно не прошла бесследно). – Хорошо, хорошо, не кипятитесь, милейший. Давайте, попробуем поискать логику. Надеюсь про логику – то вы слыхивали? Хотя, о чём это я?… Ну да ладно, попробовать – то, всё одно, можно. Вот и попробуем пройтись извилистой тропой ваших умозаключений. В рапорте, адресованном управляющему уездом, вы пишите, что нападение осуществлено шайкой, численностью около ста человек. Так? – Допустим. –Отставить! Не допустим, а именно так! А в донесении, отправленном на следующий же день, на имя начальника уездной милиции, вы утверждаете, что в шайке насчитывается уже около пятисот человек. Зачитаю, если Вы подзабыли:
…Прибывшие сего числа в г. Томск частные лица передали мне, что в посёлках Ксеньевском и Тихомировском Ново-Кусковской волости к разбойничьим шайкам примкнуло население, и численность восставших насчитывается около 500 человек, почему каждый день промедления увеличивает силу восставших и вряд ли скоро удастся ликвидировать это восстание. …Промедление, повторяю, будет опасно, и через несколько суток, если не будут посланы отряды, вполне может произойти восстание нескольких волостей, ибо шайка не дремлет и быстро переносит свою заразу на другие населённые места. И подпись – Начальник милиции 10 участка Томского уезда Иванов.
Вот это-то, как прикажете понимать? – Что ж тут непонятного? – Собственно говоря, господин хороший, какая из приводимых цифирей соответствует сермяжной истине? – Обе. – Вот даже как. Чудны дела твои, господи! Зря, оказывается, зря и напрасно я приучил себя никому и ничему не удивляться. Ведь вам, признаюсь, легко удалось, хотя нет, всё – таки не удивить, а смутить меня парадоксальным и вопиющим отсутствием логики в ваших письменных и устных экзерсисах. Поверить в то, что численность шайки выросла на несколько сот человек за какие-то два-три дня? Это ж, сколько, простите за солдатскую прямоту, нужно выпить алкоголию или откушать белены? Кинув взгляд на набычившегося при последних словах милиционера, капитан, тем не менее, с энтузиазмом продолжил развивать тему: – Ну, а, допустим, не забирает в отдельности алкоголь, либо белена? Допустим, цифры, срисованные с потолка, пардон, пяткой левой задней ноги, не вяжутся с реалиями? Тогда могу посоветовать настоять белену на самогоне. Получится зелье, подобное абсенту. Великий Ван Гог, однажды надравшись абсентного галлюцогена, отхватил ножичком собственное ухо. Зачем? Думаю, просто решил устранить несоответствие изображения, видимого в зеркале, с автопортретом. На автопортрете мэтр ухо поленился, либо позабыл изобразить, а зеркало нагло взывало к реализму, пеняло Гоге (во, разошёлся Гога в Гогу обратил) ошибкой.
Спросим себя, как поступила бы посредственная личность в таком разе? Полагаю, не мудрствуя лукаво, пририсовала бы к автопортрету недостающий орган, и все дела. Выражаясь языком настоящих художников – приписала бы. – Суров откровенно дурачась, щедро расходовал запасы злой иронии. – Совсем, как вы, например, малевали, снова пардон, приписывали цифири в приснопамятных документах. И только выдающийся мозг Винсента, ради торжества истины, мог додуматься до членовредительства. Современники привычно определили живописца в сумасшедшие. На поверку оказался основоположником то ли абстракционизма, то ли сюрреализма, то ли футуризма. Но не суть важно… – слегка смутившись, тонкий ценитель изящных искусств, продолжил: – Есть очевидный резон, для приведения в гармоническое соответствие творческих абстракций ваших отчётов с вящей действительностью воспользоваться старинным рецептом. Однако полностью полагаться на чудодействие абсента я бы лично поостерёгся, ибо оно носит не до конца изученный и избирательный характер. Некоторым видятся летающие крокодилы, иным мухи слонами чудятся. Ну, а если, хотя, буду откровенен, в это слабо верится, вы тоже гений? Ещё начнёте, боже упаси, себе язык и руки отторгать.
– Скоро вам представится возможность проверить справедливость ваших теперешних скептических суждений на практике. – Не оценив высоты полёта фантазий, прервал спутника, не расположенный к веселью собеседник, – Ведь восстание только начинается. И, боюсь, сказками про ван гогово ухо вы бандитов не одолеете. Они – то себе ухи отхватывать от страху перед вами, поди, не станут. Да и маэстре, похоже, Гоген ухо – то отчекрыжил. Суров не стал держаться своей версии. Ему стало скучно. Он зевнул, но счёл нужным взбодриться: – Будьте уверены, у меня, в отличие от вас, с арифметикой всё в порядке. Уж, я-то их посчитаю! – последняя фраза прозвучала просто зловеще. – Ваши бы слова, да богу в уши…. Они ехали стремя в стремя, верхом на добрых кавалерийских лошадях по обочине разбитой просёлочной дороги, по которой на крестьянских подводах двигался хорошо вооружённый экспедиционный отряд. Со стороны могло показаться, что офицеры коротают время за безобидной, даже дружеской, беседой, хотя на самом деле, они не испытывали друг к другу ни малейшей симпатии. Суров, посматривал на Иванова свысока. Битый какой-то мужицкой шайкой милиционер, не заслуживал в его глазах абсолютно никакого уважения.
«…Что же касается наших милицейских, то они были большей частью распущенные, пьяные люди, абсолютно не знакомые ни с какими полицейскими обязанностями. …Вообще же милиция представляла там один сплошной кошмар». И думаете, кто так, мягко говоря, критично прошёлся по милиции. Это мы привели высказывание Колчака А.В.. Как видим, Суров В.А., по крайней мере, не одинок в своих воззрениях.
В свою очередь, Иванов считал своего собеседника большим наглецом и выскочкой. Но, строго, конечно, про себя. Суров был не высок ростом и тщедушен телосложением, в то же время обладал какой-то мрачной, магической силой. Даже когда капитан смеялся, или делал вид, что смеялся, скорее, всё – таки, делал вид, глаза его никогда не смеялись. Иванов ловил себя на мысли, что его, стыдно признаться, чуть ли не приводит в трепет неподвижный, ползущий из-под низко надвинутого козырька фуражки, взгляд офицера. Огнём и мечом восстановит должный правопорядок в мятежной округе, навсегда отобьёт у этих чалдонов охоту к баламутству, бунтам и восстаниям. Между тем, майское солнце перевалило за полдень и насквозь просвечивало голые ещё берёзовые колки. Пора было подумать и о привале. – Ну что, скоро будет какая-нибудь деревня? – поинтересовался Суров у притихшего Иванова. – Уже подъезжаем. За тем, вон, лесочком будет Мало-Жирово. – указал тот.
Карательный или экспедиционный отряд Сурова В.А.. Командир отряда – в белой шинели. Томская губерния, 1919 год.
Капитан хотел спросить ещё о чём-то, но, в это время, вдруг, как гром среди ясного неба, по карателям грянул винтовочный залп. Вслед за ним и второй… В авангарде отряда произошло замешательство. Несколько всадников, скошенных партизанскими пулями, полетели наземь. Перепуганные насмерть лошади с диким ржанием заметались из стороны в сторону, скидывая конников. Забились в оглоблях и крестьянские лошадёнки. Испуганно храпя, одни пятились, вылезая из хомутов, другие выворачивали передки, поворачивая обратно и опрокидывая при этом, дормезы с солдатами. Визгливое ржанье лошадей, жалобные вопли раненых и придавленных лошадьми и телегами солдат, матюги унтеров и безостановочная стрельба слились в одну адскую какофонию. Тут ещё, задние подводы напирали на передние, усугубляя сумятицу. Общая первоначальная растерянность, в какой-то момент, передалась и Сурову, неприятно удивив его (иммунитет к способности удивляться, оказался не таким уж стойким). Но он быстро взял себя в руки. Праздновать труса в присутствии Иванова, – нет уж, увольте! Впрочем, тот мало что соображал. Бледный, как полотно, он бестолково дёргал за поводья, крутясь вместе с лошадью на одном месте.
