Два рассказа

Золотые буквы

Жизнь молодого писателя не так уж и проста, вернее, совсем непроста, в особенности – если у тебя нет богатых родителей, а звание писателя ещё предстоит заслужить. К сожалению, а, может, к счастью, в большинстве случаев дела обстоят именно так. В противном случае, у нас больше половины населения писало бы книги, совершенно не заботясь о том, кто будет за них работать.

Молодость и наивность и, может быть, воображение – вот те качества, которые заставляют молодых людей мечтать о славном будущем, грезить о славе и богатстве, закутавшись по вечерам в старый линялый плед. Многие в наше время хотят всего и сразу, тогда как карьера кинозвезды, эстрадного певца или (если Господь не наградил вас ни выдающейся внешностью, ни райским голоском), на худой конец, писателя – кажется наикратчайшим путём к исполнению всех желаний современной молодёжи. К слову, я – не исключение. По крайней мере, был тогда, когда началась эта история.

Это было не самое простое время в моей жизни и, хоть сейчас я нахожу в нём немало романтики, тогда мне бы и в голову ничего подобного не пришло. То была эпоха дешёвых макарон, растворимого кофе и штопаных носков, эра безмятежного душевного спокойствия и непримиримой борьбы с собственной ленью и вконец обнаглевшими тараканами. Я тогда снимал небольшую комнату в общежитии, дешёвую и невообразимо тесную. Мне «посчастливилось» найти эту берлогу почти сразу после армии, год службы в которой, как ни странно, не поспособствовал моему взрослению в психологическом плане, и тягу к приключениям, а заодно – к славе и богатству, не отбил.

Я с детства мечтал стать писателем, да что уж там – я этим просто грезил. Наверное, поэтому я не пошёл работать по специальности, одной рукой перечеркнув пять лет жизни, потраченные на высшее образование. Правда, найти подработку всё же пришлось – надо же было на что-то жить. Не долго копаясь в объявлениях, я устроился подсобником в одну фирму, занимавшуюся реставрацией памятников архитектуры, и ныне уже не существующую. Моё участие в самом процессе реставрации ограничивалось самым ранним этапом, когда требовалось демонтировать не подлежащие ремонту конструкции или вынести строительный мусор. Работа не самая чистая, зато у меня оставалось вполне достаточно времени на свою писанину: весь день, собирая битый кирпич и вынося разбитую мебель, я пытался придумать очередные неожиданные повороты сюжета. После работы же – я благополучно засыпал за письменным столом, пытаясь всё вспомнить и записать.

Собственно, мне не пришлось бы подробно останавливаться на этой работе и на обстоятельствах, вынудивших меня туда устроиться, если эта история не была бы напрямую с ними связана. Ведь именно там, в первую же смену я познакомился с Антоном. До сих пор мне не понятно, как судьба могла занести в одно место сразу двоих таких горе-мечтателей, как мы. Как бы то ни было, у Антона тоже была мечта, да не какая-нибудь, а точь-в-точь, как у меня, с одной лишь только разницей – жизненная ситуация у него складывалась куда хуже моей (хотя я в то время едва мог представить: куда уж хуже, чем у меня?). И дело здесь не только в том, что он был лет на семь старше меня и до сих пор так ничего дельного и не опубликовал, буквально с места не сдвинулся. Он, вдобавок, был ещё и женат. А на самой вершине горы, воздвигнутой на плечах этого замечательного человека, находилась очаровательная двойня голубоглазых девочек, которыми его ещё в прошлом году одарила супруга. В общем, парень едва сводил концы с концами, но всё равно не унывал – он свято верил, что рано или поздно добьётся своего. Все эти обстоятельства жизни моего нового знакомого я узнал несколько позже, но подружились мы с ним почти сразу, практически, в день нашего знакомства.

Так получилось, что первый день моей работы по совместительству оказался днём получки, так что мне предстояло ждать целый месяц до следующей, хотя меня это не сильно пугало – были кое-какие сбережения. Антон в тот день просто сиял, только что не пел на ходу, а когда он узнал, что я тоже хочу стать писателем, он объявил меня родственной душой и торжественно пообещал угостить пивком после работы – в честь такого знаменательного знакомства. Тогда я ещё не имел никакого представления о его материальном положении, в противном случае, я, наверное, отказался бы.

Сразу после окончания трудового дня мы, как договаривались, уселись за крайний столик в одной тихой непримечательной пивнушке. Мы бы и на свежем воздухе неплохо посидели бы, например, в парке, но та весна выдалась очень пасмурной, и на улице было довольно-таки прохладно, несмотря на то, что апрель уже подходил к концу.

Я до сих пор хорошо помню тот вечер, хотя под конец мы оба изрядно накачались. Антон оказался неплохим парнем и просто отличным собеседником. Я как-то сам не заметил, как мы разговорились – так бывает, когда просто понимаешь, что перед тобой хороший человек, хотя сразу можешь и не объяснить, почему он тебе нравится. Оглядываясь назад, я понимаю, что, скорее всего, меня подкупила открытость этого человека, граничащая с наивностью честность и, несомненно, невероятный заряд оптимизма, которого хватило бы, чтобы уберечь от попытки суицида несколько десятков глупых подростков. Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, как ему удавалось так искренне и безответно любить свою жизнь, при его-то проблемах.

