«Я отыскала первослово…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Пушкин

Вольной русской речи

Катится река.

Александр Сергеич,

Я – издалека.

Знаю из рассказов,

Писем и картин:

Вы – голубоглазый

Смуглый господин.

Воспеватель воли

И дитя до слёз

В русом ореоле

Вьющихся волос.

Пишут, что не шибко

Рослый – пять вершков.

Но хронист ошибся:

Вы на сто голов

Выше даже века,

Смявшего звезду…

Вот сирени ветка,

Как у Вас в саду.

Та же шевелюра

Буйного цветка,

Вашего прищура

Свежая строка.

Стало быть, пригожий

Этот райский сад

Оказался горше,

Чем Дантесов ад.

Не сломала срока

Магия камней:

Подчинились року

Ваши семь перстней.

Там, от Чёрной речки,

Обжигая лёд,

Вольной русской речи

В жилах кровь течёт.

***

Блаженная мати Матрона,

В платочек упрятав чело,

Сидит за тетрадкой влюблённо,

Не видя вокруг ничего.

Февраль застегнётся – и выйдет,

А март распахнёт облака, –

Она ничего не увидит

В содружестве стен-потолка.

Но что там, на донышке глаза,

Ни ты не ответишь, ни я.

Ползут по стене метастазы,

И блюдца в серванте звенят.

Окликнет чужое пространство,

Накроет её с головой, –

Испуганной птицей прекрасной

Ложится она на крыло.

Ах, мама, не дай им ответа,

Не верь чужеземцам, не верь, –

Уже вышивает на ветках

Пасхальницу новый апрель.

И будет яичко к обеду,

Кулич и тепла благодать.

А я непременно приеду…

Чтоб вскоре уехать опять.

Я верю: всё будет в порядке,

Как прежде, от сих и до сих,

Пока ты рисуешь в тетрадке

Молитвы о чадах своих.

Сызрань

Сызрань – сыздавна, сызмала, сызнова…

Деревянное кружево крыш…

Кисть берёзы окошки забрызгала,

У которых с восторгом стоишь –

Человечишко перед вершинами –

Лепотою высокой объят.

Бирюзовая арка с кувшинами,

Где былое, как вина, хранят.

Сызрань – сызнова… Бросит украдкою

В Крымзу солнце – сверкают круги –

И протянет с кремлёвской печаткою

Пятиречье, как пальцы руки.

Сызрань – сыздавна, сызмала, сызнова

Белой птицей уходит в полёт

И, мелодию вечности вызная,

На земле в красном камне поёт.

То светло, виновато печалится,

Не скрывая морщин на челе.

И берёза в окошке качается:

Удержись, утерпи, уцелей!..

Жив лишь только молитвами деревца

И, быть может, отвагой своей,

Там балкон до последнего держится

С благородством купецких кровей.

Симбирск

Сим-сим, откройся!

Ларцом Владимирского сада

с его златоволосой нимфой

в неспешном шелесте фонтана.

Води мостами, как смычками,

звучи виолончелью Волги!

Вчера ли в кружеве ранетка

с тобой стояла под Венцом?

Катись, свияжское колечко,

тори причудливое русло,

вдевай – мостам на удивленье –

фату тончайших облаков.

Весь день бродить по разноцветным

половичкам сплетённых улиц,

ах, загляжусь – коньки резные

летят под дугами крылец!

Симбирск, откройся!

Щеколдой двери деревянной,

ключом, оброненным Маришкой,

скользнувшим в лоно подземелья…

И честной карамзинской музой,

и русской мыслью Гончарова,

и одному тебе присущей

мемориальностью имён.

Но сколько света и надежды

у птицы Спасо-Вознесенья,

у пьющих небо голубое

золотоклювых куполов!

***

Ты знаешь, Нижний стоит мессы,

как возвращения – гнездовье.

Я полюбила эту местность,

как птица, первою любовью.

Я отыскала первослово

у стен Макарьевского храма,

я полюбила этот говор

(он до сих пор остался с мамой).

Там бродит время тихой сапой,

и молоко в подойник брызжет,

там живы дедушка и папа,

и тётя Настя с дядей Гришей.

Они идут из комнат, с лестниц,

глядят с портретов, не мигая,

они поют, и в этой песне

ланцов из замка убегает.

Глухою керженской тропою

они уходят без оглядки,

оставив мне нести с собою

их вздохи, письма и тетрадки.

Всё глубже след и тень длиннее,

пишу в анкетах: город Горький

и не могу уйти с линейки

у обелиска на пригорке.

Время синих стрекоз

Там, куда я навскидку,

ерундой забрела,

синий мостик раскинул

два речные крыла.

Речка, речь волопаса,

ты впадаешь куда?

Впасть в наивность и пафос –

небольшая беда.

Это счастье: разиней

на неспешном ходу

оказаться на синем

стрекозином мосту,

где и полдень высокий

к водной глади прирос,

где течёт над осокой

время синих стрекоз.