Суров, брезгливо глянув на него, пришпорил коня, и помчался к голове отряда. Необходимо было немедля прекратить этот бардак и овладеть положением. – Пулемёты – к бою! – скомандовал он, подлетая к пулемётчикам. Однако удалось выставить на позицию лишь один пулемёт. Второй, свалившись с телеги, угодил в самую грязь, поэтому нуждался в основательной чистке. Партизаны вели обстрел отряда из лесистого ложка, пересекавшего дорогу наискосок. Туда и приказал капитан направить губительный пулемётный огонь. Очереди «Максима», (знают американские изобретатели толк в гражданских войнах), вернули карателям уверенность, паника постепенно прекратилась.
Телефонограмма начальника милиции 10 участка Томского уезда Иванова начальнику уездной милиции 8 мая 1919 года.
Доношу, что воинский отряд занял с боем с. Мало – Жирово, где в настоящее время и имеет пребывать. Противник отступает. Численность его 300-350 человек. Во всех сёлах красными избраны совдепы и, последние, воинскими отрядами ликвидируются.
Гончаров шёл, осторожно придерживая голову то одной рукой, то другой. Делая вид, однако, что поправляет папаху, а то и просто почёсывается. Он находился во главе отряда и не хотел, что бы партизаны заметили его недомогание, хотя, полученная в бою под Мало-Жирово пулевая контузия, изрядно докучала. Если бы колчаковец взял чуть-чуть правей, то в отряде был бы не один убитый, а два. И не шагать бы сейчас ему, анжерскому шахтёру, по вешней земле, а несли бы его боевые товарищи ногами вперёд, как того, вон, молоденького партизана. По счастью, пуля не зацепила голову, правда, прошла совсем рядом. Воздушной волной, будто дрыном, его и ошарашило. Теперь каждый шаг отдавался в мозгу пронзительной острой болью, временами, аж искры из глаз сыпались. В ушах гулко отсчитывали свои удары колокола пульса.
Как назло, он то и дело оступался. Идти приходилось по сплошному кочкарнику и бурелому. Впрочем, Гончаров сам выбрал этот спотыкучий путь. Хоть он и полагал, что Суров, после боя под Мало-Жирово не решится его преследовать, на всякий случай, решил отходить на свою базовую заимку по самому глухому, скрытному пути, труднопроходимой поймой таёжной речушки Соколы, густо поросшей тальником и разлапистым ельником. Наступали прохладные майские сумерки. Колчаковцы не показывались, что подтверждало правильность принятого решения и укрепляло уверенность в благополучном возвращении на место дислокации. А там ему и сам чёрт не страшен! Не зря же говорится, что дома и стены помогают.
Не смотря на сильную головную боль и накопившуюся усталость, Гончаров вновь и вновь возвращался мыслями к событиям уходящего дня. Учиняя бой капитану Сурову на подступах к Мало-Жирово, он, в общем-то, не рассчитывал на разгром карателей. Для решения подобной задачи у партизан было явно маловато людей, да и вооружение оставляло желать много лучшего. Партизанские дробовики и берданки не могли соперничать с боевыми трёхлинейками суровцев, а с пулемётами и вовсе шутки плохи. По всем законам военной тактики атаковать противника при таком соотношении сил, в лучшем случае, не разумно, в худшем – обречь себя на заведомое поражение. Если рассматривать действия гончаровцев под Мало-Жирово с точки зрения классической тактики, то они могут показаться весьма и весьма рискованными, и, даже, безрассудными. Однако это было не совсем, а скорее, совсем не так. Безусловно, партизаны не рассчитывали на чисто военную победу, но своим внезапным ударом дали понять карателям, что не собираются бегать и прятаться по кустам, аки зайцы, а намерены драться с ними в любое время и в любых условиях. Еще Гончаров хотел прощупать, что представляют из себя вояки Сурова в боевой, экстремальной обстановке. То есть, стычка под Мало-Жирово носила элементы разведки боем, с очевидной психологической подоплёкой.
И теперь, осмысливая ещё и ещё раз все перипетии боевой операции, Гончаров пришёл к твёрдому убеждению, что первое «знакомство» с суровцами для партизан оказалось успешным. Что ни говори, наделали переполоху. И Сурову, наверняка, спеси поубавили. Ведь прошло немало времени после первого залпа партизан, прежде чем ему с его офицерами и унтерами удалось восстановить относительный порядок в растерявшемся отряде и организовать ответный огонь. Впрочем, каратели до конца так и не оправились, не высовывая носа из укрытий, палили в белый свет как в копеечку. Когда же по партизанским позициям ударил пулемёт, позиции оказались покинутыми, след партизан простыл. Гончаровцы благополучно отступили по лесистому ложку, унося единственного убитого товарища.
– Ну и куда мы теперь будем подаваться? – прервал размышления командира партизан его помощник. – А ты, разве, сам не видишь, куда мы идём? – повёл на него удивлёнными глазами Гончаров. – Или плохо ориентируешься на местности? -Да нет, с ориентировкой у меня всё в порядке, – явно обиделся как бы прапорщик, – Я отлично вижу, что в данный момент мы следуем в направлении нашей Ново-Покровской заимки. Хотелось бы знать, куда мы направимся после? – Никуда не отправимся. – То есть как это – никуда? – отказался верить своим ушам Зворыкин. – Очень просто. Шибко много чести будет Сурову, если мы от него в бега вдаримся. – А если он нагрянет со всеми своими силами?
– Пускай нагрянывает, если, конечно, осмелится. – Но он превосходит нас и людьми и вооружением. – Не так страшен чёрт, как его малютки! – сердито отрезал Гончаров и тут же его смуглое, скуластое лицо перекосило от резкой боли в голове. Превозмогая себя, он произнёс: – Ну, ты сам посуди, что про нас люди подумают? То же, мол, партизаны драные, заварили кашу, а как до драки дело дошло, они и в кусты. – Так-то оно так… – протянул Зворыкин, поправляя длинным указательным пальцем роговые очки, – Но, по-моему, отрядом рисковать всё же не следует. Надо, пока не поздно, уходить за Чулым. – За Чулым, говоришь? – мазнул его быстрым взглядом чёрных пронзительных глаз Гончаров. – Прям щас! Оставить такую выгодную позицию без боя? Нет уж, дудки, погодим драпать! – Что ж, тебе видней, командир. – Вздохнул недовольно его заместитель, исчерпав, казалось бы, все свои доводы. – Хотя мышеловка мышам, готов побиться об заклад, тоже не кажется последним приютом. В нашем же оплоте…. Тьфу, ты чёрт, чуть не брякнул «последнем». – Сплюнул через левое плечо и постучал по берёзке предусмотрительный носитель функций правой руки командира, шедший, к счастью, слева от него. – Вообще, даже бесплатный сыр, на хрен, отсутствует. – Да, да, знамо дело. – Сплюнул, только зло, и Гончаров. – Чем дальше в лес, тем толще партизаны? Так, что ли? А по мне пущай лучше последний приют ли, оплот ли, чем труса праздновать! Очередной тяжёлый вздох был ему ответом.
Ново-Покровская заимка действительно была укреплена неплохо. Стояла она на некотором возвышении, её почти вкруговую, опоясывали окопы, отрытые со знанием дела. Так что, не зря битый начальник Ново-Кусковской милиции доносил по начальству, что партизаны имеют очень выгодную для себя позицию. Поэтому, принимая решение остаться на Ново-Покровской заимке, Гончаров, конечно, учитывал все её оборонительные достоинства. Но, в основном, руководствовался несколько иными соображениями. Если бы, после боя под Мало-Жирово, он увёл отряд не на свою заимку, а за тот же Чулым, то обстоятельство это было бы на руку Сурову, который не преминул бы растрезвонить, что партизаны его испугались и теперь не чают, куда скрыться. Можно себе представить, как упал бы престиж партизан в глазах населения. Репутация же, штука деликатная, добрая даётся трудно, зато потерять доверие людей – раз плюнуть. Значит, не смотря ни на какие риски, надлежит демонстрировать уверенность в собственных силах и готовность сражаться до конца, оставаясь хозяевами своей судьбы. Существовало и ещё одно немаловажное обстоятельство, склонявшее партизанского командира в пользу Ново-Покровской заимки. После разгрома Ново-Кусковской волостной милиции, на сельской площади стихийно возник митинг. Среди собравшихся реяли самодельные красные флаги.
