Истоки

 

В русском языке слово «хорошо» происходит от старого «хорошь», а оно, вероятно, доносит до нас древнее имя забытого ныне бога солнца – Хорса (Хърсъ). То есть, в древнем понимании, «хорошо» - это как солнце, а уж солнце - это всегда хорошо… И, как тысячи лет назад повелось в Северном полушарии, так было и в этот день – было и хорошо, и было солнце.

- Дедушка, а что мы просто так сидим? Давай лучше я плавать буду, и на следующих соревнованиях точно победю!  – заявил 7-летий Илья, имея в виду непочётное «третье с конца» место на недавних внутренних соревнованиях его плавательной секции.

Обстановка располагала к плаванию. Дед с внуком сидели на песчаном берегу местной речки, чьё неторопливое течение не представляло никакой опасности для ребёнка. Вокруг носились ласточки, и уже с неделю стояло уверенное июньское тепло.  Природа налилась зелёным соком и спешила разрастаться и жить. Рядом  лежали три удочки, однако дед не испытывал желания расставлять их, предпочтя рыбалке молчаливое созерцание.

- Нет такого слова в русском языке. Нельзя сказать «победю».

- А как сказать? «Побеждю» что ли?

- И такого слова нет. Никак не сказать.

- Это почему? Давай придумаем такое слово…

- Не надо придумывать. Не нужны эти слова. Нет ни «побеждю» ни «победю», потому что неизвестно ещё – победишь ты или нет. Так уж в Россиюшке уложено – не загадывать победу. Бедово это.

- Мммм… ну ясно… А почему тогда есть слово «победим»?

- Ну, так, когда нас много – мы всегда победим, - усмехнулся дед. – Вместе - сила, известно ведь!

Дед в семье слыл чудаковатым. Сторонился людей и всё больше замыкался в себе. Трепетно относился к словам, сердился иногда ни с того ни с сего. Любил чистоту, но органический мусор раскидывал по палисаднику, а иногда и вовсе за забор. С годами странновато стал произносить слова – медленно и веско, чётко выговаривая буквы  и делая необычные ударения или акценты. Из-за этого его речь стала попахивать какой-то брутальной патриархальностью и даже язычеством. «В каком-то своём мире живёт… По-ходу, параллельное гражданство себе на небесах оформил…» - шутил сын.

- Ну, так можно поплавать или нет? – переспросил Илья.

- Давай поплаваем. Так оно лучше.

- Спасиб, дедуль. Мама в жизни бы не разрешила.

- И тебя спаси Бог, внуче. Спаси и сохрани… А матерь… на то и матерь.

Матери возводят стену перед своими детьми, чтоб их защитить. На пользу ли это? Дед вспоминал сейчас и свою мать, и в общем, затушёванном уже, калейдоскопе воспоминаний, она не потеряла ни остроты, ни яркости. Как наяву. Мать – первое существо для человека и первое слово в любом языке… Всё ли они делают правильно? Нет. Но они делают всё, что могут. Мама – священно.

- От меня и по лево, внуче. И далеко не плавай.

- Против течения что ль?

- По течению каждый может.

- Ну ладно.

«Ладно – суть лад – порядок, устой, согласованность, равновесие» - думал себе дед. Почему согласие выражается этим словом? В противоречии мироустройству согласие не имеет веса? Или как согласие с законами мироустройства? Он глянул на потомка. Потомок, фыркая и хлопая по бокам, медленно входил в воду.

- Холодная?

- Нет, деда… Ты лезь и увидишь.

- Я и так вижу. Холодна.

- И что, не поплывёшь?

- Я и так уже плыву…

- Это где ты плывёшь? – оглянулся Илья.

- По веремени, внуче, по веремени.

Время в сознании деда неизбежно растягивалось в сакральное веремие – что-то таинственное, длинное и бесконечное. Похожее на тёмное течение этой небольшой реки, оно неспешно текло из ниоткуда и исчезало в непроглядной дали. «Вервие, веретено – всё это нить»,- думал дед. Но веремие, в какой-то точке которого он ощущал и себя, это нечто большее… Течение, являющееся причиной, началом и концом, порядком и строем. Непостижимое и всеобъемлющее.

- Все реки текут, внуче. Все – резюмировал свою мысль дед.

- И почему?

- Чтобы быть. Что не движется, то умирает.

- Всё, что не движется, умирает? И я умру, если не буду двигаться?