Как бы то ни было, в тот вечер речь о проблемах вообще не зашла, если не считать наши совместные насмешки над собственными литературными неудачами. Антон рассказал несколько забавных историй про то, как он пытался опубликовать некоторые из своих юмористических рассказов, которые, к слову, оказались весьма глупыми. В итоге, неудачливый писака-юморист сам это понял и в настоящий момент «искал себя», то есть никак не мог определиться со своим новым жанром – такой вот незамысловатый творческий кризис.

Я от души посочувствовал своему новому приятелю и, видимо, от избытка эмоций поделился своей печальной историей, чего я, к слову, почти никогда не делаю. Я рассказал ему о своей неудачной попытке написать роман, которому суждено было носить звучное имя «Последняя мечта Атлантиды». Он должен был начаться как типичная утопия, а закончиться драмой: в далёком прошлом люди достигли вершин в науке и культуре и стали могущественны как боги, но им не хватило мудрости сохранить шаткое политическое равновесие в мире: разразилась гражданская война, которая унесла жизни лучших из лучших и практически уничтожила цивилизацию. К концу книги последние живые учёные и деятели культуры должны были бежать от своих на глазах дичающих соотечественников на небольшой остров и основать там последнее прибежище цивилизации – прекрасный город. Они назвали бы его Атлантидой и поклялись бы хранить знания, накопленные человечеством, живя одной лишь мечтой, что когда-нибудь дни благоденствия вернутся, и культура возродится.

Этот сюжет уже давно казался мне бредовым: не столько потому, что он таковым на самом деле являлся, а скорее – из-за того, что я его так и не закончил. Мне не очень приятно было об этом вспоминать, но уже после первой главы моё вдохновение куда-то улетучилось, так что я напрочь забросил это дело и больше о нём не вспоминал. Тем не менее, Антону моя идея пришлась по вкусу. Его это так растрогало, что он даже некоторое время расспрашивал меня о подробностях, а потом долго хвалил, так что мне было очень приятно, и домой я пришёл, хоть уставший, но весьма довольный прошедшим вечером.

Следующий день был самым холодным за последний месяц, хотя он же был и последним холодным днём той весны. На улице весь день моросил пакостный, неприятный дождь, и дул пронзительный холодный ветер. В тот день мы разбирали завалы мусора в одном старом ветхом доме на самой окраине города. Считалось, что это был старый загородный особняк какого-то зажиточного купца. Двести лет назад, когда он строился – здесь не было даже деревни, только лес, а к нашему времени он, получается, оказался уже в черте города. Здание выглядело так, словно за два века существования оно так и не познало значение слова «ремонт». Крыша в некоторых местах прохудилась, а сквозняк гулял такой, что мне весь день пришлось проработать, не снимая свой старый осенний плащ, чтобы не простудиться.

Уже в конце рабочего дня (вернее, примерно через пять минут после его официального окончания) бригадир заставил нас с Антоном вынести один старый письменный стол, который мы нашли, сорвав замок в одной из комнат на втором этаже, по-видимому, служившей прежним хозяевам кабинетом. Мебель в этом доме, благодаря вездесущим мышам, почти вся была в непригодном состоянии, однако этот стол неплохо сохранился – по крайней мере, на первый взгляд. Однако стоило нам его поднять, как нижний ящик стола выскочил из своего места и приземлился прямо на ногу моего приятеля. Последний, естественно, выпустил стол из рук и чуть не оставил меня без ноги – старинный предмет мебели был довольно-таки увесистым, и мне очень повезло, что я вовремя успел отпрыгнуть назад.

Едва отойдя от лёгкого шока, в который меня повергло это происшествие, я раскрыл рот, чтобы высказать Антону всё, что я по этому поводу думаю, но моё внимание привлёк конверт, который, как ни в чём не бывало, лежал в ящике, будто и не кувыркался вместе с ним буквально пару секунд назад.

Мой товарищ прыгал на одной ноге, матерясь на чём свет стоит, поэтому я без особых усилий присвоил находку себе. С первого взгляда было понятно, что конверт этот очень старый – бумага была плотная, очень высокого качества, надо полагать. Однако даже она пожелтела настолько, что невозможно было различить подпись на конверте. Тем не менее, его содержимое, к моей несказанной радости, сохранилось куда лучше – ровный, каллиграфический почерк чьего-то пера вполне можно было читать, так что даже дореволюционный алфавит не был для меня помехой.

Сейчас я уже не вспомню ту рукопись слово в слово, но в моей памяти отчётливо отпечаталось любопытство, охватившее меня после первых же строк. Всё что в моих силах – попытаться пересказать содержание того письма максимально близко к оригиналу:

«Здравствуй, Дорогой сын мой!

Не знаю уже, доведётся ли тебе прочитать это письмо, да и захочешь ли ты… в любом случае мне уже недолго осталось ходить под этим небом.

Я мог бы исповедаться в церкви, но боюсь, это бесполезно, ведь я ни о чём не жалею. Не потому, что жалеть не о чем, как раз наоборот. Я не жалею ни о чём, потому что давно разучился жалеть, как и любить и даже чего-то хотеть. Единственное, чего мне ещё хочется – чтобы ты не повторял моих ошибок. Ты и так уже немало пострадал из-за меня, ведь было сказано: «за грехи отцов расплатятся дети их».

