«О, сколько следов утонуло в снегу…»

Следы на снегу

Февральскую стужу забыть я не в силах –

О, сколько следов утонуло в снегу

И сколько улыбок растаяло милых,

В колючей метели, на долгом веку.

Затем ли, что сам я из крошева льдинок,

Мне жить суждено у кострищ, на снегу,

Где жизнь – непрерывный, слепой поединок

И пламя багровое лижет пургу.

Застыло на грани стихий половодье,

И правда жестока, и я не солгу:

Мне только судьбы натянуть бы поводья,

Хотя бы и льдинкой сверкнув на снегу.

Казалось порою, что всё миновало

И время, смешав, всё скрутило в дугу;

Не то леденило, не то согревало,

Что ныне мерцает на белом снегу.

Я вечно пребуду на яростной грани –

Ни зла, ни добра позабыть не смогу.

Мерещатся тени в недвижном тумане,

Но сердце всё ищет следы на снегу…

Джихад

Доколе будет литься кровь? Доколе?!

Аллах, услышь предсмертный хрип раба,

И если это во всевышней воле,

Пусть не растает в мареве мольба!

Ужель повиснет, ничего не знача,

Извечная хутба: «Аллах велик!»?

Ужели Ты не слышишь горечь плача?

К слезам ребёнка оберни свой лик!

Счастливей нас твоих мечетей глина,

Что сохнет, краткий ливень переждав,

Но оседает голос муэдзина

Печальной пылью на ладони трав.

Веками мы в намазе пятикратном

Взываем к милосердию небес,

Но просьбы камнем падают обратно,

Раздоры гибельные сея здесь.

Не ради эфемерных гурий рая,

Пройдя горячие пески пустынь,

Спешит смиренная толпа людская

К подножию таинственных святынь.

Ведёт их вера в божью справедливость, –

Мечта недостижимая, увы,

Что бедуину древнему приснилась

Под небом нестерпимой синевы.

Доколе будет литься кровь? Доколе?!

Безмолвствуют пустые небеса –

Ни эха, ни сочувствия, ни боли…

В пески уносит ветер голоса.

***

Я родился в феврале, в холодной сакле,

Где от лампы прочь к углам металась мгла –

Повитуха с волосами цвета пакли

Моему рожденью ночью помогла.

За окном свирепо завывала вьюга,

Дверцу печки пламени лизал язык,

И в заснеженной, завьюженной округе,

Как в родной стихии, утонул мой крик.

Матушка, вся в мелких бисеринках пота,

Знать в счастливом материнстве не могла,

Что седых метелей ледяная нота

В душу мальчика навеки залегла.

И с тех пор мотив мелодии печален,

И пою ли, плачу – всё выходит стон.

Вместо перегноем пахнущих проталин,

Льдов намёрзших резкий и холодный звон.

Но терзать уже недолго стылой ноте,

Так за жизнь и не оттаявшую плоть –

Близится к концу тяжёлая работа

И к теплу свечи зовёт, зовёт Господь…

Гонка на выживание

Нет причины для сердечной смуты –
Всё покажет и подскажет Гугл.
А давно ль стоял на перепутье,
Словно пилигрим, костляв и смугл.

Вдоль дорог расставленные знаки,
Сомневаться не позволят вам –
Обрисуют ямы и овраги,
Обозначат и кафе, и храм.

В Божий дом должна вести дорога
(От греха земного и суда),
Но когда асфальта слишком много,
Тянутся дороги в никуда.

То ли дело, тихие тропинки,
И названий-то которым нет.
Они вьются, вьются по старинке,
В вечности седой теряя след.

Жизни смыслы неизменны в сути,
Незачем переходить на рысь.
Возникает храм на перепутье,
Когда сердце выбирает высь.

Белая размётка автобана
Прочертила контуры границ, –
Не заметишь тропку средь бурьяна,
В полдень не присядешь у криниц.

В жажде новизны, сжимая губы,
Всё быстрей несёмся мы к концу
И симметрию теряют срубы,
Не подбитые венец к венцу.

Хочется порою, сняв ботинки
И всезнание послав к чертям,
По утоптанной пройтись тропинке
К роще, где белеет сонный храм...