- Точно.

- А если я всегда буду двигаться, я никогда не умру?

- Всё останавливается рано или поздно, Илюш. И умирает.

- Но почему останавливается? Просто так?

- Просто так не бывает. На всё причина.

«Как иначе?» - думал дед. Причина – это «нечто при чине». А чин – это и есть порядок, лад, способ, закон. Любая причина – следствие закона мироздания. Она не бывает просто так.

- Дед, а сколько тебе лет?

- Много, не помню уж.

- А не умирать сложно?

- Не умирать легко. Жить сложно.

- Это почему?

- Потому что «сложно». Потому что сложить надо много всего, чтобы жизнь получилась. А если не слаживать, то не полная она, больная, жизнь.

- Это когда болеешь?

- Нет. И да.

- Когда бедный?

- Не так. Бедный – это просто когда беда в самом человеке. От малого ума или ещё как… Но и бедам всегда есть причина. А не когда денег нет. Бедными и с деньгами бывают.

Бедный при деньгах. Одинокий в людях… Омут воспоминаний затягивал старика.  Он вспоминал себя. Успех, к которому стремился. Что это? Успех – в русском языке само это слово означает «то, что произошло поспешно». Удача – «то, что даётся». Где здесь был он сам? Но казалось, что во всём – личная заслуга. Поэтому пришла гордость. Не зря предки назвали её этим словом: «отгородиться», «ограда», «городить» - всё это слова того же значения. Гордость возводит вокруг себя стены и начинает не замечать окружающих. Поэтому за гордостью всегда приходит одиночество – состояние, сложенное в нашем языке из слов «один» и «очи». В этом пустом одиночестве, среди собственных мыслей, силясь объяснить возникшую неполноценность,  душу человека неизбежно наполняет разочарование – буквально «разрыв чар», владевших впечатлительной душой. И вот тогда это становится «невыносимым» - то есть, «тем, что невозможно вынести». Из души. Никогда.

- Дед, а я стану богатым?

- Господи спаси, ты и так богат, Илюш…

- Это как так, дед? У нас богатство есть?

- Есть у тебя лично. Да ещё прибавится, если не растеряешь. Вдумайся, богатство – это что Бог даёт. Только не замечаешь ты его пока. Проживёшь жизнь, поймёшь.

 

Какое ему богатство? Исковеркали суть всего. Думают – деньги! Достаток – это, может, и деньги, но и то лишь столько, сколько «достаточно». Но не «богатство». Деньги точно не от Бога. Никогда не было ещё ни с кем такого, чтоб деньги счастие несли. И будет ведь стремиться, добиваться…  А что такое стремление? Быстрота, стрела, стремительна  - всё это одно слово. А быстрота редко устойчива. «Стремнина» ведь, пропасть. А добиваться – это и вовсе бить нечто и добивать. Никак, саму жизнь… Вот жизнь нас потом и судит. А мы жалуемся на судьбу. Судьба – это и есть суд. Суд самой жизни. Потому этим словом и названа.

- Представь, Илюш, то есть «поставь перед собой навсегда», что есть Великий суд. Не тот, который в Писаниях сказан, а прямо сейчас происходит. И вот, все твои слова и поступки судья взвешивает… Имя судьи, как есть – «судьба». И вот как ты поступаешь – так тебе и откликнется. Ложь – в дрожь. Страх – в прах. Совесть – добрая весть. Честный – чистая честь. И будет тебе и богатство, и честь, и радость.

Внук уже не слышал деда. Взбивая воду, он всеми мыслями был там – на будущих соревнованиях, и в будущей взрослой жизни, чуть ли не знаменитый пловец, готовый броситься и спасти, или выполнить особо важное задание… Река времени всегда шепчет нам о будущем. Но нам трудно услышать её. Может, потому, что избегаем тишины…

«Не лги ни себе, ни миру. Не разбрасывай слова, а храни их. Нет их лишних, пригодятся.  Думай над всем, что делаешь. Всегда спрашивай «почему» и «что» - как молитву, медленно проговаривал дед.

«Нет лжи и нет вины – наступит свобода» - размышлял он. «Свобода» суть два слова – «своё»  и «бда», т.е. «бытие, бдение, пребывание». То есть, это пребывание в нечто своём, а не чужом. Получается, либо принимаешь закон и делаешь своим, либо свой чин создаёшь, который не противу речи лада мира… Будь, Илюша. Дорога свобода, да ценна.