Ораторы, из числа фронтовиков и местной бедноты, горячо благодарили партизан за избавление их от колчаковщины, возглашали здравницы в честь народной власти. Выступил на митинге и сам Гончаров, он коротко обрисовал текущий момент, рассказал о задачах партии на данном этапе, предостерёг, что борьба за власть предстоит нелёгкая и кровопролитная. В заключение, призвал всех сочувствующих большевикам вступать в отряд, чтобы с оружием в руках крушить колчаковский «правопорядок». Многие участники митинга откликнулись на его призыв, тут же примкнув к партизанам. Подобные митинги состоялись в Ксеньевке, некоторых других деревнях, в результате чего численность отряда значительно выросла. Что позволило Гончарову подготовить ещё один сюрприз белым. Суров же, полагаясь на разведданные, из которых следовало, что партизаны находятся на Ново-Покровской заимке и, судя по всему, не думают её покидать, поскольку роют дополнительные окопы, решил их там и прихлопнуть, причём наверняка. Задача вполне реальная, сулившая по выполнении заслуженные награды, милости начальства. Вполне могут дать Георгия с бантом, произвести в штаб-офицеры.
Этим безоблачным майским днём больше всего ему хотелось побыстрее покончить со смутьянами. Он гарцевал на горячем вороном жеребце во главе колонны. Ти-и-у! – пропела, совсем рядом, пуля; фуражки на голове офицера будто и не было. Грохнул залп. Жеребец дико заржал, сделал свечку. Кульбит вороного вышиб капитана из седла, боль от удара о землю пронзила тело, правая нога предательски застряла в стремени. Положение – «вверх – кармашками», нелепее не бывает. Попытавшись высвободиться, он получил сильный удар копытом по голове, – лошадиный пинок отправил сознание повитать в облаках. Окончательно взбесившийся конь понёс тело в сторону красных. Злоключения капитана прекратил ординарец, успевший, в последний момент схватить жеребца под уздцы. Подоспевшие солдаты, под огнём красных, высвободили ногу беспомощного наездника и живо оттащили в безопасную лощинку, потеряв двух человек ранеными. Солдаты залегли прямо у дороги, на совершенно открытом пространстве. Несколько их человек было ранено, стоны удручающе действовали на остальных. Капитан Суров лежал в лощине позади своих солдат с окровавленной головой. Толстый отрядный фельдшер с конопатым бабьим лицом, явно переживая, делал ему перевязку. Рядом находились начальник Ново-Кусковской волостной милиции Иванов, унтер Бахмеев и несколько дюжих нижних чинов. Наконец, после лихорадочных манипуляций отрядного эскулапа, Суров начал приходить в себя. – Пить! – первым делом потребовал он, открывая глаза.
Фельдшер торопливо поднёс фляжку к его пересохшим губам. Сделав несколько жадных глотков, Суров, обвёл замедленным, тяжёлым взглядом склонившихся над ним людей. – Слава те, господи, кажись, оклемались… – мелко закрестился фельдшер, вздыхая с видимым облегчением. Капитан, вначале, никак не мог понять, где он и что с ним. Донимала сильная боль в затылке, мешавшая сосредоточиться. Постепенно сознание полностью восстановилось. Припоминая, как оказался, в столь беспомощном положении, он сделал неуклюжую попытку встать, удалось только сесть. С правой ногой творилось что-то неладное, резкое движение отдалось в голове нестерпимой болью, едва снова не лишив сознания. – Ну, чего рты пораззявили?! – гаркнул он на примолкнувших подчинённых, – Думаете, небось, конец пришёл командиру, а? Нет уж, дудки, поминок не дождётесь! – и с угрозой добавил, – Мы ещё повоюем! Злость на собственную беспомощность требовала выхода. Окажись перед ним Гончаров, порвал бы его на куски, с живого кожу содрал бы, в порошок стёр! Увы, сиё, пока неосуществимо. Опять он его перехитрил. А ведь, Суров ничуть не сомневался в успехе тщательно продуманной операции. Подробности своего спасения Суров узнал позже. По счастью, удар копытом пришёлся вскользь, благодаря чему он и остался жив. Сказочно повезло и с неточным выстрелом, может и хорошо, что невысок ростом. Впрочем, конь, конечно, шандарахнул его с перепугу, какой спрос с животины. Особая статья – партизаны, с ними-то, дай срок, он сполна рассчитается.
Мозг военного привычно оценил обстановку. Солдаты лежали, плотно прижавшись к земле, в отсутствии командира, не очень усердствуя в стрельбе. «Ну, а что дальше? – продолжал размышлять он, – Сидеть и ждать у моря погоды? Вдруг партизаны выкинут какой-нибудь фортель? То-то милиционер позлорадствует. Вслух, вероятно, ничего не скажет, не осмелится. Зато уж в губернии, как пить дать, раззвонит всем встречным и поперечным о конфузии, постигшей экспедицию. Прощай тогда репутация боевого офицера, продвижение по службе. Значит надо громить зарвавшийся сброд. Если посмотреть ладом, сил-то у него не так уж и мало. Необходимо просто грамотно использовать превосходство в численности, а особенно в вооружении. Следует поднять боевой дух солдат. Главное, никак нельзя дать уйти мужичкам, оставить его ещё раз с носом. Ведь, запросто, могут исчезнуть, воспользовавшись удобными путями отхода. Почти сразу за их позицией начинается лесистый лог, дальше – вообще тайга, где обнаружить и прищучить повстанцев так же легко, как найти иголку в стогу сена и где опасность нарваться на засаду, попасть в ловушку многократно увеличивается. Да и неизвестно, как будет складываться обстановка. Силы мятежников, с фактами не поспоришь, растут не по дням, а по часам. Промедление сейчас грозит большими проблемами в будущем.
Так что, хочешь, не хочешь, а атаковать надо. И атаковать со всей решительностью. Для того чтобы взбодрить упавшее духом воинство, – страх перед партизанами следует подавить иным страхом. Собственно и Иванова хватит держать, себе же в ущерб, в американских наблюдателях. Нечего ему околачиваться по тылам за чужими спинами. Пора, давно пора, пороху понюхать…». Суров сделал ещё одну попытку подняться, на сей раз удалось. Правая нога действовала, хотя и побаливала. Видно, он просто зашиб или подвернул её при падении. Решение окончательно созрело. Испытующе посмотрев на вернувшегося Иванова, тоном, не допускающим возражений, объявил: – Поскольку я ещё не совсем оправился от ранения, поведёте солдат в атаку вы. Надеюсь, не подведёте? – Не пощажу живота своего, ради исполнения святого долга перед Отечеством! – напыщенно заверил милицейский чин, покрываясь, однако, холодным потом. – Храни вас бог, – холодно пожелал Суров, одарив его своим тяжёлым, мертвящим взглядом. – А ты, – обратился он затем к стоящему рядом унтеру, – разверни своё отделение позади общей цепи и приказываю тебе стрелять в каждого, кто вздумает залечь, либо повернуть обратно. Невзирая на лица. Приказ понятен? – Так точно. – Исполняй. Вам же, майор, следует довести до сведения наших храбрецов о функции этого отделения. – Не сомневайтесь, доведём в точности. – А теперь, по местам. И немедля – в атаку! С богом!
Гончаров наблюдал за солдатами в бинокль, рискованно высунувшись из наспех отрытого окопа. Их видно было и невооружённым глазом, но в бинокль, конечно, намного видней. С нескрываемым удовольствием он отмечал растерянность и нервозность, царившую в стане врага после внезапного удара партизан. Видел он, и как возглавлявший колонну офицер шмякнулся об землю, то ли сбитый пулей, то ли просто не удержавшись в седле, взвившегося на дыбы коня. Определённо, это был пресловутый капитан Суров. Сразу засуетившиеся у поверженного всадника воины, оттащившие его из-под огня в безопасное место, утвердили партизанского командира в правильности предположения относительно личности офицера. Осталось, правда, не ясным убит он или только ранен. Обезглавить в самом начале боя противника – большая удача, даже, если капитан лишь ранен. Хотя бы уже потому, что сам эпизод с беспомощно болтающимся вниз головой Суровым, должен был подействовать на солдат, поубавить малость прыти. Пассивность штурмового отряда наглядно демонстрировала отсутствие, по крайней мере, в данный момент, жёсткой направляющей воли.
