«Москва не услышит…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Край мой мятежный.

Край мой крамольный…

Ветер-степняк пугачёвщиной дышит.

Край мой далёкий от Первопрестольной.

Горем завейся – Москва не услышит.

Горем завейся, ветром укройся,

Песней утешься, а я буду рядом…

Ойся ты, ойся! Столицы не бойся,

Край мой крамольный, оно тебе надо?

Что приуныла, родная земелька?

Что пригорюнилась, счастья не чая?

Где ж он твой царь самозваный Емелька?

Чай, ты слуЧАем по нём не скучаешь?

Тёплым платком оренбургским закутай

Зябкую степь, что от ветра продрогла…

Вспомни свою залихватскую удаль

И выходи на большую дорогу.

***

Соратник, друг, товарищ, враг

Парадоксально рады встрече.

Наш поэтический сходняк –

Содружество противоречий.

Хоть назовут потомки «съезд»

Товарищей заклятых стаю,

Здесь никого никто не съест:

Поэт поэта понимает.

Грустим, хохочем, пьём вино,

Витийствуем, исходим желчью…

Мы все равны. Нам всё равно –

Хотим утешиться, да нечем!

Не каждый тут друг другу мил,

Но держим небо, как атланты:

Посильно каждый – в меру сил

И в силу своего таланта.

И в том, кто сердцем изнемог,

И в том, кто пребывает в вере,

Одновременно, видит Бог,

Живут и Моцарт, и Сальери.

***

Всю жизнь рифмуя розы и морозы,

Всю жизнь воюя с собственной судьбой,

Я не унижусь до презренной прозы,

А, значит, не унижусь пред тобой.

Перед тобой, дарившим вдохновенье.

Перед тобой, ушедшим в злую мглу.

Перед тобой, мой непутёвый гений,

Хвалу воспринимавший, как хулу.

Любовь и кровь пожизненно миксуя

И раскрыляясь на сквозных ветрах,

Господне Имя не тревожа всуе,

О сокровенном как сказать в словах?..

Буксуя на житейских бездорожьях

И матом кроя бренную тщету,

Назло всем тем, кто жизнь мою итожит,

Остаться поэтессой предпочту.

Разговор с психиатром о рае

«… и смотрят последние астры в саду

На то, как топиться хожу я к пруду…»

Диана Кан (из раннего)

Хотела утопиться в тихом омуте

Без лишних истерических затей…

Но психиатр сказал с улыбкой: «Полноте!

Да пожалейте ж бедненьких чертей!

Ни перед кем ни в чём не виноватые,

Без потрясений и душевных ран,

Они живут не клятые, не мятые,

А тут бултых-пардон – Диана Кан!..»

Сказала психиатру: «Пыл умерьте-ка!

Я не за это деньги вам плачу.

Ведь не к лицу подобная патетика,

Любезный, ни врачу, ни палачу!

Чертям для драйва я необходимая:

Мысль утопиться – это неспроста.

Умеют же устроиться, родимые –

В раю позанимали все места…».

***

Он вёл их молча по былинным,
По диким муромским лесам -
Иуд, что верили наивно
В то, что и он иуда сам.

Вёл, обходя в пути святыни,
Не тратя понапрасну слов,
Духовно-ядерной твердыни,
Что называется Саров.

Он вёл их, Китеж огибая
И светлый болдинский приют...
Знать, на Руси судьба такая,
Что первыми героев бьют.

В пути не раз им повстречался
Шальной разбойник-соловей.
Вослед ведомым так смеялся,
Что листья сыпались с ветвей.

Вёл, обходя Урал и Волгу,
Хоть их никак не обогнуть...
Во временах-пространствах долгий -
Единственно возможный путь!

И мысль одна терзала сердце,
Ведомым вовсе не в укор -
Как миновать в пути Освенцим,
И Саласпилс, и Собибор?..

...А дальше, братья-ляхи, сами.
Эх, ни покрышки вам, ни дна...
«Кажись, пришли! - вздохнул Сусанин -
Варшава-матушка видна!..»

***

Мир озарён прощальною улыбкой

Ультрамарина, что целует просинь.

Кармином, охрой, киноварью пылкой

Поделится аксаковская осень.