Не так уж всё мудрено. Не такие уж они непонятные – чин, лад и мiр. Из года в год род людской размышляет и открывает этот закон. Всё что несёт веремие – неизменно. Находят люди новое – выражают его  словами, складывая новое понятие из существующих, а если не находят слов, то называют так, как чувствуют… В том и мудрость вся. Всё объяснено давно. Кто не додумал ещё – у того мало слов в языке, кто понял – у того язык тяжелее. Только стали забывать смысл того, что говорим… Оттого и разлад.

 - Деда, деда… - тряс его за шею Илюха. - Ты заснул что ли?

Очнувшись от своих грёз, дед опознал перед собой широко раскрытые глаза внука, увидел их тревогу и возбуждение, ощутил холод мокрых ладошек, сжимающих его шею.

- Деда, я подумал, что ты устал двигаться и умер!

- Не бойся так за деда, внуче. Когда дед перестанет двигаться и умрёт, он всё равно останется.

- А где ты останешься? Я хочу к тебе приходить.

- Тебе не нужно будет никуда приходить. Я останусь в тебе.

Солнце светило всё так же, ласточки живыми пулями взлетали над речкой и бросались вниз, а вода безмолвно текла…  Обняв за спину мокрого внука, грея его своим теплом и чувствуя биение маленького сердца, на песке берега сидел старик. В русском языке слово «счастье» образовано из двух слов и обозначает «соединение с чем-то большим, частью чего являешься».

И так оно и было.

 

 

Игра

 

В то солнечное лето птицы будто не могли накричаться. Сладко и самозабвенно они надрывали свои маленькие связки из всех углов и кустов небольшой бабушкиной деревни. Они кричали о счастье и сытости, кишащей вокруг, о своих птенцах и гнёздах, о вечно благополучном прогнозе Гидрометеоцентра и об умопомрачительных деревенских закатах.

Мы, городские дети, оставленные своими родителями на летний период под стариковский присмотр, также забыв обо всём, бегали по песчаным улицам, наслаждаясь текущим моментом, даже и не пытаясь знать что-то о будущем. Жгли костры и сбивали пятки, купались в речке и воровали соседскую клубнику, играли в индейцев и пытались улизнуть от взрослых поручений. В настоящем было столько всего интересного, что будущего просто не существовало.

- Я Мороз-Красный Нос! – ревел как медведь, чуть выпивший дядя Витя. – Кого коснусь – заморожу!

Широко расставив руки, он стоял посреди неширокого двора, пытаясь коснуться кого-либо из нас, пробегавших мимо него в обоих направлениях. Нос его, наверное, действительно был красноват, но от всего этого рычания исходило такое дружелюбное благолепие, что мы с хохотом проносились мимо, пытаясь раздразнить его ещё больше.

Самый старший из нас, Саша, всячески демонстрировал, что его не очень-то забавляет игра в салочки с мелюзгой, и поэтому в момент всеобщего перебегания, нарочито не спеша, грациозно, как гепард, перемещался на противоположный край двора, самодовольно усмехаясь. Но, конечно, его захватывал азарт успеха. Кроме того, он поглядывал в сторону бурно взрослеющей Ани.

- Я боюсь! Не побегу! – визжал робкий соседский Вадик, но всё равно бежал.

- Красный нос, красный нос! – дразнил, уворачиваясь от рук дяди Вити, ловкий Мишка.

Словно сквозь лопасти сказочной мельницы проносились мы между его рук. Маленькие дон-кихоты, побеждавшие каждый в своей сказке. Один за другим игроки замирали посреди двора, но радость от этого не прерывалась. Вот и я уже, хохоча, стоял «замороженный». Саша, поняв, что скоро останется единственным участником, незадолго до этого незаметно вышел из игры, и уже сидел в стороне.

- Дед Мороз, ты меня сейчас сразу заморозишь! – вскричала Аня, желая утвердить первенство. – Тогда кто победил? Что это за игра, если нет победителя?