Хочешь верь, хочешь нет, но я продал душу дьяволу…»

Дальше я не успел прочитать – матерные крики моего приятеля привлекли внимание нашего бригадира, который очень не хотел подниматься наверх, поэтому показал настоящий мастер-класс трёхэтажного мата, пока выяснял, что случилось, и ругал нас за неосторожность. В итоге мы всё-таки спустили злополучный стол на первый этаж и погрузили в грузовик, стоявший во дворе, после чего направились по домам.

Что же до конверта – я вовремя услышал шаги по скрипучей лестнице и спрятал своё сокровище в глубокий карман плаща. Мне не терпелось прочитать письмо до конца, чтобы выяснить наконец, как это его автор умудрился продать душу дьяволу. Не то чтобы я в это верил, но всё равно – я просто умирал от любопытства. Всю дорогу в маршрутке я размышлял об этом грешном конверте. В итоге, как это со мной бывает, мой мозг так разогнался, что я оказался не в силах его остановить: меня накрыла волна вдохновения, и я писал почти до самого утра, забыв обо всём на свете. Вдохновение – штука приходящая, так что времени терять нельзя.

Рассказ, который я начал в тот вечер, отнял полторы недели моей жизни. К тому же, на следующий же день после того, как я нашёл письмо, погода заметно улучшилась, так что я благополучно забыл о своей находке, спрятанной в кармане плаща, который мне не суждено было надеть теперь уже до самой осени.

Вскоре наступило лето, весьма богатое событиями, так что если я и вспоминал о том письме – мне всё время приходилось откладывать его прочтение.

Тем же летом я очень близко подружился с Антоном, да что там – со всей его семьёй. Он познакомил меня со своей женой, которая оказалась очень милой темноволосой девушкой, улыбчивой, но с печальными серыми глазами. Я частенько проводил вечера в их тесной однокомнатной квартирке: пил с ними чай, тискал на руках пухлых двойняшек, пронзительно голубоглазых, как и их отец. Когда детки с мамой отправлялись спать, мы с Антоном оставались на кухне и болтали допоздна о своём, о творческом. Мы обменивались идеями, рассказывали друг другу смешные истории, вымышленные и настоящие, иногда мы даже зачитывали друг другу любимые отрывки из наших «пока невостребованных» произведений.  Несколько раз Антон спрашивал о моём злополучном романе про Атлантиду. Я чувствовал, что он делает это скорее не из любопытства, а чтобы меня порадовать, поэтому всегда охотно отвечал на его вопросы – всё-таки очень приятно, когда твоё так называемое «творчество» хоть кому-то нравится.

Так прошло лето, и я сам не заметил, как осень помахала на прощание жёлтыми листьями этой светлой поре моей жизни. Я до сих пор иногда скучаю по тому времени, хотя отдаю себе отчёт, что его уже не вернуть. Всё хорошее, как известно, рано или поздно заканчивается. Ну, может, оно и к лучшему – а то не так интересно было бы жить.

Концом той светлой полосы, а заодно и нашей дружбы, можно считать тот день, когда Антон сообщил мне, что уходит с работы. Меня такой поворот событий очень удивил, если не сказать обескуражил. На вопрос, в чём причина, мой друг очень туманно объяснил, что у него наконец-то нашлась работа, связанная с писательской деятельностью. Мол, такое-то издательство (к слову, весьма известное) дало добро на публикацию его книги. Правда, когда я спросил его, что это за книга и почему он мне раньше про неё не рассказывал, он сказал, что спешит к жене и пообещал всё объяснить потом. Тогда я не придал этому большого значения, всё-таки я понимаю, что семья в жизни человека – самое важное, а моё любопытство может и подождать.

То был конец сентября: ровно пять месяцев со дня нашего знакомства и ровно за два дня до конца нашей дружбы.

Спустя пару дней я собрался купить новую тетрадь: всё-таки у меня было весьма удачное в плане творчества лето. Я благополучно добрался до своего любимого книжного магазина. Открывая дверь, заклеенную каким-то постером, я с удовольствием вдохнул полной грудью запах новых книг. Потом я выбрал приличную записную книжку в твёрдой обложке, побродил меж рядов с книгами – в общем, я был весьма доволен всем мероприятием в целом.

Едва я открыл дверь, чтобы уходить, как услышал фамилию моего приятеля Антона, промелькнувшую в разговоре двух девушек, шедших позади меня. Я повернулся к ним и спросил:

– О чём это вы?

Девушки посмотрели на меня как на слабоумного, после чего одна из них протянула руку, указывая на что-то у меня за спиной и сказала:

– Вот же плакат висит на двери.

После чего девушки резво прошмыгнули за дверь, а я так и остался стоять на месте, едва только глянул на постер. На последнем была изображена красивая, пронзительно голубоглазая девушка, стоящая на фоне фантасмагорического города. Вверху большими золотыми буквами сияла надпись: «Последняя мечта Атлантиды». Я протёр глаза, но плакат не исчез. Я три раза перечитал название книги и имя автора, но это было напрасно – и так не оставалось сомнений, что это написал Антон, и совпадений тут быть не могло.

Всю дорогу домой я шёл как убитый. Подозреваю, что моим телом тогда управлял спинной мозг, потому как в голове моей царил полный хаос. Я ведь считал Антона чуть ли не воплощением искренности и честности, да он ни разу не соврал на моей памяти, если не считать заведомо выдуманных рассказов! Чёрт с ним, с сюжетом – я бы сам ему отдал эту идею и даже помог бы писать, но ведь он даже словом не обмолвился. Теперь даже наши посиделки на кухне, которые я успел так сильно полюбить, виделись мне совершенно в другом свете – выходило так, что он всё это время просто в шпиона играл.