Другие офицеры и унтера не торопились брать командование на себя, – не всякий решится взвалить бремя ответственности в разгар столь неожиданно возникшей заварушки. Правда, суровцы всё же поднялись, было в атаку после первого партизанского залпа, но повторный заставил залечь их снова. Наступила некоторая пауза. Ни та, ни другая сторона не спешили переходить к активным действиям, ограничиваясь довольно жидкой перестрелкой. Партизаны берегли патроны, а колчаковцы стреляли для отмашки, больше для собственного успокоения. Лежа в цепи, они посматривали в сторону Ново-Покровки, завидуя сослуживцам, оказавшимся в тарасовской половине отряда. Небось, те во всю жрут самогон, лапают солдаток, вместо, чтоб торопиться на подмогу. Понимая, что растерянность противника долго продолжаться не будет, Гончаров ещё раз приказал экономить патроны. Превосходство в численности, по-прежнему, было у колчаковцев, да и боевые трёхлинейки не сравнишь с однозарядными охотничьими берданками. Рано или поздно эти преимущества скажутся, предопределяя исход боя не в пользу партизан. Оружия, пополнившего партизанский арсенал, после разгрома Вороно-Пашинской земской управы и Ново-Кусковской волостной милиции, всё-таки было явно недостаточно.
И пусть, издревле, на Руси из двух зол привычно выбирают оба, всё же положение, в котором гончаровцы находились сейчас, являлось куда более выгодным, чем, если бы оставаясь на базовой заимке, они подставились под удар всех сил карателей, наносимый с двух сторон. Тогда, пожалуй, разгром выглядел бы неизбежным. Между тем, суровцы заметно оживились. Безвластие кончилось. Подчиняясь чётким командам, солдаты занялись привычным делом – перебежками по одному, двинулись на сближение с партизанами. Резко усилился огонь с их стороны. Слабая ответная стрельба, на сей раз, не смутила атакующих. Положение принимало дурной оборот. Подполз Сергеев и встревожено зашептал: – Что делать-то будем, командир? Боеприпасы на исходе…. – Пойдём врукопашную, – не раздумывая, решил Гончаров, – где наша не пропадала! (Японцы предпочли бы харакири. Но мы не японцы, нам компанию подавай). Обстановка на поле боя становилась близкой к катастрофической, – сказывалась тактическая выучка солдат. С криками «Ура!» они все разом устремились на штурм позиций, занимаемых гончаровцами. Беспорядочные выстрелы продолжали не причинять никакого вреда наступающим. Неизбежность поражения стала очевидной; ещё несколько минут и всё будет кончено. Мышеловка захлопнется. Неужели прав был Сергеев, напророчив погост? Фортуна… – капризы богини удачи множество раз меняли ход событий. Случается и степенной госпоже Клио выделывать замысловатые «па» под дудочку этой взбалмошной девицы.
Благосклонность богини, просто случай или стремление бороться до конца, используя любую возможность, спасло защищающихся, – кто знает? Готовясь недёшево продать свою жизнь, Гончаров, вдруг заметил, как от упавшего неподалёку бумажного пыжа вспыхнула сухая прошлогодняя трава, и дымок потянул в сторону вражеской цепи. Его сразу осенило: – Поджигай палы! – заорал он, и сам первый принялся торопливо поджигать траву перед окопом. Партизаны дружно принялись за дело, кто спичками, кто кресалом начали добывать огонь. Благодаря сухой погоде, трава загоралась, словно порох. Вскоре, вдоль партизанских позиций заплясали языки пламени, заклубился густой, едкий дым. Ветер, мгновенно раздул занявшийся пал и погнал его в сторону колчаковцев. Те, при виде надвигающегося и разрастающегося огня дрогнули, затем в замешательстве повернули назад, невзирая на бахмеевцев. Впрочем, те, долго не мешкая, выказали завидную солидарность с отступающими. – Стой! Назад! В атаку! – крики капитана Сурова, тщетно пытавшего восстановить порядок, никакого влияния на бегущих не оказывали. Солдаты, попросту, не обращали на него никакого внимания, – первобытный страх перед огнём гнал их к спасительной лощинке. Поперхнувшись дымом, капитан осёкся. С трудом взгромоздился на коня и поскакал собирать своё опростоволосившееся воинство, с горечью понимая, что триумф, казавшийся столь близким, не состоялся. Партизаны, тем временем, поспешно ретировались к лесистому Челбаковскому логу, унося единственного убитого товарища и нескольких раненых. Прошло совсем немного времени и на месте неравного боя осталось лишь чёрное пепелище выжженной палом травы.
А вот так доложил наверх про этот бой капитан Суров: «…Противник численностью до 450 человек, хорошо вооруженных, находится в полутора верстах от села Казанского (поселок Челбаковский) и укрепился на господствующих высотах. Бой с окопавшимся противником приняла команда пеших разведчиков, доходя до гранатного и штыкового удара. Противник, воспользовавшись дующим в нашу сторону ветром, зажег сухую траву, создав дымовую завесу, давшую ему возможность сделать перегруппировку на флангах. Подоспевшая ударная группа при одном пулемете после 3,5-часового боя сбила и обратила противника в бегство. Противник понес огромные потери убитыми и ранеными. Отряду красных в количестве 80–100 человек удалось переправиться на другой берег Чулыма». Можно, конечно, придираться к стилю изложения и к цифрам, но, но историю пишут победители….
…День выдался погожим и слегка жарковатым. Партизаны шли пешим порядком, колонной по четыре в ряд, одетые не по сезону тепло – в бараньих папахах, солдатских шинелях и зипунах, просто изнывая от жары. Пот лил градом. Прибыть в Сергеево они могли и на подводах. В деревнях им ни в чём не отказывали. Всем известно – даже плохо ехать, гораздо лучше, чем хорошо идти. На подводе можно и раздеться и разуться. Но на совете было решено отказаться от лошадей, замыслив провести отряд от места столь неудачного для них боя на Сергеево напрямую, через лес. Передвигаться по лесу пешим порядком, определённо, намного труднее, чем по дороге и на подводах, но, зато, тем самым обеспечивалась скрытность манёвра. В свою очередь, в скрытности манёвра заключалась добрая половина успеха предстоящей операции.
В Сергеево отряд прибыл уже за полдень. Гончаров чувствовал себя плохо, смутные предчувствия мучили его. Однако прежде чем отправиться отдыхать в свою командирскую избу, он отозвал Зворыкина и распорядился назначить караул для охраны места расположения отряда и отправить дозорных на Томскую дорогу. Ласковое июньское солнце бросило тёплый луч света в сумрак избушки через небольшое мутноватое оконце. Снаружи доносились голоса и гогот партизан, судя по всему, использующих временную передышку по полной программе. Ещё вчера обычные мужики и парни из причулымских сёл и деревень, сегодня, поднявшись на борьбу за лучшую долю, в одночасье превратились для властей в «бандитов с большой дороги». У каждого из веселящихся и беззлобно зубоскаливших на полянке существовали свои резоны для поисков «неба в алмазах». Но каждый успел показать себя стоящим мужиком. И каждому из них Гончаров верил.
А Осип Бобров, Григорий Гронский, Иван Павельев, Тихон и Алип Петровы, Яков Чесноков из Ново-Кускова, Михаил Чесноков, Иван и Емельян Боровские из Казанки, Пётр Гусаров, Фёдор Круглов, Кузьма Хохлов, Семён Прудников, Фёдор Ульященков – из Тихомировки, Василий Броневский, Семён и Иван Кровельщиковы, Фёдор Макаренко, Василий и Иван Цветковы, Александр Мишечкин – из Ксеньевки, Григорий Лебёдкин, Николай Лукьянёнок и бывший пленный австриец Андрей Коза из Вознесенки – продолжали балагурить и бедокурить. Ответственность за судьбы таких разных по возрасту и характеру людей, постоянно давила Гончарову на плечи, беспокоила, не давала спать, заставляя по много раз проверять принимаемые решения. Постепенно, искусство управления людьми для бывшего анжерского шахтёра перестало быть тайной за семью печатями. И хоть будни требовали ежедневно решения различных задач, касающихся снабжения провиантом, фуражом, оружием, патронами; определения маршрутов движения и мест ночлега и т.д. и т.п., – это были уже именно будни. Правда, каждый новый бой, как и для любого из партизан, мог так же буднично стать последним и для него.