Здесь пурпура и терракоты встреча,

Что сходятся в лесах стеной на стенку.

Но никакого нет противоречья

В прощальном буйстве красок и оттенков.

И так щедра осенняя палитра

Волшебного аксаковского слова,

Что как тут обойдёшься без пол-литра…

Дождя животворящего грибного?

***

Стихи, нежданные, как дети,

Даруются поэтам свыше…

Цыц, графоманы, пыл умерьте!

Но графоманы пишут, пишут.

Пока поэт в пылу мятежном

Прикладывается к бутылке,

Они скрипят пером прилежно,

Стихи выводят из пробирки.

Отбиты премиальным налом

Мёртворождённые стишата,

Заполонившие журналы…

Обматерить, не хватит мата!

Не любят мата графоманы,

А вот поэт подчас бестактен.

И кроет словом окаянным

Натужный дактиль-птеродактиль.

Уймись, поэт! Тебя читая,

Не минешь зависти к таланту.

Не потому ль предпочитаю

Читать нетленки дилетантов?

Любви, уж если откровенно,

Мне графоманы не внушают.

Но вот зато самооценку

Весьма конкретно повышают.

Ну что же? И на том спасибо!

Стремясь к лауреатской цели,

Меня, такую неулыбу,

Они развеселить сумели.

Смеюсь над ними в полный голос

Испепеляющее игриво.

Моя надменная весёлость

Похлеще ядерного взрыва.

***

«Ножки, ручки, щёчки и так далее…

А при мне – сварливая жена…»

Евгений Семичев

Сама себя спросила нынче: «Та ли я?»

Сама себе ответила: «Не та!»

Куда то, на хрен, подевалась талия –

Неоднозначна жизни полнота.

Кляну себя, не ведая усталости -

Жесток удел великих поэтесс.

Намедни обруч покрутить пыталась я –

Он еле-еле на меня залез.

Воскликнул: «Ручки, щёчки и так далее…»

Меня увидев, Семичев-поэт.

Подлец, тактично умолчал про талию,

Как будто бы её в помине нет.

Как мать-земля я стала по экватору,

А ведь была стройна я, словно ель.

Не помогают платья-мотиваторы

Размера вожделенного икс-эль.

Я на саму себя теперь – пародия.

Из зеркала глядят, мечты поправ,

Издержки моего чревоугодия

И следствие вакхических забав.

О, Русь моя! Сплошная вакханалия!..

Быт заедает скудость бытия!..

Вернись ко мне, моя беглянка-талия?

Тебя взыскует родина твоя.

***

«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и

лаяй…»

Василий Тредиаковский

Распилы-откаты. Откаты-распилы.

И это, ребята, не лесоповал.

Чиновная шобла почуяла силу

И нас превратила в доходный товар.

А, впрочем, стозевное чудище обло,

О коем ещё Тредьяковский писал,

Себя почитает нисколько не шоблой,

А – солью земли и началом начал.

От веку всегда при чинах и в законе.

Её не касается смутная хмарь.

Стальной ли генсек восседает на троне,

Сусально-елейный помазанник-царь.

Будь имя её не помянуто всуе.

Осыплет себя мишурою наград

И так венценосца искусно танцует,

Что сам, бедолага, порою не рад.

Забавно, что так прозаично-неброско

Без гнева, патетики, пафосных слов,

Похожий на стёб неформала-подростка,

Звучит мой проворный стишок про воров.

Бюджет распилили проворно и ловко,

И не презирая презренный металл…

Знать, самое время с державной сноровкой

В Сибири осваивать лесоповал.

Моя Марсельеза

Пролетая, пролетая,

Как фанера над Парижем,

Пролетарий, пролетарий,

Революция всё ближе.

На гербе орёл двуглавый,

Вырезанный из фанеры.

И ни левым, и ни правым,

Ни центристам нету веры.

Толстый поп кадилом машет,
Отгоняя дух советский.

Двадцать первый век пустяшный

Тупо занят жизнью светской.

Бесноватые уроды,

Что страну разворовали,

Про какие-то свободы

Будут мне читать морали?

Пролетарская Мадонна.

Православная аскеза.

Цвета марсала знамёна,

А над ними – Марсельеза.