Я был окончательно выбит из колеи. Возможно, я бы даже напился с горя (хоть и не являюсь сторонником таких мер), если бы мне вдруг не позвонил один старый друг, которого я не видел уже несколько месяцев. Он, сам того не зная, здорово меня выручил: мы разговорились, вспомнили старые добрые времена из нашей юности, так что мне даже полегчало. В итоге я поделился с ним своим горем, хотя поначалу совсем не хотел нагружать его своими проблемами. Друг меня внимательно выслушал, а потом просто сказал:

– Это нельзя так оставлять. Ты можешь как-нибудь доказать, что он украл у тебя эту идею?

Мне такая мысль раньше и в голову не приходила, но в этот момент словно что-то переключилось внутри меня: я больше не был разбит, я больше не был ходячим трупом. Тяжёлая печаль, навалившаяся было на меня, исчезла, испарилась, а вместо неё появилась жажда мщения. Теперь я хотел только одного – справедливости!

– А ведь ты прав, дружище! Я же поначалу собирался первую главу в редакцию нести, поэтому подстраховался и отправил её самому себе по почте, когда ездил к родителям. На конверте стоит печать с датой. Попался наш дружок: если тебя один раз поймают на плагиате, второго раза, скорее всего, уже не будет – и поделом ему.

После этого мы с другом попрощались и повесили трубки, а я перерыл свои бумаги, скопившиеся в письменном столе, и нашёл пузатый конверт, в котором хранилась вся первая глава моей неудавшейся книги и некоторые наброски от руки, касавшиеся, в основном, сюжета. Отнести это добро следовало прямо в редакцию того самого издательства, с которым теперь работал Антон – благо я прекрасно помнил дорогу – сам туда рукописи неоднократно таскал, разумеется, безуспешно.

Я не слишком долго собирался, только переоделся. Однако стоило мне коснуться ручки двери, как за окном прогремел гром, так отчётливо и громко, что я даже дёрнулся от неожиданности. Затем, мысленно выругавшись и помянув капризную погоду парой ласковых слов, я накинул свой старый, потрёпанный плащ, а конверт автоматически сунул в карман.

Мгновение, и я достал из кармана руку уже с двумя конвертами. Я на секунду замешкался: сколько раз уже я откладывал прочтение этого письма, неужели опять некогда? А, чёрт с ним, ещё не поздно; подумаешь, приду в редакцию на полчаса позже, а иначе, глядишь, совсем забуду про этот грешный конверт!

Я пристально вгляделся в размытую подпись, но так и не смог её прочитать. Потом я достал само письмо и уже вскоре дочитал до того места, где остановился в прошлый раз:

«Хочешь верь, хочешь нет, но я продал душу дьяволу. Не в буквальном смысле, конечно, но более подходящих слов мне, увы, не найти. Ты можешь сколько угодно представлять себе пергамент из человеческой кожи, на котором золотыми буквами начертан сей договор, или подпись, поставленную собственной кровью… поверь, дитя моё – всё это не нужно.

Ты продаёшь душу за блага, отнятые у других. Стоит тебе предать, обмануть, отобрать или просто украсть – попытаться найти счастье в чужом горе, и ты сам не заметишь, как останешься без души.

Ты ведь знаешь, в юности я был беден и одинок. Однако больше всего мне хотелось чего-то достичь в этой жизни, и я рано понял, как будет легче всего это сделать. Поверь, дитя моё, я не раз совершал поступки, за которые должно быть стыдно. И каждый раз это делало меня богаче, давало мне больше власти и вообще всего, что я хотел. И каждый раз от моей души оставалось всё меньше и меньше, пока её не осталось совсем. Да ты и сам знаешь…

Самое страшное не то, что мне приходилось совершать, и даже не то, что я об этом совершенно не жалею, просто не умею уже… самое страшное – что расплачиваться за мои грехи пришлось не мне.

Я не прошу у тебя прощенья. Знаю, что его не будет. Я не жду, что ты меня поймёшь. Надеюсь, что этого не произойдёт. Просто хочу, чтобы ты знал: ты ни в чём не виноват. Это я тебя разбаловал, так что ты не мог не транжирить деньги. Это я не заботился о твоём воспитании, а потом ещё и выгнал тебя, когда ты вырос не таким, как я хотел.

Воистину, за грехи отцов расплачиваются дети! Об одном только тебя прошу перед смертью – не заставляй своих детей страдать за тебя. Не повторяй моих ошибок…»

Дочитав письмо, я почти минуту пробыл в полном оцепенении, прежде чем понял, что не дышу, после чего всё-таки вдохнул воздух полной грудью, так что голова закружилась, и задумался. Два конверта лежали на моих руках. Я вспомнил, какими пронзительно голубыми бывают глаза у людей, особенно у детей, после чего, ещё раз глубоко вздохнув, я снял плащ и пошёл искать спички.

Музыка тишины

Был обычный летний вечер, и я брёл по мосту. Я чувствовал, что никогда не любил это место, хотя прекрасно помнил, что проезжал здесь, наверное, тысячу раз, не испытывая совершенно никаких эмоций. В моё лицо дул лёгкий, прохладный ветерок, неся запах речной воды и, хоть я и осознавал, что мне всегда нравился этот ветер, сейчас он определённо действовал мне на нервы. Вообще всё окружающее вдруг оказалось необыкновенно гадким: даже закат, окрасивший половину неба в золотисто-алые тона, казался мне как-то чересчур уж красивым, просто до тошноты – будто в нём сосредоточилась основная масса злого сарказма, когда вселенная решила посмеяться над моей неудавшейся жизнью. «Посмотри, друг мой – какая красота! Самый чудесный в жизни закат тебе довелось увидеть именно в тот момент, когда ты просто не в состоянии оценить такое зрелище, или хотя бы немного порадоваться».

Я остановился на середине моста и закурил. Вообще-то, у меня никогда не было такой привычки – всё здоровье берёг, а сейчас даже подумать смешно – я ведь верил, что сигареты могут сократить мою жизнь. Ну, ничего – сейчас это было уже не важно, как и всё остальное, поэтому уже через пять минут я смотрел, как в воду летит уже второй окурок. Почему-то меня это зрелище ничуть не напугало, хотя, по моим расчётам должно было.

Я глубоко вздохнул и без труда перелез через невысокие перила, после чего глянул вниз. «Вроде бы должно хватить», – пришло мне в голову, и губ коснулась лёгкая улыбка – впервые за последнюю неделю. Затем я устроился поудобнее, как следует ухватившись за перила обеими руками – обидно было бы покончить со всем раньше времени. То есть я, конечно, понятия не имел, что надо делать в таких ситуациях, но всё равно медлил – не из страха, а потому, что хотелось немного поразмышлять напоследок.

Так я простоял минут пять-десять. Оказалось, что думать мне решительно не о чем, да и незачем, вдобавок. В то же время моя короткая, ничем не примечательная жизнь никак не хотела пробегать перед глазами. Вместо этого я вспомнил какую-то мелодию, почти неуловимую, но до боли знакомую. Кажется, я услышал её всего раз, в далёком безмятежном детстве, когда окружающий меня мир был вполне приятным, я бы сказал, местом. Помнится, меня так проняло, что несчастный мотивчик, словно шрам на сердце, отпечатался в моей душе и ещё не раз звучал у меня в голове, когда я оставался в полной тишине.

В попытках вспомнить название несчастной мелодии из моего детства я не заметил, как прошло ещё несколько минут, а потом я краем глаза заметил, что недалеко от меня на мосту кто-то стоит и, по-видимому, проходить мимо не собирается. Мысль о том, что меня сейчас могут попытаться отговорить как-то не особо радовала – я, как человек настроенный именно на суицид, а не на его показную попытку, в зрителях совсем не нуждался, скорее – наоборот.

Тем временем, девушка (это я понял по голосу) задала просто «гениальный», на мой взгляд, вопрос:

– Что, прыгать собрался?

Я повернулся и одарил нежеланную собеседницу тяжёлым взглядом, однако, вместо того, чтобы оказаться раздавленной его весом, девушка спокойно посмотрела вниз и тоном знатока произнесла:

– Низко здесь. Хоть плашмя прыгай – всё равно в лучшем случае только покалечишься, но в живых всё равно останешься. Плавать умеешь?

Я молча кивнул.

– Плохо. Судя по виду, у тебя силы воли не хватит, чтобы перестать барахтаться и уйти на дно.

Я просто ошалел от такого поворота событий – уж чего-чего, а дружеских советов я никак не ожидал. Немного, подумав, я ответил:

– Неважно. Я всё равно сделаю то, зачем пришёл.

Девушка с невозмутимым видом скрестила руки на груди и сказала:

– Ну, валяй. Только потом не удивляйся, если тебе даже в этом не повезёт.

После такого комментария мои нервы всё-таки не выдержали, и я как следует выругался – так что даже чуть не сорвался вниз, но в последний момент уцепился за перила, и, вложив в свой взгляд и голос всю досаду на опостылевший мне мир, спросил:

– А ты, наверное, знаешь способ получше?

– А как же! Есть тут неподалёку одно место – оттуда если свалишься, так брызги метров на десять разлетятся – не то, что этот жалкий мост.

Честно признаться, я был заинтригован. Если уж мир всё равно катится в тартарары, так почему бы этим не воспользоваться? Так что я просто пожал плечами и глубоко вздохнул, перелезая через перила обратно.

– Ладно, веди, лукавая.

– Конечно, я покажу тебе дорогу, но ты взамен расскажешь мне, что тебя подвигло на такой шаг. Уж больно интересно.

Несмотря на то, что я уже чувствовал, как схожу с ума, эта особа показалась мне ненормальной даже на моём фоне. Однако, оценив общий идиотизм ситуации, я решил, что хуже быть всё равно не может. В конце концов, скоро мне будет всё равно…

– Да тут и рассказывать особо нечего. Хотя, нет – всё-таки есть. Если взглянуть на ситуацию со стороны, то она наверняка покажется очень комичной, хотя мне что-то не смешно.

Я поймал на себе вопросительный взгляд и поспешил пояснить:

– Всё дело в том, что моя жизнь пошла под откос, по сути, из-за сущей мелочи. Знаешь, что такое эффект домино? Так вот со мной случилось нечто схожее, и что бы я не делал – ситуация только ухудшалась.

