Гром Донецкий, или Улыбка блокадной радуги / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Что можно сказать о городе, который пятый год своей Земной истории существуют в нескольких ликах?

Первый, подытоженный известный, как случившаяся точка постоянно шипящего кипения страстей человеческих, часто мелькает на полосах-полосочках всевозможных новостей, где ни попадя. То есть, где – обо всём и, как можно, покороче. Ну, например, в коллаже из смешанных композиций о том, кто сегодня объявила себя беременной, или разведённой, в силу гендерного несоответствия с супружником своим. И там же, заодно, можно поднатореть и о частном. Как, к примеру, изменила свой имидж особа, помыкавшаяся накануне красавиТЦа, в образе Анны Карениной. Ох, Нюра… Незабываемая Богиня адюльтера… И задолбали же тебя своими экранизациями жалкие твои потомки. В постановочных наваждениях которых тихим шорохом опилки высыпаются из твоей эгоистической любовной страсти. От такой убогой навязчивости становится непонятно, разделённой она, страсть твоя была или нет. Лёгкий любвеобильный порыв, как лёгкое дыхание другой ветреной девицы, или банальная нелепица из жизни легкомысленного мужчины. Да, а почему не Алексей Вронский? Получается, теперь вспоминай, сколько лет ему было, обожателю женских прелестей. Какая же здесь любовь? И неприкрытая насмешка в создавшейся пикантной ситуации, ибо всё всегда формально уравновешивается. Возвращается на круги своя.

У нас же теперь свой Голливуд есть, для разъяснения сомнений и удобства комфорно-развлекательного постижения классических литературных азов. А в нём всё – как полагается. По крайней мере, так было в американском, не принято темнить и конфузиться. Сбивает это с толку. Потому что, и там и здесь – у каждого своя корысть. А если не так, то пустая трата времени получается. Для всех. А кому это надо, скажите? Если новости жареные Вашему вниманию подаются. Каждый день. На жёлтом подносе круглосуточного вещания.

Вот и мелькает иногда, в антракте гламурного бездействия, зафиксированный едким клеем втолкмачивания в головы лик обалдевшего города, как картинка в окне-калейдоскопе быстро движущегося поезда. И жуётся всухомятку мозговыми челюстями пронырливого, а, может, и смышлёного обывателя, картинка эта, сотни раз обозреваемая. А потом, когда не хочется на неё смотреть, надоело, – сплёвывается вся эта жвачная приевшаяся муть из его обывательского сознания в пространство, одним плевком. И исчезает. Или сразу же приклеивается к извилистой подошве обувки, изношенной и не очень, другого, следом идущего. Но всё же раздражает непомерно назойливая мыслишка. И зуд какой-то инфекционный в голове вызывает, сыпь ловко привитой экземы оболванивания?, потому что о чём-то въедливо и дотошно напоминает узнаваемый и хорошо опознаваемый летательный объект, как ничем не вышибаемым клином вбитый в Земной разум. Что мечется над городом каждый день. Такое впечатление, что там, в той малогабаритной металлической тарелке, наивно полагают, что они, пришельцы из дальних неведомых миров, здесь, на Земле, невидимы. А, может, и плевать им на это? Делают ребята в Земном пространстве своё дело, по строгим внеземным правилам. И что с эти поделаешь?

А есть у города и другой лик. Для внутреннего пользования, как бы. Он, как лицо современной куклы: есть форма головы и овал телесного цвета на нём, спереди. А там, где должно быть лицо – пустота. Хороша теория – дорисуй свои чувственные эмоции игрушечной малютке. Такие, какие тебе нравятся. И призадумаешься теперь. Сегодня кукла улыбается. Тебе так кажется. И рот у неё, тобой нарисованный, в виде широкой красной полосы улыбки, от одного уха куклы до другого (хорошо, что уши у неё остаются неизменными. И на своих местах). А завтра у тебя другое настроение, тоска, гадюка, давит, аж гнобит донизу. И надо бы кончики кукольных глаз припустить вниз – не до веселья же, пусть и игрушка твоя пожурится с тобой. Надо же как-то печальное настроение вытащить из себя. И пририсовать его кукле. Вот и думай, как теперь стереть вчерашнюю улыбку с её лица. Чтобы не отозвалась она буйной и выцветшей радостью в твоей сегодняшней, перезревшей горькими плодами тревоги печали.

