Прощание со старым комсомольцем / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Позвонили: умер Виктор Шелиховский, бывший в стародавние времена (времена всесоюзных ударных комсомольских строек) известным бригадиром бетонщиков в котловане гидроэлектростанции, потом комсомольским секретарём на стройке и долгое время – начальником одного из строительных подразделений Братскгэсстроя.

Похороны – завтра.

Наступило время, когда ряды комсомольцев пятидесятых-шестидесятых годов, тех, кого называют сегодня ветеранами труда, стали быстро редеть. Уходило их жизни поколение пионеров – первопроходцев, первостроителей, первожителей, зачинщиков больших и малых дел. Шелиховский был одним из них. Он не был из тех, чьими именами называют улицы, но в городе его хорошо знали многие и уважали.

В день похорон у меня вдруг поднялась температура: должно быть, простыл, работая на даче. Сильно болела голова, и ломило кости. Нужно было полежать, но за мной заехал Шпет, друг и сподвижник Шелиховского, и на его машине мы поехали на прощальную панихиду.

Был унылый сентябрьский день. Дул прохладный ветер, изредка пробрасывающий заряды лохматых снежинок.

Приехали мы в загородный зал для прощания в бывшем поселке Строитель. За покосившимся ветхим забором располагались какие-то черные сарайчики. Место неприбранное и неблагоустроенное. За сараями – вход на крыльцо, а затем в небольшое помещение, которое когда-то было обеденным залом столовой. Теперь здесь был устроен ритуальный зал, в котором на металлических козлах был установлен гроб с телом нашего Шелиховского. Рядом сидели на скамье его старенькая жена с мокрыми заплаканными глазами и две плотнотелые женщины в чёрном, дочери.

Мы виделись с живым Шелиховским примерно год назад во время похорон одного из общих наших товарищей. Виктор был сильно похудевший, с серым измождённым лицом. Я знал, что он болен.

Теперь он лежал, укрытый белым саваном, среди искусственных цветов, усохший до неузнаваемости. Говорили, что он долго болел раком. Мучения больного были ужасными.

Для прощания с покойным приехали на автобусе несколько старух-комсомолок, и на машинах десятка два его товарищей. Приехал один из депутатов городской думы. Он постоял минут пять и уехал на быстрой машине.

Пришёл священник, молодой совсем человек в чёрном, с рыжей бородкой и стал зажигать свечи возле покойного. Каждому в зале дали по свечке.

Как большинство моих современников, Шелиховский был правоверным марксистом-ленинцем. Убеждённым безбожником. Но после нескольких месяцев изнурительной болезни и потери всякой надежды на выздоровление родные уговорили его креститься, и он равнодушно согласился.

Молодой священник быстро и привычно провёл обрядовые процедуры. Его действия, видимо, должны были демонстрировать связь между нашим бренным миром и миром потусторонним, куда направляется всякий усопший, и показать, что переход из одного мира в другой – дело закономерное и нестрашное. В присутствии служителя церкви этот переход представлялся простым и естественным.

Мы, участники обряда, молча сидели у гроба, слушая скороговорку священника и тихие звуки траурных мелодий.

Потом с прощальным словом выступил Шпет. Ему было положено: он был председателем городского совета старейшин, а Шелиховский был членом этого совета. «Спи спокойно, дорогой наш Виктор Александрович, – сказал Шпет то, что в таких случаях положено говорить. – Твой светлый образ навечно останется в наших сердцах».

Ни официальные представители мэрии, ни другие авторитетные лица от бизнеса или ветеранского совета не приехали. Видать, покойный Шелиховский для них был фигурой мелкой.

После часового обряда и произнесения дежурных фраз типа: «Он ушёл в иной мир, где нет ни боли, ни печали, ни воздыхания», наступило время окончательного прощания и выноса тела. Все слова, которые произносились, и действия, которые производились, казалось, должны были убедить присутствующих, что уход человека из жизни равносилен его переселению из одного жилища в другое. Дело это печальное, хлопотное – что поделаешь, – однако дело обычное, житейское. Ну, умер человек – жаль его, конечно. Но в этом нет ничего особенного. Умер – значит, пришло его время. И пусть земля ему будет пухом.

Возможно, ТАМ ему будет лучше, чем ЗДЕСЬ.

Возможно. Хотя ни у кого уверенности в том не было.

Четверо дюжих ребят в чёрной униформе подняли гроб.

Но тут внезапно громко вскрикнула и зашлась в рыданиях жена Шелиховского. Она обхватила гроб обеими руками, не желая его отпускать. Крики и причитания измученной женщины резко нарушали картину тихого обряда. Она не хотела мириться со смертью. Она не хотела отпускать дорогого ей человека ТУДА, в другой мир.

Она ещё о чем-то причитала, но было понятно, что изменить ничего не удастся.

Дочери взяли мать под руки, после чего она отпустила гроб. Его вынесли на улицу, задвинули в «газель». Жена и дочери сели туда же. За «газелью» поехал автобус, в котором сидели старухи-комсомолки. Остальные, кто был, разошлись по машинам и разъехались: кто куда.

Гроб с телом Шелиховского повезли закапывать на кладбище.

Так мы попрощались. Еще одного старого товарища проводили в последний путь.

Черные осенние тучи висели над нами. Было свежо, пахло снегом. Дул сильный ветер, и меня знобило.