Ладно, начнём по порядку. Ещё неделю назад вряд ли хоть кому-нибудь пришло бы в голову назвать мою жизнь неудавшейся: у меня было практически всё, о чём остаётся только мечтать большинству моих ровесников. К своим тридцати годам я уже возглавлял целый отдел в одном крупном банке – на мне были все связи с нашими иностранными партнёрами. Моя квартира в центре города по своей цене была сопоставима с парой-тройкой деревень где-нибудь в центральной полосе нашей необъятной родины. Я, конечно, должен был продолжать выплачивать кредит ещё не одно десятилетие, но мне не о чем было переживать, благо доходы позволяли и не такое. Моя жена была не только красавицей, но к тому же – не менее успешной, чем я сам. Она и сейчас занимает ключевой пост в одной благотворительной организации, к слову – не последней по величине в нашей стране. В довершение всего – в то самое утро я собирался ехать на работу в своей новенькой машине, которую только накануне пригнали из автосалона, где на неё навешали всяких прибамбасов стоимостью почти в половину от самого автомобиля.

То утро практически не отличалось от любого другого утра в моей жизни – разве что сделка, к которой я готовился целый месяц, была чуть-чуть крупнее, чем обычно. Во всём остальном, что зависело от моего желания – соблюдался строгий консерватизм. Быть может, так я создавал для себя иллюзию контроля над собственной жизнью, я не знаю.

Начало любого дня у меня сопровождалось множеством ритуалов, тем более – если день был таким важным, как тот. Поэтому я особенно тщательно делал разминку с утра, с особым усердием принимал душ, с особым наслаждением завтракал и, конечно же – я обязательно надел свою счастливую рубашку. Сшитая на заказ, сопоставимая по цене с приличным мобильным телефоном, она являлась для меня, по сути, самым главным элементом в системе моих рабочих суеверий.

– Что, какая-то рубашка?

– Да, я понимаю – глупо звучит. И не смотри на меня так! Я же пытаюсь объяснить – мне так было спокойнее: я окружал себя привычными вещами и собственными правилами, это помогало мне верить, что я всё держу под контролем.

– Не нужно объяснять – многие люди так делают… но рубашка? Хотя, какая разница, что там было  – важен лишь принцип.

– Да, ты права. Хотя, уж лучше бы это и вправду было что-нибудь другое, потому что именно с рубашки всё и началось: у неё оторвалась пуговица. Это событие, само по себе незначительное, в день важной сделки для меня было равнозначно стихийному бедствию, однако я взял себя в руки и вспомнил о существовании моей жены. Та, прибыв по моему зову, критически осмотрела рубашку и преспокойно заявила, что у неё сегодня хорошее настроение и, так уж и быть, она сама отвезёт её к портному. Меня такой поворот событий совсем не устраивал, и я потребовал от жены немедленного исполнения некоторой части её супружеского долга – однако она не считала себя обязанной прикасаться к ниткам и иголкам, тем более что оказалось, что у нас их просто нет. Тут нет ничего удивительно – я уж и не помню, когда мне приходилось носки надевать больше одного раза, не говоря же о том, чтобы что-то штопать.

Недовольный, поверженный в споре, я надел-таки другую рубашку, но на этом мои беды ещё не собирались кончаться – жена закатила мне, «эгоисту несчастному», настоящий скандал, так что мне пришлось спасаться бегством: я поглядел на часы и выскочил из квартиры, объяснив это тем, что опаздываю на работу. Убегая, я так спешил, что даже телефон свой взять забыл – я только прыгнул в свой новенький автомобиль и умчался подальше от дома и того кошмара, который меня там ждал.

Быть может, я так хотел поскорее оказаться подальше от своего жилища, ставшего небезопасным для жизни, что не заметил какой-то дорожный знак или слегка превысил скорость, а может – просто судьба надо мной посмеялась. Так или иначе, но мне не суждено было одолеть без происшествий и половины маршрута – на одном из перекрёстков мелькнула ненавистная всем водителям «полосатая палка», и, когда я остановился, краснолицый инспектор ГИБДД коротко представился и потребовал документы на проверку.

Я в очередной раз мысленно проклял то утро, а заодно и свою поспешность – ведь мог же я задержаться на минуту и забрать права из той машины, на которой возвращался с работы ещё вчера – так нет, мне позарез приспичило обкатать свою новую игрушку.

Я немного поскрипел зубами и предложил доблестному инспектору «как-нибудь договориться», и что же ты думаешь? Он наотрез отказался, а когда я продолжил настаивать, решив, что он просто набивает цену, этот блюститель порядка вызвал кого-то по рации, и началось… в общем, я не буду тебе всё подробно описывать, потому что это отнимет у меня кучу времени и ещё больше нервов – даже вспоминать не хочется то утро. Скажу лишь, что закончилось всё тем, что меня всё-таки выпустили из отделения, да и то – после того, как я дозвонился с их телефона (свой-то я дома оставил) до жены, извинился, выслушал-таки всё, что она мне с утра не договорила, и только после этого она подтвердила мои показания.

В итоге я безбожно опоздал на работу, заявившись туда на такси, со свеженькой повесткой в суд в руках. Начальник был просто в ярости: спокойно отозвав меня в свой кабинет, он устроил мне такой разнос, что, кажется, даже в запертом сейфе были слышны его крики.

Оказывается, клиентов жутко оскорбило такое неуважение – как-никак я ещё четыре часа назад должен был быть на месте, а вместо этого сделка сорвалась, и наши партнёры ушли к конкурентам, так меня и не дождавшись.