Смерть давно не пугала, но возможность гибели в последнее время, нет-нет, да и приходила в голову, может, вследствие накопившейся физической, а скорее психологической усталости. Мысли о вечном отвлекли от главного, оказались совершенно неуместными. Расслабляться же ему было никак нельзя, да и некогда. Стряхнув с себя минутное оцепенение, он стремительно поднялся из-за стола. Выйдя из избушки, Гончаров чуть не столкнулся с командиром взвода разведки Василием Броневским. Василий кинул руку к лихо заломленной кубанке, явно бравируя выправкой и броской внешностью. – Ладно, не форси, – хмуро одёрнул его Гончаров. – Кто это с тобой?
Толковали они долго, затем вышли на свет.
– А ты не узнаёшь? Это ж товарищ Лубков Пётр Кузьмич, собственной персоной. Прознал про наши геройские подвиги и самолично решил навестить. Да и у тебя ж к нему, поди, дельце сыщется, – многозначительно подмигнул разведчик. – Сыщется, сыщется. – Пётр Кузьмич, какими судьбами? Лубков улыбнулся.
– Военная тайна. Был тут по делам, а твои орлы меня чуть не заарестовали. Слава богу, кое с кем раньше встречался. Да и нас, всё-таки, пятнадцать человек, и все как на подбор – тоже орлы! Они немного посмеялись ещё, и перешли к делу. Оценив обстановку применительно к местности, командиры объединённого отряда решили упредить Сурова на Сергеевской пристани. Пристань являлась удобным местом не только для высадки экспедиционного отряда, но и для подобающей встречи белогвардейцев партизанами. Её площадку, с одной стороны омывала, впадающая в Чулым крутобережная речка, с другой – поднимался высокий, обрывистый яр, просто идеально подходивший для засады. Дабы не попасть впросак, если сведения о намерениях белых окажутся ложными, или, если планы их поменяются, накануне и были высланы разведчики Василия Броневского, с наказом зорко следить за прилегающими подступами к Сергеево, как со стороны реки, так и с суши.
При любых изменениях обстановки, обо всём замеченном немедленно сообщать в отряд. Лубков сообщил, что у него есть сведения от его разведчиков, что Суров следует на пароходе «Ермак» в Сергеево. Вместе с артиллерией. И отсюда, в конном строю, собирается начать решительное наступление на партизан, преследуя их повсеместно и громя опорные пункты, вплоть до окончательной победы. Лошадей, фураж и провиант намечалось реквизировать у местных жителей. Высадка предполагалась на завтра, как раз на Святую Троицу, во второй половине дня. Первоначально планировалось раньше, но на «Ермаке» что-то случилось с машиной, в связи с ремонтом и пришлось задержаться у Вознесенки. Сергеево выбрано Суровым было, видимо, не случайно. Довольно крупное село подразумевало хорошую возможность пополнения лошадьми и провиантом. А главное, имелась чрезвычайно удобная пристань, представлявшая собой ровную невысокую площадку, будто специально созданную для выгрузки тяжёлых артиллерийских орудий. Что ж, план вполне резонный. Итак, замыслы противника, в общих чертах, ясны. Осталось определиться с ответными мерами. Необходимо действовать напористо и не менее решительно. В данной ситуации – единственно возможный способ поведения, нужно отвечать ударом на удар. Осталось обмозговать – как именно, выражаясь по военному – выработать стратегию и тактику. Во всяком случае, зная планы врага, гораздо легче спутать ему карты, подготовить сюрпризы. Толковали командиры долго, потом вышли на свет, Гончаров ещё раз приточнил, уже на карте, расположение отряда Лубкова. Затем лубковцы покинули расположение отряда. На следующий день, который выдался солнечным и жарким, молодёжь села гуляла на берегу, справляя Троицу. Православная церковь приурочила праздник Святой Троицы ко времени окончания посевной страды. Здесь у хлебопашцев выдавался небольшой передых. До начала сенокоса.
Пока не подрастёт трава. Затем крестьянам опять приходилось впрягаться в работу до самых белых мух. Ведь сразу за покосом наступает самая важная страда – хлебоуборка. Вот почему, Святая Троица – единственный летний праздник, отмечаемый в начале века не хуже зимних и весенних, – Рождества Христова, Нового года, Крещения, Пасхи. Самогонку, обычно, нагоняли заблаговременно, несмотря на строжайшие запреты. И в количествах, позволявших нагуляться досыта, от всей широкой русской души. А вдобавок, заводили брагу крепости необыкновенной – человек, отведав одну кружку, начинал терять равновесие, стремясь сохранить оное, выписывал замысловатые кренделя на подгибающихся ногах, доставляя искреннее удовольствие окружающим. Партизаны же сидели в засаде. Ждали пароход с белыми. Но сын кулака-лавочника Тихон Шубицкий, забравшись в кусты, выстрелами предупредил суровцев об опасности. С парохода тут же открыли стрельбу по селу, заработали пулемёты. Им с берега ответили. Бой принял ожесточённый характер и продолжался долго. В конце концов партизаны заставили пароход отойти от пристани с серьёзными повреждениями. Белые понесли серьёзные потери убитыми и ранеными. Тихона Шубицкого партизаны расстреляли. После этой виктории гончаровцы перебрались на левую сторону реки Чулым и направились в район села Зырянки, проверяя полученные сведения о том, что на пристань села прибыл из Томска буксирный пароход с грузом и вооружённой охраной. Партизаны атаковали и этот пароход. Военную охрану уничтожили. Груз был взят для отряда, продукты и часть товаров передали бедным крестьянам из Зырянки. Дальше, в соответствие с договорённостью между командирами, отряды Лубкова и Гончарова соединились. И после небольшой подготовки атаковали станцию Ижморскую. 21 июня 1919 года в два часа ночи объединённый партизанский отряд совершил неожиданное для противника наступление. В результате двухчасового боя белогвардейский отряд и чехословацкая военная охрана в Ижморке были окружены партизанами и разгромлены полностью. Железная дорога была взорвана и разрушена, паровозы подорваны, телеграф и связь уничтожены. Партизанские трофеи: около 300 штук боевых винтовок, много патронов и обмундирования, а так же продовольствие, большое количество лошадей, которых белогвардейцы отобрали у крестьян. Лошадей вернули обратно крестьянам.
Те же события в интерпретации белогвардейцев: Временно исполняющий обязанности управляющего Томской губернией поручик Дорогов Михаил Фёдорович просматривал донесение управляющего Мариинским уездом с всё возрастающим интересом. Безусловно, уездные сочинители изрядно привирают, строча победные реляции, частенько выдают желаемое за действительное.
Уж что-что, а бумаги почтенные государственные мужи тачать насобачились. Однако, в отличие от массы, ежедневно ложащихся на его рабочий стол документов, абсолютное большинство, из которых не имело практической пользы и содержало либо красивые фразы, либо челобитные, донесение, полученное утром из Мариинска, по настоящему интриговало, читалось будто авантюрный роман. Привычно надкусив кончик гаванской сигары (плоды цивилизации от союзников), закурил и продолжил чтение. Управляющий Мариинским уездом рапортовал о следующем: «В дополнение к своему телеграфному донесению от 23 июня за № 2768 имею честь донести вашему превосходительству, что в два часа ночи 23 июня банда Лубкова, направляясь из села Почитанского и, разделившись на два отряда, сделала одновременно нападение на станцию Ижморскую, на чешский караул, охранявший мост через реку Яю, и с трёх сторон обстреляла разъезд Яя. Воинская охрана станции Ижморской, застигнутая врасплох, разбежалась…».
Дочитав до этого места, поручик призадумался. Удивительное дело, отметил он про себя, полное отсутствие понятия об азах караульной службы. И где? На главной правительственной магистрали! Исключительное головотяпство! Стыд и позор! За такую, с позволения сказать, службу, мало и головы поотрывать. Доблестная воинская охрана, похоже, рассчитывала, что красные, будучи настоящими джентльменами, заранее предупредят о своём нападении, сообщат и день и час, возможно, вывесят объявления. А те, видимо, в силу забывчивости, не предупредили. Крайне невежливо с их стороны! Пришлось охране, огорчённой до глубины души проявлением столь наглого вероломства, задавать драпака в разные стороны. Не подкопаешься, не придерёшься и не обвинишь. Врасплох же!