Через много лет ослепительная красавица Аня, бросив институт, скатится на самое дно. Привыкнув пользоваться своим обаянием, она пропустила момент, когда нужно было выбирать пристань, и вешалась уже на каждого, кто хоть ненадолго мог обеспечить ей существование. Говорят, она смогла найти в себе силы слезть с зависимостей и, наконец, выскочила то ли за француза, то ли за араба, но и там не сложилось. Вернулась. Только в возрасте далеко за тридцать она нашла простого крепкого мужчину-вдовца и смогла родить ребёнка. Говорят, что сейчас она поёт в церковном хоре. Мишка, которому на заре жизни Аня успела разбить сердце, пропал лет на двадцать, но в двухтысячных вернулся в деревню, сразу женился на местной из молодых, завёл троих детишек и построил дом на месте родительского. Каким-то образом мы однажды увиделись, и сейчас иногда я навещаю их крепкую простую семью. Именно от него я узнал, что наш нерешительный Вадик, попав в армию, не стал уклоняться от распределения и уже в Чечне попал под новогоднюю раздачу. Вернулся он с четырьмя ранениями и Орденом Мужества. Говорят, вытаскивал пацанов. Это немногое стало нам известно от его матери, живущей в деревне. Сам он давно переехал в другой регион. Самый старший из той нашей вечной компании, Саша, в деревне давно уже не показывается. Ещё в девяностых он примкнул к «правильной» компании, что обеспечило ему некоторый успех, но и затребовало определённой жертвы. Ему пришлось порвать с родителями, так как фактически их разорили люди, с которыми Саша связал свою судьбу. Выбор совершённый им не подлежит обсуждению и разговорам. Про него просто забыли. Мне кажется, я однажды видел его, за рулём неплохого автомобиля, но он отвёл глаза и проехал мимо.

- Аххаха! Потому-то и самая лучшая игра! Ну-ка, беги сюда! Я Мороз-Красный Нос, всех заморожу! – комично рычал дядя Витя под общий хохот, и игра шла своим чередом.

Игра, в которой нет победителей.

 

 

Да

 

