«Есть тихий свет в осенних днях…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Очарованная странница

Не хозяйкой. Не изгнанницей, потерявшейся во мгле, –

Очарованною странницей по Родной хожу Земле.

Не пугаюсь троп нехоженых, в небо чистое смотрю,

Изо всех путей положенных выбрав волю и зарю.

Я иду полями, весями, веря в правду и рассвет.

Говорят, что славлю песнями то, чего в помине нет.

Только вижу я за войнами, за обидой и враждой,

За ночами беспокойными – образ Родины иной:

Что сильна не гордым норовом, а любовью и добром,

От чужого, злого, хворого сберегая отчий дом.

И она – не громогласная, о победах не кричит.

Кружева сплетает ласково, а выходит – крепкий щит.

Чуждой воле непослушная, непокорна силам зла,

Не идеями, а душами наша Родина светла.

Я тебя подожду

Расстояний моих не измерить и не исходить.

Десять жизней в пути проведи, и окажется мало.

От души до души – только песни и тянется нить,

Из начала летя и опять возвращаясь к началу.

Я воюю порой. А порою встаю на дыбы.

Но всегда надо мной в вышине светят нежные звёзды.

Где бы ты ни ходил и какой ни искал бы судьбы,

На роду у тебя – лишь мои безоглядные вёрсты.

В грустный осени час, провожая приветливых птиц,

Знаем мы: всё равно всё вернётся с певучей весною.

У Руси, у любви – не бывает краёв и границ,

И не знает конца необъятная синь надо мною.

Я тебя подожду. Вышивая по строчке шаги,

Сквозь пургу и метель, в непроглядной, заснеженной нОчи

Буду путь твой хранить. Только ты – образ мой сбереги.

Даже если темно, если солоно так, что нет мочи

Жить, любить и терпеть; если всё полонили снега…

Где-то в сердце живёт нашей нежности тёплое лето.

Как бы явь ни секла, как бы ночь ни казалась долга...

Я в ладонях несу – очень бережно – искры рассвета.

По рваным строчкам

Под полог век –

Темнота. Спасением

От всех, кто мучил, терзал, душил.

На первый снег,

На звезду осеннюю,

На стоны ветра в ночной тиши

Молюсь во тьме

И стою, безропотно

Всё принимая в свой крайний час.

Спой песню мне.

Спой хотя бы шёпотом,

Но лишь бы в сердце – огонь не гас.

***

По рваным строчкам, как пульс, глухим,

На призрачный зов спеша,

Сквозь пыль времён и пожарищ дым

Стремится моя душа.

И думы горькие сердце жгут,

И помыслы не легки.

Меня, быть может, нигде не ждут,

Я двигаюсь – вопреки.

По снегу стелется белый путь,

Заря развернула стяг.

Дай только воздуха, чтоб вдохнуть.

И силы – на новый шаг.

Черёмуха

Ветрами зацелован день весенний,

Не ведом травню буйному покой.

Смотри-ка, под черёмухой Есенин!

Глядит в закат над медленной Окой,

И взгляд, чуть-чуть рассеянный и мудрый,

Скользит над синим поясом реки…

Черёмуха в его златые кудри

Душистые роняет лепестки

И шепчет, разволнована до дрожи,

На свой весенний, ветреный манер:

Останься в Константиново, Серёжа!

Зачем тебе проклятый Англетэр…

Есть тихий свет в осенних днях

Есть тихий свет в осенних днях –

Своя, негаснущая радость.

Пичуг приманивает сладость

Последних яблок на ветвях,

И сад весь полон красоты,

В нём под минорный вальс Шопена

Так величаво и степенно

Кружатся жёлтые листы.

Есть прелесть в хрупкой тишине,

Что вслед приходит за закатом.

Цветы пленяют ароматом,

Свеча не гаснет на окне,

А в доме пироги и чай,

Тепло, и не закрыты двери.

Здесь так же ждут и так же верят:

А вдруг заглянешь невзначай?