Мне, как главному и, по сути, единственному виновнику такого провала был вынесен самый строгий выговор, выписан жуткий штраф, а самого меня понизили в должности. Ясное дело, я себя виноватым не считал, потому что мне помешала череда нелепых недоразумений. В попытке оправдаться я показал шефу повестку в суд и объяснил всю ситуацию, но это всё только испортило: мне было сказано написать заявление об увольнении по собственному желанию не позже утра следующего дня. В порыве отчаяния и злобы я просто с размаху двинул своему, теперь уже бывшему начальнику, промеж глаз, так что тот даже с ног свалился – единственный поступок за тот день, о котором я совсем не жалею – всё-таки давно об этом мечтал.

– Да уж… кровожадный ты тип, однако, – моя собеседница улыбнулась, останавливаясь у двери, ведущей в подъезд многоэтажного дома: – Проходи, дверь не заперта, я – сразу за тобой. Кстати, лифт не работает, поэтому нам придётся подниматься пешком. Так, что там было дальше?

– Да, собственно, можно и так догадаться: меня вышвырнула охрана. Сейчас даже смешно подумать, но меня тогда больше всего возмутило то, что я их всех очень хорошо знал. Да что там – на последнем корпоративе, когда под конец вечера мы дружно уговаривали очередную бутылку текилы, и вместо закуски были лишь старые армейские байки да непристойные анекдоты – они наперебой твердили, что я «нормальный мужик» и заверяли, что питают глубокое личное уважение к моей персоне. Надо полагать, они и нынешнего главу отдела по иностранным связям неслабо так «уважают».

В общем, в каком-то смысле я был даже рад, что выбрался из этого прогнившего места, полного карьеристов и лизоблюдов. Однако радость моя быстро иссякла, когда оказалось, что мне не хватает денег на такси. Так что, сидя в вагоне метро по дороге домой, я успел сильно соскучиться по тому времени, когда сам был «карьеристом и лизоблюдом» – по крайней мере, это у меня неплохо получалось, а вот экономить я давно разучился.

После метро мне ещё пришлось пройти несколько кварталов пешком, поэтому у меня было достаточно времени на размышления, благо подумать было над чем. Дело в том, что мне ещё предстояло объясняться перед своей благоверной, а я не был уверен, что она нормально отреагирует.

Понимаешь, мы хоть и жили вместе уже не первый год, но особой любви между нами никогда не было. Думаю, она осознавала это не хуже моего, но такое положение дел нас обоих вполне устраивало – по крайней мере, мы не мешали друг другу продвигаться по карьерной лестнице. Вот только я как раз только что со своей лестницы свалился, поэтому и не был уверен, что она меня не выкинет, ведь при желании ей ничего не стоило это сделать – хоть кредит и был оформлен на меня, но квартира официально принадлежала моей жене. В своё время я очень гордился таким ходом, так как это позволило заметно снизить налоги. В общем, долго объяснять все премудрости той нашей махинации, да и не хочется, если честно. Достаточно сказать, что в тот момент я сильно жалел, что не подумал об этом раньше и очень надеялся, что меня не выкинут сразу, хотя и не был в этом уверен.

Когда я всё-таки добрался домой, до вечера оставалось ещё немало времени, но у моей жены был выходной, так что я был уверен, что застану её дома. Дверь была не заперта, так что я, не тратя времени, рванул через коридор в прихожую. Однако, не пройдя и половины пути, я споткнулся о что-то, стоявшее прямо посреди прохода. Я уже было начал материться, поднимаясь с пола, но умолк в ту же секунду, как увидел, что это был мой чемодан.

Я прислушался. В доме была такая тишина, будто и нет никого – вот только входная дверь была открыта, значит, супруга моя находилась где-то неподалёку. Стараясь производить как можно меньше шума, я, ведомый каким-то неведомым мне шестым чувством, направился прямиком на кухню. Там меня ждали облака табачного дыма, недопитая бутылка дорогого виски из моих личных запасов и пара холодных, усталых глаз. Я даже не стал спрашивать, почему моя благоверная начала курить – я всё понял, когда увидел свой телефон на столе.

Оказалось, когда я звонил домой из отделения милиции и сказал ей, что, помимо всего прочего, я забыл мобильник дома, она не удержалась и почитала входящие сообщения. И вроде бы бояться тут нечего, ведь я всегда вовремя их удаляю, но где-то в полдень она открыла непрочитанное сообщение от контакта «Иван Иваныч. Работа», содержание которого было приблизительно следующее:

«Зай, ты где? Я сделала всё что могла, но если ты не появишься через десять минут – клиенты сорвутся, так что поспеши.

P.S. не забудь про вечер пятницы, я уже столик приглядела. Люблю, целую J ».

– Чем дальше – тем интересней! Значит, ты ещё изменял жене с каким-то Иван Иванычем с работы?

– Очень смешно, – я скорчил обиженную физиономию: – Это была Лиза, секретарша моего шефа. Ещё одна любительница начальников отделов по иностранным связям, как оказалось.

К моему немалому удивлению, всё обошлось без скандалов или сцен, просто мне молча протянули телефон и напомнили о том, что чемодан не просто так в коридоре стоит. Одного взгляда в глаза моей супруги мне хватило, чтобы понять: сейчас любая попытка всё исправить только ухудшит ситуацию, поэтому лучше молча свалить куда подальше, что я, к слову, и сделал.