…Весьма похвальная, хотя и нудная откровенность. Но и она такой перестаёт быть. Когда во всю мощь природной необузданной стихии гремит над городом гром небесный. И сотрясает своим раскатисто-басовым ударом, долго не стихающим и, более того, всё более усиливающимся эхом, над притихшим, нервно и зло от невзгод дряхлеющим городишком, как над безнадёжным многолетним паралитиком, в расцвете его болезни. Сумрачный город. И упадочно серый, в своём настроении, с самого утра. И внезапно окончательно потемневший и онемевший в вечернем промозглом ливне. Гремит над городом гром. Неожиданно властно и уверенно одушевляя первую Донецкую весеннюю грозу предчувствием перемен. Зима, холода… Это – уже проехали. А теперь – весна. Как отчаянный прыжок поголовного уныния из первобытного варварств. Бегство, что есть силы – куда-то вперёд, как можно – дальше, из этого монотонного скопления несбывшихся мечтаний и разбитых судеб. Впрочем, никакого здесь нет интереса для подборки новостных сообщений, на жёлтом подносе.

И по порядку. Из времени, когда улицы города были вначале занесены снегом, снегопад пуржил и здесь несколько дней. А потом они оказались утрамбованы непробиваемым сопротивлением, и не одному только желанию сделать что-то для города хорошее, настилом толстого льда. На юге снег долго не держится. И очень скоро, если его не убирать, он превращается в скунодящей влажной промозглости в толстостенный панцирь долгоиграющей беды. И сколько же их, таких бед, уже осело здесь, в Донецке…? Осело и просочилось в землю…

Очень много. Они проштампованы на лицах горожан. Как имя и фамилия в паспорте их носителя. И безжалостно втоптаны в обыкновенную уличную грязь множеством ног пешеходов, каждый день спешащих куда-то по своим делам. Насквозь размякшее месиво в буро-слизистом перегное так и не убранных прошлогодних листьев. Размякло оно и некрасиво вздыбилось под бордюрами улиц, городских и окраинных. Как всеобщая безнадёга торжествующего двумыслия. Где нет и намёка на определённость.

А потом, когда капли дождя уже во всю барабанили по оконным стёклам, осветился вдруг измочаленный переживаемыми испытаниями город дивным воздушным свечением. Оно ластилось нежными цветовыми полутонами перед удивлёнными людьми, которых такая дивность застала врасплох. Оно растворяло стены домов и беспрепятственно входило в жилища людей. Тёплым жёлтым светом пронизывая насквозь каждый комнатный закуток. И подталкивая, запросто легко, выглянуть в окно. И что же? Гром небесный и радуга, двойная радуга над городом, в день 11 марта 2019 года. В её классическом виде – огромная, чётко просматриваемая зеленовато-жёлто-розовая могучая воздушная дуга вымоленного Милосердия Божьего. Над миром людей. Как выстроенный всеобщей верой в добро мост, между двумя Мирами – Земным и Небесным. Чуть более 10 минут длилось это безмолвное чудо природное. Светившееся над Донецком обещанием Сил Небесных всё-таки осуществиться чему-то очень городу нужному. И важному в проживаемых обстоятельствах. И необычно загадочному: ведь, светилась радуга над городом не в умытой ослепительной голубизне мирного Земного дня. А в сером вечерне-дождевом сумраке опускавшегося на блокадный город степного вечера.

И подумалось, днём раньше было Прощенное воскресенье… День взаимного прощения обид…

Сегодня я задавала встретившимся мне по пути моего следования людям один и тот же вопрос: что самое важное, чувствуется им, должно произойти в городе после вчерашнего радужного чуда? И ответ был один, как заранее согласованный – должен прийти на Донбасскую землю мир…

Верхом жестокости, думается мне, было бы задавать им логически обоснованный другой вопрос: ПОЧЕМУ?

Хотя… Любителям клубничной пикантности, из втираемого в мозги жвачно-светского набора новостей, на жёлтом подносе, и сегодня этого не понять: ПОЧЕМУ?