Снег первый выпал на Покров.

И пусть он слаб, и тут же тает…

Мне, как обычно, не хватает

Тех, самых важных в мире слов,

Но я опять к тебе тянусь

Сквозь времена, века и вёрсты.

И пусть не гладко и непросто,

Но с каждым шагом тает грусть.

Светлы мелодии и сны

Среди осенней позолоты.

Мир погружается в дремоту,

Жизнь застывает до весны,

Чтоб в марте встрепенуться вновь,

Вновь расцвести навстречу счастью.

Не угасает лишь участье,

Не засыпает лишь Любовь.

Дороги мои

С грозой и печалью подкрались осенние дни,

Дороги мои занесло листопадом и пылью.

Идти против ветра, до крови стирая ступни,

Когда облетели все перья на сломанных крыльях –

Смешная судьба. Оттого-то всё время пою.

Звенит на ветру бубенцами колпак скомороха.

Потеряны стрелы, и меч притупился в бою.

Нет, не для поэтов сквалыжная эта эпоха,

Где царствуют хамы, проныры, скупцы и дельцы,

Где Вещее Слово – всего лишь предмет договора.

Очнитесь, прозрейте! Повсюду – одни мертвецы!

Живут ради звона монет да неправого спора.

А мне – всё смешно. Даже если на сердце от ран

Все жилы порвались, и стиснуты горечью вены.

Иду, улыбаясь. По самой прекрасной из стран.

Иду и не жду в близкий срок никакой перемены.

А где-то вдали – тусклый отблеск сигнальных огней

И свист чёрных пуль. Неизбежная, вечная тема.

Никто не изменит привычную будничность дней,

А тех, кто способен менять, – уничтожит система.

Дороги мои… С Ветром-странником наедине

Летим через жизни лихой пожелтевшее поле.

Нет, взламывать матрицу просто. Но горше втройне

Быть вольным среди бесконечной, тотальной неволи.

К закату день

К закату день, и ласточка под крышей

Умолкла, пряча радость под крылом.

И дышится, и думается тише...

Мне слышно, как легко вздыхает дом –

Ему милы цветы мои и птицы,

Вечерний свет, сиреневый покой…

Лишь изредка вдруг скрипнут половицы,

Да дрогнет под усталою рукой

Цветная нить, которой вышиваю, –

Ночь так светла, что видно до зари:

На полотне – берёзка, как живая,

Стоит и каждым листиком горит.

Нехитрое отрадно рукоделье,

Когда в душе тревог и грусти нет.

А за окном душистою метелью

Летит, румянясь, яблоневый цвет…

***

От грозы слепящих росчерков

Ночь июльская светла.

Тонким звоном колокольчиков,

Тихим шелестом крыла,

Нежной песней, другом сложенной,

Мир отводит прочь беду.

Бродит в поле конь стреноженный,

Зреют яблоки в саду,

Дуб лесному Богу молится,

И в цветах – так сладок мёд…

То, чем сердце успокоится,

Очень скоро к нам придёт.

За лугами, за покосами,

В серебре и янтаре

Над травой, покрытой росами,

В новорожденной заре –

Запах лета скоротечного

В сладком клеверном хмелю.

Я тебя – родного, вечного –

Всей душой своей люблю.

Широкая Масленица

На дворе снежок искрится,

Нынче нам гулять не лень:

В небе – солнышко лучится!

Вырываемся в сей день

Мы из зимнего полону

В руки нежные весны –

Привечать идём Маслёну,

Для неё печём блины,

Наливаем медовуху

В хохломской большой бокал,

Чтоб на улице за ухо

Нас Морозко не кусал.

На санях летим под гору,

Без саней летим с горы!

Наливай всему собору,

Да к блинам подай икры!

Мы пойдём на стенку стенка,

Шапку – прочь, тулуп – долой!

Коли не дрожат коленки –

Начинай кулачный бой!

Пляшут девки, ладны, ярки

Под потешную гудьбу.