Знаешь, сейчас я начинаю понимать, что это было для неё гораздо большим ударом, чем мне могло показаться. Такой я её никогда не видел, да и не увижу уже…

– Да уж, а самое страшное тут даже не то, что с тобой происходило, а то – что ты, сам того не зная, помогал этим событиям случаться, – на лице моей спутницы в этот раз было только искреннее сочувствие, а мне оставалось только пожать плечами и согласиться. После недолгой паузы, девушка (самому стыдно, что так до сих пор и не поинтересовался, как её зовут) произнесла задумчивым голосом:

– Кажется, я начинаю понимать, почему ты оказался на том мосту…

– Ну, как раз в этом ты ошибаешься, уж извини, – я слегка улыбнулся прежде, чем продолжить: – На этом ещё ничего не кончилось, по крайней мере, я ещё не собирался сдаваться. Как бы тебе объяснить… Знаешь, у Киплинга есть одно стихотворение, называется «если». Я помню его наизусть, но, к сожалению, только в оригинале – так что ты вряд ли оценишь, если только не окажется, что ты хорошо говоришь по-английски. Нет? Я так и думал… в общем, там говорится о качествах, которыми должен обладать настоящий человек или настоящий мужчина – тут уж как переведёшь.

– А причём тут какое-то стихотворение?

– Да просто есть там, помимо прочего, пара строчек о том, что настоящий человек не должен сдаваться в таких ситуациях: даже если разом потеряешь всё, чего достиг, нужно просто начинать заново, не тратя время на пустые жалобы. Я потому говорю тебе это, что в тот момент я вспомнил именно это стихотворение, и именно так я и собирался поступить – просто начать заново.

– Ну, так это же просто замечательно! И что же тебе мешает?

– Не забывай, это было неделю назад. Тогда я действительно попытался начать своё дело.

Я, с присущей мне в таких вопросах скрупулёзностью, составил план, однако оказалось, что помощи мне ждать неоткуда – даже денег на первое время негде занять. Попытки обратиться за помощью к бывшим сослуживцам показали, что у меня там никогда не было друзей – только подчинённые. В итоге, подключив старые связи, я всё-таки разжился начальным капиталом, но под весьма сомнительный процент и из ещё более сомнительных источников.

Занятых средств мне впритык хватило, чтобы снять квартиру и арендовать рабочую площадь для своего дела, а также уладить некоторые формальности. Не буду вдаваться в подробности, но бизнес, в целом, обещал быть прибыльным, тем более что я неплохой специалист в своей сфере.

Всё бы хорошо, но я не учёл одного – мой бывший начальник является не самым последним человеком в мире финансов и уж он-то, разумеется, имеет на меня зуб. И сломанный нос, в придачу. Я ничуть не сомневаюсь, что он приложил немалые усилия, чтобы никто не захотел со мной работать. А так как моё дело очень зависело от поддержки со стороны, которую мне перекрыли, я быстро прогорел, и недели не прошло. А вчера ко мне пришли кредиторы, прознавшие о такой неудаче, вернее люди, на них работающие. Во время непродолжительной, но крайне содержательной беседы мне дали: 1) в глаз; 2) понять, что у меня есть всего два дня, чтобы вернуть деньги, а иначе моя жизнь может оборваться непредсказуемым, но весьма болезненным образом.

Вообще, я не собирался кончать жизнь самоубийством, но когда я остановился покурить на мосту, меня осенило: я ведь завтра всё равно уже трупом буду, а так хоть сам выберу свой конец, а заодно – и кредиторов своих обломаю – пускай меня поищут… так, мы, кажется, пришли.

– Да. Тебе осталось только дверь выбить, она ведёт прямо на крышу.

– А вот об этом мы не договаривались.

– У тебя что, силёнок не хватит? Или ты боишься, что тебя за это по головке не погладят?

– Да уж, действительно – глупо как-то получается… раз уж пришли, надо доводить дело до конца.

Я пожал плечами и с размаху выбил дверь ногой – это было не так уж и трудно. Оказалось, пока мы поднимались по лестнице, на улице совсем стемнело, поэтому нам открылся великолепный пейзаж ночного города с высоты двенадцатого этажа.

Я подошёл к краю крыши и сам поразился: как это я успел забыть, что вокруг бывает так красиво? Лёгкий прохладный ветерок играл в моих волосах, отчего по спине разбегались мурашки, а подо мной всеми цветами сверкал и светился зачарованный муравейник, который я привык считать родным городом. Внезапно открывшееся зрелище настолько захватило меня, что я был просто не в силах оторваться, поэтому спросил свою спутницу, не оборачиваясь:

– Знаешь, о чём я думал, стоя там, на мосту?

– О чём?

– Я вспомнил одну мелодию из своего детства. Она играла в моей голове, только когда я оставался в полной тишине, когда совсем не было других звуков. Она была для меня спасением, которое приходило из глубины моей души, когда снаружи ничего уже не оставалось. Я называл её музыкой тишины… Знаешь, а ведь это – ты. Ты, словно музыка тишины,  проделала со мной то же самое, что и та мелодия – я ведь уже не…

Последнюю фразу я договаривал, уже оборачиваясь, а обернувшись – запнулся. Сзади меня никого не было. Совсем никого. Трясущимися руками я достал из пачки последнюю сигарету, закурил и набрал полные лёгкие вонючего дыма, который всю жизнь ненавидел, и который в эту самую секунду, кажется, спас мой рассудок. Чувствуя, как руки перестают трястись, я уставился вдаль и задумчиво спросил у ветра:

– Чёрт, как же всё-таки называлась эта песня?