«…В результате столкновения станция Ижморская со всем имуществом от разрыва гранат сгорела, ценности, документы и имущество Ижморского почтового отделения разграблены. Лошади, набранные ремонтной комиссией в количестве 64 голов, угнаны. Убито пять чешских солдат и четыре русских, ранено три русских и три чешских солдата. Тотчас же по получении сведений на станцию Ижморскую и разъезд Яя были двинуты: со ст. Мариинск – чешский броневик и со ст. Судженка – чешская батарея, а также русские пехотные части отряда капитана Сурова, находящегося на станции Берикульской…». Далее в донесении сообщалось, что часть отряда капитана Сурова, под командованием поручика Тарасова, направилась «по пятам» отходивших партизан. Отряд Лубкова следовал по дороге на село Мало-Песчанку: «…И в ночь с 24 на 25 июня свернул с дороги в сторону и расположился бивуаком на поляне в лесу. Преследовавший правительственный отряд, слыша голоса, пьяные песни и звуки гармошки в стороне от дороги, рассыпавшись в цепь, тихо и незаметно подошёл к поляне, залёг в кустах, ожидая для атаки первых проблесков зари.
Около двух часов ночи правительственным отрядом был открыт ураганный ружейный и пулемётный огонь. …Солдаты и офицеры правительственного отряда бросились в штыки, добивая бегущих. В этом бою погибла значительная часть банды Лубкова, на одной поляне, например, обнаружено свыше 30 трупов. Главарь банды Пётр Лубков во время боя был тяжело ранен в грудь. Взяты пленные и, между прочим, 12-летний сын Лубкова. Потери правительственных отрядов незначительны. Убиты один офицер-пулемётчик прапорщик Сарычев, милиционер Головин и 6 солдат, ранены 4 офицера: подпоручик Аникин, прапорщик Попов, прапорщик Усольцев и прапорщик Кузнецов, из коих последние два остались в строю…».
– Хм, незначительные… – стряхивая пепел, мысленно не согласился поручик. – Однако, масштабы у наших полководцев. Хотя последних двух, не забыть бы, представить к наградам. Ведь, с ранениями остались в строю. Пример, во всех отношениях, достойный подражания и поощрения. По мере чтения документа любопытство возрастало, но появились и вопросы, вызванные невнятным изложением некоторых фактов. Трудно понять, почему поручик Тарасов, если красные действительно перепились, как утверждается в донесении, не подождал, когда алкоголь окончательно сделает своё дело, взяв бандитов в объятия мертвецкого сна, унесёт их в сладкое царство Морфея. Потом делай с ними, что хочешь. Голыми руками можно было повязать всю эту братию, как миленьких. На худой конец, штыками переколоть. Всех до единого. И пикнуть никто бы не успел. Ждали «проблесков зари» – святое дело, отчего же не дождавшись, открыли «ураганный огонь», эффективность которого, любому известно, в условиях кромешной темноты, сомнительна. В результате, нападающие ввязались в ближний бой, где появились шансы и у партизан, потери в восемь убитых и девять раненых, красноречиво свидетельствуют о серьёзности отпора, полученного правительственным отрядом. Хорошо ещё, если, по старой российской привычке данные о потерях не занизили. Опять же и Лубкову удалось уйти. Пусть и тяжелораненому. Да и не ему одному.
«…Преследование бандитов было поручено другой, свежей части отряда капитана Сурова, который преследовал банду до села Михайловского…».
Последствия тактической близорукости Тарасова, – утвердился в правильности ранее сделанных выводов, Дорогов. Ни о каком преследовании и речи бы не шло, проведи он операцию тихо и без шума. Ураганный огонь и штыковые атаки хороши при свете дня и в чистом поле. Лес и темнота явно не подходящее место и время для подобного рода геройских экспериментов. И почему, спрашивается, преследовать банду было поручено другой, свежей части отряда капитана Сурова? Стало быть, Тарасов преследовать «разгромленных» красных, по неизвестным причинам, уже не мог.
Логично предположить, что его с подчинёнными изрядно потрепали, гораздо серьёзнее, чем следует из документа. Тяжеловато далась Виктория. Ничего не скажешь, пьяные бандиты неплохо огрызнулись, даже застигнутые врасплох. Любой противник требует к себе уважительного отношения. Истина, известная поручику ещё с кадетского корпуса, в очередной раз нашла подтверждение на практике.
«…Вблизи села бандиты, зная о погоне, устроили правительственному отряду засаду, но которая, однако, разведкой правительственного отряда была своевременно обнаружена. Правительственный отряд, точно разведав местонахождение засады, сам сделал на неё нападение и, без потерь со своей стороны, перебил свыше 20 бандитов. В этой стычке убит командир отдельного большевистского отряда Гончаров, труп которого доставлен в с. Мало-Песчанку, и во второй раз ранен в руку Лубков…».
– Ну, слава богу, хоть тут не сплоховали, – удовлетворённо просиял Дорогов, – Могут, если захотят. Следует запросить подтверждение и фамилии отличившихся. Заслуженные награды должны найти героев. Дорогов отлично понимал, что гибель Гончарова, фигуры почти легендарной, является невосполнимой потерей для красных. Прав великий корсиканец: «Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном». Отбросив прочь, могущие далеко завести аллегории, перечитал последние строки. Лишь одно обстоятельство вызвало неприятное беспокойство – Лубкову снова удалось скрыться. Осталось нейтрализовать его, и можно смело утверждать, что с партизанским движением в Причулымье и Мариинском уезде – покончено. Хочешь, не хочешь, а Лубкова необходимо ликвидировать. В кратчайшие сроки. Поручик вызвал управляющего делами и приказал телеграфировать Сурову, немедля приступить к отысканию, аресту, либо уничтожению Лубкова. Пусть переворачивает всё вверх дном, перетрясёт уезды, но отыщет партизанского вожака. – В случае выполнения задания, Сурова ждёт завидное будущее, в противном же случае, о карьере придётся забыть, – пригрозил Дорогов, – Я позабочусь об этом! - Так и передать? – уточнил управделами. - Сделайте одолжение.
Но суровцы в понуканиях собственно не сильно-то и нуждались. Они в течение нескольких дней прошли по 18 населенным пунктам, в том числе заняли поселки Сахалинский, Узень, Макаровский, Царицынский, Вознесенский, Ломовицкий, село Рождественское, деревню Сергеево, юрты Бурбины, Ежи и другие. 30.05.1919 вернулись из-за Чулыма и оставив вторую ударную группу с пулеметом в селе Ново-Кускове, Суров с остальным отрядом двинулся на село Ишим. В Ксеньевском, сообщал Суров, «обнаружен пулелитейный завод, участники в количестве 12 человек преданы военно-полевому суду. Арестован и расстрелян крестьянин Плешков – бывший член исполкома совета солдатских и рабочих депутатов города Томска». После перечисления занятых белыми селений в докладе, как правило, отмечалось: «В означенных пунктах произведена выемка оружия и сожжены дома и хутора лиц, причастных к большевизму».
В районе Ново-Кусковской волости по приказанию Сурова были сожжены деревни Куляры, Татары, поселок Ново-Кусковский. Поголовному истязанию подверглись жители села Казанка и деревни Челбак. После пыток там было расстреляно 14 человек за принадлежность к революционному комитету. По приказанию Сурова были расстреляны 35 организаторов и членов Ново-Кусковского совдепа.
П р и к а з № 256 Командира белогвардейского карательного отряда капитана Сурова. с. Ново-Кусково, 30 июня 1919 г.
Приказываю населению с получением сего немедленно приступить к розыску бежавшего раненого Лубкова со своими бандитами по заимкам, оврагам и тайге или же указать местонахождение такового. Срок даю три дня. Если в течение этого времени Лубков со своими бандитами не будет разыскан или указано его местонахождение, то всё население указанного посёлка будет мною предано военно-полевому суду, а имущество конфисковано и дома сожжены, как за укрывательство и содействие скрытию Лубкова со своими бандитами. Настоящий приказ приказываю немедленно объявить на сходе и приступить к розыску Лубкова. Если же кто найдётся знающий местонахождение его, то немедленно дать мне знать в штаб с. Колыон. Раненый Лубков скрылся с 10 ранеными бандитами и 4 невооружёнными. Результаты исполнения моего приказа жду к 9 часам вечера 6 июля с.г., а по получении сего приказа немедленно выслать ко мне в штаб 5 человек заложников. Начальник объединённых штурмовых отрядов капитан Суров.
Но белая армия со скрипом дорабатывала последние ресурсы. Приказы, в силу инерции, продолжала регулярно производить. Приказы плодили другие приказы: Однако, лишь в вакууме инерция творит чудеса. В любой другой среде требуется смазка. Заменить солидол угрозами и пинками? Категорически нельзя. Общественность подвиги правительственного отряда Сурова В.А. могла лицезреть воочию, и не всегда с восторгом. Вот, к примеру, как редактор Томской газеты «Сибирская жизнь» Адрианов А.В. в письме председателю Российского правительства Вологодскому П.В. от 2 июня 1919 года описывает свои впечатления:
«…Теперь я Вам сообщу полученные мною сведения от участников экспедиции по Томскому уезду против лубковцев. Там отрядом командует некий Суров, просто вор – офицер, который нарочито затягивает ликвидацию большевистских банд, чтоб не идти на фронт – ему выгоднее оперировать в тылу, менее опасном и более прибыльном. Офицеры отряда предаются поголовному пьянству и безобразничают. Приносимые отрядом жертвы объединяются в большинстве неумелостью и глупостью, разгильдяйством и пьянством (гибель под Святославкой отряда передового объясняется тем, что они занялись чаепитием и покупкой дешёвых яиц к Пасхе и в это время застигнуты были врасплох лубковцами)… Примите меры против бандита Сурова и Ко…». Письмо датировано вторым июня 1919 года.
сена. Тогда были замученычены 1
Реакция на обращение Адрианова А.В. в Омск последовала 24 июня 1919 года. Исполнявший обязанности директора департамента милиции МВД Агарев В.Н. по приказанию министра попросил управляющего Томской губернией собрать «сведения и материалы» по действиям отрядов против Лубкова и Щетинкина. Речь шла и об офицере Сурове.
Ответ Михайловского Б.М. не заставил себя долго ждать и неожиданностей не таил. 26 июня 1919 года он отчитался: «В виду имеющихся в министерстве сведений о неблаговидных действиях отряда по ликвидации разбойничьих шаек в Мариинском уезде капитана Сурова имею честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что капитан Суров, как известно в управлении Томской губернии, очень энергичный человек, добросовестно относится к своим обязанностям, не пьянствует, не безобразничает, ведёт себя прилично и вообще ничего предосудительного о нём сказать нельзя. Позволяю себе выразить уверенность, что полученные в министерстве сведения не соответствуют действительности…». На документе синим карандашом 22 июля 1919 года сделана приписка: И по другим сведениям Суров отличный офицер.
На доклад управляющего губернией с энтузиазмом откликнулся министр внутренних дел Пепеляев В.Н. В письме от 11 июля 1919 года он сообщил Михайловскому: «С удовлетворением прочёл Ваш рапорт. Оценка успешных действий принадлежит военным властям, однако прошу передать мою признательность капитану Сурову. Передайте привет и благодарность чинам милиции. Представьте щедро к пособиям пострадавших и отличившихся…. Жду столь же энергичных действий по всем направлениям». Нет, действительно трудно сдержать восхищение. Наверное, так же трудно сдержать восхищение работой лесоруба, который энергично и добросовестно принялся за сук, на котором вы восседаете. Пока восседаете. Руководство губернией всё-таки не теряло ощущение реальности. Тот же Михайловский пишет министру внутренних дел колчаковского правительства 20 июля 1919 года:
«…По всей территории Мариинского уезда продолжается гражданская война. Почти ежедневно появляются в разных местах уезда шайки бандитов, именующие себя «партизанскими революционными отрядами» или просто «отрядами красноармейцев», под командой Лубкова, Зубкова, Гончарова и других…». Однако обратим внимание на дату документа – 20 июля 1919 года. Гончарова почти месяц, как нет в живых. Михайловскому это прекрасно известно. Но он, в приводимом документе, упоминает его в качестве вполне дееспособного командира. Родилась, выходит, легенда? «…Среди населения Мариинского уезда бандитами Лубкова и Гончарова распространяются прокламации». А это уже Дорогов Михаил Фёдорович, тоже прекрасно осведомлённый о гибели Гончарова, докладывает.
Легенда, как видим, не только родилась, но уже принялась, и вполне реально принялась, сеять панику, отвлекая на себя вооружённые силы колчаковской администрации: Затем паника. Страшнее на войне ничего не бывает. Смотрите, генерал – майор Романов Сергей Александрович, начальник Томского губернского управления государственной охраны, 6 сентября 1919 года продолжает доносить начальству: «…Третья банда находится за Тюхтетью около села Поваренкина Поваренкинской волости, имеет по сведениям в составе своём около 100 человек под начальством якобы Гончарова и Романова. Относительно самого Лубкова имеются сведения, что один крестьянин с. Святославского, между прочим, писал своему сыну солдату в письме, что Лубков был ранен, четверо суток сильно мучился и умер 28 июля с. г. в 3 часа утра…ведения, что один крестьянин с. ». Глаза и уши армии – разведка, занялась мифотворчеством. Резоны грешить супротив истины для лиц, облечённых полномочиями, во все времена легко находятся. Тем самым у легенды начинается своя жизнь, со своими фактами и подробностями. Эти факты и подробности неминуемо входят в противоречие с истиной. А уж любое противоречие порождает сомнения. И версии.
Именно поэтому, в этой повести так много документов и выдержек из документов. Из них самому предвзятому читателю становится понятным, что Гончаров (Толкунов), как и Лубков фигуры не мифические. Первый пал в бою, защищая Советскую власть, другой в том же бою, чудом не погиб, защищая ту же власть. Да, Иван Сергеевич Толкунов – Гончаров 25 июня 1919 года погиб в селе Михайловка, вместе с двадцатью своими товарищами. Кроме памятника партизанам в городе Асино есть ещё и улица Партизанская, есть и улица Гончарова. Вот такая справедливость бессмертия. А на месте гибели партизанского вожака, в центре села Михайловское, стоит обелиск с надписью: «Вечная слава героям, павшим в боях с белогвардейской контрреволюцией».
Что сталось с Лубковым? Крестьянин села Святославки Мариинского уезда Пётр Кузьмич Лубков. Весной 1919 года командир партизанского отряда, действовавшего в Щегловском уезде. Летом и осенью 1919 года, командир партизанского соединения, действовавшего в Томском, Кузнецком, Щегловском уездах. Лубков стал символом партизанского движения в Томской губернии. Символом вольности. Посему сомневался в справедливости власти, причём, сомневался до ненависти. Немало поспособствовав установлению Советской власти, Лубков быстренько разочаровался в диктатуре пролетариата, хлебнув с селянами лиха продразвёрсток. И снова засомневался до ненависти. В 1920 году попробовал войти в одну и ту же реку во второй раз, подняв антисоветский мятеж. Что интересно, начальником штаба у повстанцев оказался бывший капитан колчаковской армии Орлов. Военные действия начались 22 сентября. Лубковцы атаковали станцию Ижморка. Власть ответила стандартно. Против народоармейцев выступили красноармейские части с бронепоездом, а также части ЧОН (300 человек, командир А.С. Емельянов). Плюс Ишимский отряд ЧОН сельских партячеек (150 человек).
Крестьянский вождь обратился к властям с письмом, в котором предлагал мирно решить конфликт. Однако руководители губернии и командующий операцией Грицман не пошли на контакты с восставшими. Шансов у партизан в решающем бою, который состоялся близ деревни Михайловка, не существовало в принципе. Около 500 крестьян – народоармейцев полегло на поле боя, 200 было захвачено в плен. Что стало с ними? 8 ноября 1920 года на Судженских копях состоялась выездная сессия ревтребунала. По делу проходило 80 обвиняемых. Большинство середняки – крестьяне, был, правда, один священник. Девять человек приговорили к расстрелу, из них пять по амнистии к двадцати годам принудительных работ, пятьдесят одного – к принудительным работам, остальных освободили. Вот таковы печальные итоги этой авантюры. Сам Лубков с небольшой группой сподвижников прорвался в тайгу.