Стоя здесь, в её сознании проплывали века подавления… Подчинённое положение, материальная зависимость, отсутствие права принятия решений. Физическая слабость, потребность в защите, никакого права изменить свою жизнь без чужого одобрения. Без одобрения «того, кто главнее»  – сначала отца и матери, учителей, потом мужчины. А если..? Нет, иначе – изгой. Иначе – никто. Никакой возможности совершить поступок. Одни обязанности. Должна «то», должна «это». Поступать «так», быть «как надо», смотреть «чтобы не дай бог»… А кто-нибудь вообще спрашивал? Со времён самого Эдема никого не интересовало, что хотелось ей.  Но виновной в конце-концов всегда назначалась она. Ввела в грех – и все объяснения… А разве спросил Парис Елену, когда выкрал её, увезя в Трою? Спросили ли её желания те, кто выкрадывал её у него позднее? Все эти войны, жертвы, падение империй – разве нужно было ей хоть что-то из этого? Нет. Покой, достоинство и сильное плечо – всё, о чём мечтала она все эти тысячелетия. Но и это – лишь ради жизни. Жизни, которая должна продолжаться наперекор этим безумным мужчинам. Вопреки им. И всегда она смирялась. Терпела, зная, что даёт жизнь. Поля, полные хлеба, детский смех и мягкий блеск очага – вот к чему стремилась она всегда. Но сказать, что этот искомый покой похож на забытый Эдем – тоже насмешка. Снова вся ответственность была на ней. За дом, чистоту, сестёр и братьев, за радость, в конце концов… Все эти «надо» и «должна». Те же боль, труд , терпение и безмолвный разговор самой с собой… Изменилось ли что-нибудь для неё сейчас?
Вроде и изменилось – теперь всё она может сама, только легче ли от этого? Легче ли стало оттого, что Одиссеев днём с огнём не сыщешь, а те, что остались, не понимают, что от них требуется? Получается, что теперь не только можно всё самой, но уже и вынуждена? Легче ли теперь дарить жизнь и хранить её росток? Хотя, может и не всё так беспросветно. Есть ещё Македонские – завоевал, покорил, пленил и околдовал… И кажется, что с ним надёжно, как в самой большой крепости. А вдруг всё изменится? А вдруг погаснет искра? Утихнет буря в душе? Обязательно ведь утихнет. И что тогда? Холодные разговоры, вынужденность сосуществования, равнодушие? Стоит ли начинать? Чтобы потом мучительно выслушивать, подчиняться и мечтать? О чём вообще можно мечтать, когда главный выбор в жизни сделан? Время безжалостно, и не даст отыграть назад. Короткая, как цветение тюльпана, юность, а дальше – хлопоты, дети, внуки, труд, кухня, покупки, дом. Весна проходит, и за прохладной, но яркой осенью, полной плодов, наступит вечная зима, такая обычная в этих краях. Бесконечная.
Кто он, этот мужчина, чья грудь ходила ходуном при взгляде на неё? Добился. Не узнать теперь, раскрылся, каким его не знали, будто крылья обрёл. Всегда ли он будет таков? Полный планов, упрямый, молодой и сильный, мечтательный и лёгкий на подъём… Легко дающий обещания, и готовый идти до конца ради их исполнения. Такой самоуверенный, но иногда беспомощный, как дитя. Точно ребёнок, не знал, что ему одеть сегодня. Ну и завоеватель! 
А что, если потускнеет этот взгляд? Ноша тяжела, и ох, трудно поднять голову, взглянуть на то же небо, которое видел в синеве глаз любимой…  Искал, чтоб вознестись, и находил так близко… Заботы, рутина и ответственность лягут вдруг тяжёлым бременем, придавят взгляд к земле. Станет строг, скуп на слово, а может быть, зачастую и сердит. О чём останется мечтать? Погрубеет, станет ещё более упрям и тяжёл к переменам. И как большой матёрый зверь, будет всё неохотней покидать своё логово, лишь чтобы быстрее вернуться в него снова и опять целыми годами без слов смотреть в огонь её очага. Будто готовясь к великой зиме. Зиме своей жизни. Да, она знала, что так и будет. Все тысячелетия до них, тысячелетия после, и ничто не сможет изменить этот ход. Она видела, как мужчины её рода уходили в эту большую дрёму, когда приходила их личная осень. Потихоньку, с каждым посеребренным волосом, они становились ближе к своей большой зиме, лишь вздрагивая иногда воспоминанием первого детского смеха, и, конечно, первого поцелуя. И тогда сердце снова наполнялось теплотой, и лёд отступал. В открытое окно снова врывался кусочек весны, ушедшей уже будто навсегда… Но ненадолго. Она знала, что такое будет происходить и с ним, а хлопоты и заботы так же и останутся на ней, как прежде. Но разве это  неправильно? Ведь у каждого различные роли, и роли эти достойны. Да, мужчины несовершенны. Они бывают неповоротливы, даже и  ленивы, делают много глупостей, требуют внимания словно дети, втайне страшатся неудач, сердятся, попадая в неловкое положение, бывает, не доводят до конца начатое, любят мальчишеские игрушки, игры и регалии, искренне расстраиваются несбыточности своих заоблачных ожиданий, до конца продолжая верить в них, и вообще-то, быстро теряют своё могучее здоровье. Но есть в них и ещё что-то. Ведь, когда приходит большая опасность, такая, которая может угрожать ей, её детям и их будущему, эти неловкие существа без лишних слов стряхивают свою дрёму, собираются и уходят умирать. Умирать за неё, за солнце над головой, за эту землю, на которой вырастут её дети. Потому что в этом всегда и состояло их истинное предназначение. И лишь за одно это испокон веков им прощается всё.
Она посмотрела высоко вверх, будто пытаясь понять, когда первая снежинка приземлится и на её маленький нос, растаяв. Но вместо белого неба над ней белел сводчатый купол, на котором ярко нарисованные крылатые существа с нимбами порхали вокруг женщины с ребёнком. Женщины, так похожей на неё. «За зимой всегда новая весна» - подумала она, и перевела взгляд на священника. Она знала. Она всё знала.
«Да, я согласна» - сказала она.

 

 

Притча про истинный возраст

 

Когда-то давно, в начале месяца хамаль 1391-го года хиджры по персидскому календарю, один парень с калининградской пропиской путешествовал по пыльной земле древнего Бамиана. С синего неба уже яростно жарило весеннее солце, но на серых камнях ещё белели крупные наросты белого снега...
Мне захотелось сойти с дороги, чтоб по изумрудной молодой траве подойти к шумящему внизу ручью, стекающему из-под талых снегов. Отдохнуть, напиться, набрать воды...
Ч-з некоторое время, уже растянувшись на зелёной лужайке и наслаждаясь томной прохладой, я обратил внимание, что на вроде-бы хаотично расположенных белых камнях вокруг меня - выгравированы закорючки персидских цифр. Именно цифр - они похожи на наши, а алфавит фарси до сих пор мне незнаком. И ещё какие-то чёрточки..
цифры
Господи! Я же лежу посреди кладбища! Я вскочил.