На столбе висят подарки,

Парни лезут по столбу.

А зачем? Что за потреба?

Никому и невдомёк –

По столбу залезть на небо

Хочет каждый паренёк!

Не боимся мы похмелья,

И царит счастливый гам,

Наше буйное веселье –

Треба солнечным Богам!

Ничего в миру нет краше

Этой ярмарки большой!

Широка Маслёна наша –

С русской вольною душой!

В чертоге Ноября сегодня снег

В чертоге Ноября сегодня снег,

И светел взор задумчивого леса.

Ушла дождей поющая завеса,

Осенних дней уже неспешен бег.

Наги деревья. В жёлтом октябре

Они пылали яркими кострами,

Но вот уже зима идёт с дарами,

И иней серебрится на заре.

С туманами растаяв, суета

Покинула мятущуюся душу.

А снег кружит, гармонии не руша,

И землю обнимает красота.

Тихи в бору заснеженные сны,

И только снегирей румяных стая

Над сахарным рябинником взмывает,

Да чуть дрожат иголочки сосны.

Тропинки всё белее и белей.

Смотрю, дивясь, не зная, что со мною.

А сердце дышит будущей весною,

И мир звенит мелодией своей.

Тихая охота

Памяти бойцов Второй Ударной армии

Волховского фронта

Запах июльский – клевер да дух с болот.

Вот и собрались к лешему в чащу, в гости.

Бором брусничным тропка, кружась, ведёт.

А под ногами – каски, патроны, кости…

Тихой охоты меркнет былой азарт,

В этих местах не дарит покой природа.

Чуть отвлечёшься – вместо июля март

Сорок второго, лютого горе-года.

Вместо ветров свирельных – метели вой.

Бросило в пот от страха, дыханье спёрло –

Лишь обернёшься: ты на передовой,

Немцы бомбят, и снега кругом – по горло.

Кто-то хрипит, поверженный: «Мужики!..»

Красен узор на скатерти снежно-белой….

Это Второй Ударной идут полки

И штабелями падают под обстрелом.

Волховский лёд – в крови голубая скань,

Да метроном так гулко стучит в затылке…

Мы не прорвались, хоть и близка Любань,

Встряли в лесу, как в горле пустой бутылки.

В землю вмерзая, слышишь, как сквозь метель

Клим проезжает в вечной своей папахе.

Холод. И голод. Нас не согрел апрель,

Вроде в бою, а кажется – что на плахе.

Нет подкрепленья, Волховский фронт закрыт,

А Ленинград всё также грызёт блокада.

Каждый второй, кто был здесь – уже убит,

А каждый первый ждёт своего снаряда.

Мяса не жалко – «русские дурачки,

Что их считать, веди в наступленье смело».

Что ж ты, «Андрюша», сука, протри очки!!!

Впрочем, тебе, предателю, что за дело?

Выйдешь бесславно, к фрицам сбежишь, как вор,

Будешь водить таких же унылым строем…

Только зачем, ответь-ка мне, твой позор

Ляжет клеймом на тех, кто погиб – героем?!

Мох да грибы. Штук тридцать уже подряд,

Коль не дурак – корзинку наполнишь скоро.

Но все тропинки здесь по сей день хранят

Эхо войны и ужас Мясного бора.

Раненых стоны, гулких снарядов вой,

Как в мерзлоту ложилась за ротой рота….

...Тихо, с пустой корзиной иду домой,

Нет до грибов уже никакой охоты.

Душа моя, не гневайся

Наверно так, подкрадываясь, старость в душе взбивает пену из обид,

И от борьбы вселенская усталость почти что равнодушный дарит вид.

Деревьев во дворе редеет рота, уходят детства добрые друзья,

И бег привычный скучен до зевоты, в нём лад – не лад и я – давно не я.

Приходят не творцы, а паразиты, желающие лишь собрать плоды.

…Мне видятся порой, волной укрыты, затопленные вешние сады,

А рядом – колоколенки и крыши. Всё то, что скрыла буйная вода.

Душа моя, не гневайся, будь тише! Теряли много больше иногда.

Теряли всё, чем жили! Где дышали, растили хлеб и строили мосты.

Под слоем пыли древние скрижали, на месте хат – погосты да кресты.

А кое-где ни тропки, ни погоста, и срублены давно уж дерева.

Одна трава до неба, выше роста, полынная да горькая трава…

По саду ли забытому, по полю иду, куда тропинки тянет нить.

И слёз не хватит, чтобы отплакать вволю, и слов не хватит, чтобы отмолить.

Но, связанная с родом тонкой вервью, в который раз от горечи бегу

Сажать весною новые деревья и жечь костры на дальнем берегу.

О простом

Бывает – пел, звенел, бурлил,

И вдруг – молчание повисло.

И ищешь, не жалея сил,

В словах особенного смысла.

Бумагу рвёшь… И душу – в кровь

Пером царапаешь отважно,

То строишь мост, то рушишь вновь,

Так и не смев сказать о важном.

Всё это – чушь. А правда в том,

Что мир и в малости – чудесен,

Колдует сказка над листом,

Под волшебство любимых песен,

И снова музыка плывёт

Сквозь дум унылые туманы.

Душа – лишь нежностью живёт,

Ведь только нежность лечит раны.

И важно просто сделать шаг

Привычным радостям навстречу:

Натоплен дом. Горит очаг,

И светел мир. И ласков – вечер.

Скрипело колесо

Скрипело колесо. Треща, ломались спицы,

Всё глубже – в кровь и в грязь врезалась колея.

А где-то далеко нам вслед кричали птицы,

Я чуяла душой: одна из них – моя.

Дороги на Руси? Их нет. От ливней море

(Как солью жжёт глаза: а море-то – от слёз!)

«Не стоило тебе кричать в неправом споре,

Глядишь, и без потерь возница б нас довёз» –

Так мне шептал сосед. Увы, давно не ново:

Не всякий лёгок груз, не всякий груздь – кто влез.

А мне среди камней попалась вдруг подкова,

И я, поверив ей, ждала, ждала чудес.

Подкова? Что за бред? Нелепая находка,

Не видно колеи, кругом одна вода,

И в ухо всё шипят: «Куда ты с этой "лодки"?

Утонешь, пропадёшь!» И правда – ну куда?

Скрипело колесо. Устав дорогой длинной,

Присела рядом Смерть, шепнув: «косУ не трожь!»

Не трону. Мне – в полёт, за стаей лебединой,

Которой не страшны ни грязь, ни кровь, ни ложь.

Пастушок

Поиграй, пастушок, на своей тростниковой свирели,

Я тебе заплачу – эй, несите кошель с серебром!..

До чего же пригож! Ты милей солнцеликого Леля.

Я с тобою в луга убежала б из пышных хором.

Ах, зачем так глядишь? И молчишь, и оплаты не хочешь…

Велика моя Русь – то деревня, то лес, то погост...

У Алёши глаза – глубже тёмной украинской ночи,

Той, в которой не счесть долгих песен протяжных и звёзд.

Бабы – дуры в любви. И царицы влюблённые – дуры.

Пусть судачит весь двор, всё равно – забираю с собой!

Весь оркестр тебе – балалайки, свирели, бандуры…

Только пой мне всегда, ненаглядный, Алёшенька, пой.

Знаю, сердце твоё никогда не прельстится короной,

Только песне всегда верен нежный, восторженный Лель.

Будь отрадой души и от чёрной тоски обороной!

(Дуракам не понять, вот и брешут они про постель).

Вечер кутает степь в серебристо-туманную дымку,

Ясный месяц рога показал из-за облачных штор.

А на тёплом стогу – Украина с Россией в обнимку,

И над ними лишь свет да небес безграничный простор.

Ни за что не скажу, где внутри притаилась тревога,

Мне – тебя целовать, не печаля отчаяньем дней.

Пой, Алёшенька, пой. Будет долгою наша дорога.

И по ней до конца светлым Лелем пройти ты сумей.

Века два пролетит, будет внукам уже не до свету –

Не кохать мне тебя, не лежать на подушке одной...

Жду тебя к ПокровУ. Обнимаю. Твоя Лизавета.

О печальном – потом. А сейчас – пой, Алёшенька, пой!

Что мороз душе горящей?

Ночь ушла дорогой млечной.

Утром, в нежной тишине

Спой мне песню, друг сердечный,

О родимой стороне!

Там, где ивы и берёзы

Стынут, листьями шурша,

Позабудутся все слёзы,

Успокоится душа.

Всё вокруг – очам отрада,

Всюду прелесть и краса.

Пусть предзимняя прохлада

Студит реки и леса,

Пусть, спеша, бежит позёмка

От забора до крыльца,

Красоте Руси негромкой

Нет ни края, ни конца!

Нас снегами заметает,

Ветер, злясь, деревья гнёт,

Но от глаз влюблённых тает

Даже самый крепкий лёд.

Что мороз – душе горящей?

Тот не сгинет в зимней мгле,

Кто с любовью настоящей

Повстречался на земле.

Во лугах моих травы скошены

Во лугах моих травы скошены,

Росным бисером запорошены.

Росным бисером, слёзным маревом.

А восход встаёт алым заревом.

Но нейдётся мне вслед за зорькою,

Сердце мается думой горькою,

Думой горькою, песней длинною,

Да про землю-мать, Русь былинную.

В ясном небушке солнце катится,

В чистом полюшке братья ратятся,

Братья ратятся – ясны соколы.

Враг куражится, стоя около,

Губит слабого, дразнит смелого:

«Нет вам, русичам, света белого»!

Скрылось солнышко в тьму зловещую,

Молвит Русь сынам слово вещее:

«Не ходи же ты, брат на братушку,

Пожалей, сынок, Землю-матушку!

Землю-матушку, Русь родимую,

Не дели, сынок, неделимое!»

Во лугах моих травы скошены,

Кровью алою запорошены…

Потому что я тебя люблю

Грустен мир, и всё темнее жить –

В каждом миге горестей довольно.

Мне бы день такой наворожить,

Чтоб светло в нём было и не больно.

Чтоб в минуты редкой тишины

От души – и пелось, и дышалось.

Чтобы в нём – как не было войны,

И ни капли злобы не осталось,

И Любовь царила меж людей,

А о распрях не было и мысли,

Чтобы после долгих, злых дождей

Над полями радуги повисли.

Если б мир помог мне в ворожбе,

Да хватило б нежности и силы,

Я бы очень бережно тебе

Этот день – на счастье – подарила.

Потому что я тебя люблю.

В глухие дни

В глухие дни, исполненные боли,

Когда доверья к людям рвётся нить,

Я верю в Русь, что так же дышит волей

И что не может – жить и не любить.

Пусть явь сечёт всё жёстче, всё больнее,

И так темно в родимой стороне…

Я верю – в нас! И в то, что мы сильнее

Любых идей, навязанных извне.

Пускай в чаду безумной круговерти

Теряет крылья всякая мечта,

Я верю в то, что жизнь – вернее смерти,

И зла правей – любовь и доброта.

Веру храня в Рассвет

Рвали на части, рубили, гнули –

Выдержишь ли, Земля?

Вместо семян засевали пули

В стонущие поля.

Веру отцов запятнали ложью –

В кривде найдёшь ли брод?

Так по ухабам и бездорожью

Русский бредёт народ.

Разно бредёт – кто назад, кто влево,

Трудно идти ровней.

Коль от корней отрубили древо,

Сдюжишь ли без корней?

Но среди мрака, нужды и боли

Веру храня в Рассвет,

Росич всегда выбирает волю,

Зная, что смерти – нет!