Но в любой армии, даже в крестьянской, за всё отвечает командир. Пётр Кузьмич и ответил – 23 июня 1921 года он был застрелен в результате операции, проведённой Мариинским политпостом ВЧК близ его родной деревни Святославки. Сошлюсь на Теплякова Алексея Георгиевича, кандидата исторических наук, автора ряда работ по политическим репрессиям 1930-х годов: «Непроницаемые недра. ВЧК-ОГПУ в Сибири 1918-1929 гг.», «Машина террора: ОГПУ-НКВД в Сибири в 1929–1941 гг.» (2008), он так описывает эту операцию:
«…Для ликвидации П.К. Лубкова мариинские чекисты весной 1921 г. осуществили замысловатую комбинацию, создав сразу три фиктивных повстанческих отряда, а в апреле – и четвертый, который их контролировал. В составе лжеповстанческих сил находились бывшие соратники Лубкова, переметнувшиеся на сторону чекистов и симулировавшие отступление в тайгу. Один из членов фиктивного отряда бежал к Лубкову на таежную заимку неподалеку от с. Святославки Мало-Песчаной волости, и был принят мятежниками. Четыре дня спустя, в ночь на 23 июня, этот разведчик расстрелял сонного Лубкова. В те же дни были выслежены в тайге и застрелены ближайшие помощники Лубкова — крестьяне с. Святославка Жуков и Рузских. Вскоре партизанские командиры С. Первышев, В. Шарапов и другие — всего 10 человек — обратились в Томскую губчека «с просьбой снять с них упреки в выступлении против Советской власти, так как все они активно участвовали в поимке и расстреле Лубкова и его помощников».
Участники ликвидации Лубкова, Томск, 1924 год. Сидят: Первышев С.П. (застрелил Лубкова), Кирсанов, Гаврилов. Стоят: Ковалев, Пашков, Лопарев (слева направо).
Вот так власть аннулировала мандат от 3 февраля 1919 года: «Окружной штаб, рассмотрев вопрос об отряде т. Петра Лубкова и принимая во внимание, что отряд этот, являясь партизанским и действующим против установившейся в Сибири власти колчаковцев, в интересах рабочих и крестьянской бедноты, решил: поскольку отряд т. Петра Лубкова будет преследовать вышеуказанные цели, не связанные с корыстолюбием или какими-либо иными, личного свойства, целями, будет способствовать восстановлению в Сибири власти Советов, – оказывать отряду всемерную поддержку, призывая к тому же и население». Секретарь партийного комитета Кеша.
Это у Дюма подобный документ, подписанный Ришелье послужил молодому гасконцу охранной грамотой. В нашем отечестве к мандатам почтения нет. До сих пор. Ну вот, – снова вздохнём с досадой, – очередная жизнь без пользы, окончившаяся безвременной смертью? А чего? Раззудим как следует плечо, да и мазнём чёрной краской слоем потолще, попробуй тут отмыться. Вот только отмываться – то и не от чего. У нас революции и восстания заменяют забугорные выборы и референдумы. Демократия такая. Некоторые её суверенной обзывают. На общенациональных выборах 1917 года и местных сибирских референдумах 1920 – 1922 годов Пётр Лубков был с народом. В обоих случаях с народом и победил. Только последнее волеизъявление выиграл посмертно. Напомним, продразвёрстку в нашей стране отменили в 1922 году.
Суров же, после поражения белых в Томской губернии, вместе с генералом Пепеляевым сбежал в Харбин. Ходили слухи, что его там пристрелили чекисты. Ан нет. В тот раз не пристрелили. Хотя он и не унялся. В 1922 году поступил добровольцем в «Милицию Татарского пролива» (будущую «Сибирскую Добровольческую Дружину»), сформированную генералом А. Н. Пепеляевым для участия в восстании против советской власти в Якутии. Согласно приказу генерала Пепеляева, Суров возглавил белоповстанцев Усть-Мильского района, однако стал превышать свои полномочия, вмешиваться в дела гражданского управления, настроил против себя часть местного якутского населения, создал ряд конфликтных ситуаций и был отстранен Пепеляевым. Но от плена это его не спасло.
Вот так закончилась карьера полковника Сурова Владимира Александровича. Рядовая, изначально карьера для тех времён, да и начиналась неплохо. Но в Гражданскую войну стал палачом. Война виновата? Война всё и спишет? Война не списала. В конце апреля 1924 года Томский губернский суд рассмотрел дело Сурова. Из решения суда: «Капитан Суров в первых числах мая 1919 года получил командование над экспедиционно-карательными отрядами, в задачи которых входила беспощадная борьба с повстанческим движением.
С этого времени над Томской губернией, особенно над Томским и Мариинским уездами, нависли чёрные дни суровщины. Жестокость и бесчеловечность Сурова не имели границ: пыткам и истязаниям, порке, расстрелу и повешению предавались сильные и слабые, старики и старухи, женщины и дети». Суд приговорил В.А. Сурова к расстрелу. Приговор привели в исполнение в апреле 1924 года.
И в заключение поговорим о процессах, субъективных и объективных. Если бы Александру Васильевичу Колчаку кто – либо сказал, что, став у кормила власти, он тем самым приблизит торжество революции, адмирал бы, вероятнее всего, счёл того сумасшедшим. Уж кто-кто, а он делал всё, чтобы выкорчевать в Сибири, на Урале, в Поволжье и на Дальнем Востоке корни большевизма. Но в том – то и заключается чёрный юмор истории, что действия адмирала привели к результатам, совершенно противоположным. Голословно? Приведём свидетельства современников. В 1919 году в Париже вышла книжка либерала В. Зензинова «Из жизни революционера». Вот что он пишет: «Свергнув демократическую коалиционную власть и вступив на путь реакции, правительство Колчак, хотело оно того или не хотело, в величайшей степени укрепило позиции большевиков в Росси. Так как после такого переворота никто не посмеет возразить большевикам, что в лице правительства Колчака они борются не с контрреволюционерами».
Генерал Брусилов А.А. делится своими воспоминаниями: «Однажды мне келейно был задан вопрос: буду ли я поддерживать Керенского, в случае если он найдёт необходимым возглавить революцию своей диктатурой? Я решительно ответил: «Нет, ни в коем случае, ибо считаю в принципе, что диктатура возможна лишь тогда, когда подавляющее большинство её желает». А я знал, что кроме кучки буржуазии, её в то время никто не хотел…. Тогда мне был предложен вопрос: не соглашусь ли я сам взять на себя роль диктатора? На это я также ответил решительным отказом, мотивируя это простой логикой: кто же станет строить дамбу во время разлива реки – ведь её снесут неминуемо прибывающие революционные волны».
То ли Александр Васильевич Колчак этого не понимал, то ли понимал, но решил, что любое действие во время разгула стихии, пусть неправильное, пусть обречённое на неудачу, лучше пассивного бездействия? Но с фактами не поспоришь. Призванный сплотить силы контрреволюции и задушить большевизм, он, помимо своей воли раздробил эти силы и, гася пламя революции, разжёг пожар, в котором сгорели все его надежды. И тут уже не важно: понимал ли, либо сознательно обманывался. Да и наш народ, понимая или не понимая, сознательно или бессознательно свой выбор сделал. Вот смотрите, в сентябре 1919 года, в разгар боёв за Омск, в Красную Армию влилось 24 тысячи новых бойцов из крестьян.
А Колчак в это же время вынужден был бросить 24 тысячи солдат на подавление у себя в тылу крестьянских восстаний. Бросили солдат на подавление, и что? А вот мы и увидели, что... Что, собственно, произошло в селе Ново-Кусково Томской губернии, да и не только в селе, а и в стране сто лет назад.
В завершение сошлюсь на цитату Ф. Шиллера: «Истина ничуть не страдает от того, если кто-либо ее не признает».
Комментарии Комментарии пока отсутствуют ...
Добавить комментарий:
|
||||||||||||||||||||||
Справедливо ли бессмертие для исторических персонажей? Положительных и, куда деваться, отрицательных? Тем более, если речь идёт об истории Государства Российского.
В команде или, если будет угодно, отряде лишь прапорщик не производил особого впечатления. Узкоплеч и чуть сутуловат. Офицерская форма сидела на нём мешковато, а толстые очки в роговой оправе придавали его худощавому, безусому лицу, вообще штатский вид. Но высокий узкий лоб и твёрдо, очерченные губы говорили о том, что неказистый с виду офицер обладает недюжинным умом и крепким характером. Остаётся добавить, что прапорщик Сергей Зворыкин, как не трудно догадаться даже людям не знакомым с воинской субординацией, занимал должность заместителя командира отряда.
|
СЕТЕВАЯ ВЕРСИЯ
/ АРХИВ НОМЕРОВ
/ АВТОРЫ
/ РУБРИКИ
/ ПЕЧАТНАЯ ВЕРСИЯ
/ О ЖУРНАЛЕ
/ КНИГИ
/ ПАРТНЁРЫ
/ АКТУАЛЬНО
/ КАРТА САЙТА
|
|