Через некоторое время, заинтересовавшись увиденным, наклоняясь и пытаясь сопоставить даты (чтоб понять насколько это древний погост) я вдруг понял, что разница цифр в промежутках, в основном обозначенная лишь годами, составляет неприлично малую величину:
9 лет, 4 года, 8 лет и несколько (прописью) месяцев... Как так? Здесь что, одни дети? 
Чувство чужого взгляда заставило меня оторваться от столь драматичного расследования.. Мы всегда чувствуем его. 
На холме невдалеке от меня стоял старик.
Что я мог сказать ему со своим словарным запасом? Только "салам алейкум".
- Алейкум ассалам! - ответил старик и не спешил со следующими словами, разглядывая меня..
- Сафар - крикнул я после некоторого взаимного молчания. (Эт "путешественник" по-нашему).
Старик чуть расслабился, потом произнёс некий вопрос, и поняв, что я его не понимаю, махнул приглашающе рукой.. Мы поднялись по склону.. 
За пригорком стояло несколько квадратных глинобитных строений, не обнесённых, однако, как здесь принято, высоким забором. Чуть остановившись, и махнув рукой в сторону кладбища, старик с улыбкой спросил что-то. "Немифахма" ("не понимаю") ответил я. Усмехнувшись и махнув рукой, старый проговорил что-то, из чего я понял "мехмун" (что значит "гость") и "чай" (что значит "чай"). Мы подошли к одному из строений, он пригласил меня сесть, скоро зашипел чайник и завязалась наша нехитрая беседа. Куда, откуда, имя, кем работаю, куда направляюсь - это более-менее я мог объяснить. Пространные комментарии старика вселяли спокойствие. Явно философствует... Я выложил на скатерть и свою лепёшку, также для вежливости пощипал хозяйкой снеди. Старик периодически отходил куда-то, по возвращении комментируя нечто. В целом мы неплохо пообщались, компенсируя отсутствие слов знаками рук. Я осмелился даже поднять тему детского кладбища, но так и не понял объяснения, констатировав "немифахма", на что старый сделал такой знак указательным пальцем, что типа "погоди, ч-з 5 сек объясню тебе по-нормальному". В общем, пора было прощаться - солнце спало, а холод в этих горах бывает мертвецкий. Да ещё тачку ловить...
Неспешность старика и периодический знак "..погоди, не рвись" дали мне понять, что он что-то ждёт. Ответ подоспел очень скоро.
На шоссе за холмом просигналила машина, кто-то крикнул нечто, и старик махнул рукой: "пошли". Я свернул оставшуюся половину лепёшки назад в рюкзак и, отказавшись от предложенного провианта, взял всё же одно яблоко, поблагодарив хозяина.
- Эй, шурави, сюда ходи, город нада машин! - кричал с асфальта улыбчивый пожилой водитель. 
Мы попрощались. 
Водитель, Ярдин, оказался сносно говорящим на русском, так как был каким-то чиновником в 80-х, во время русского присутствия. Взял с меня достаточно умеренную цену за путь до Чарикара, хотя изначально предполагал, что мне на Кабул. Пообщавшись о том-о-сём, мы неплохо, очень познавательно, провели время в пути, и в какой-то момент разговора он наконец сказал:

"Знаешь, старик просил меня объяснить тебе суть того, что он не смог объяснить тебе сам. Это действительно могилы, но не детей, а их могилы, там похоронены эти "хаджи" . Ты только что побывал в пристанище суфиев, друг. Так вот, они ведут иной отсчёт своим годам. Длинный платок на их шее, или в тюрбане, ты навряд ли это заметил, испещрён знаками. Это столбики, риски, просто палочки. Дело в том, что когда этот человек чувствует, что прожитый миг был для него счастливым, цельным, великим, незабываемым, или познавательным - он просто рисует ещё одну палочку на своём платке, обычно обозначающую 1 час или закорючку за 1 целый день. Несколько линий - несколько часов/дней счастья. Очень просто. И вот когда этот старик умрёт, другие соберутся и будут складывать все эти его часы и дни. Эта сумма сложится в какие-то годы и именно эту цифру набьют на камне. Ведь только это и есть наша настоящая жизнь."

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование