Квартира в Берлине / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Настя с Андреем сняли эту квартиру на окраине, чтобы было не так шумно, грязно, тесно, как в центре. Вернее, сняла её фирма, в которой работал Андрей. Главным аргументом в пользу этой квартиры было то, что в округе не было многоэтажек, в которых, как известно, селятся всякие неблагополучные элементы. Район был современный, Насте и Андрею сначала понравился, улицы распланированы под прямыми углами, всё чётко и ясно. Дома небольшие, в четыре этажа, палисадники с зеленью, деревья посажены вдоль улиц, с двух сторон район окружен парками. Только уюта как-то нет.

Дом был четырёхэтажный, даже по какому-то индивидуальному проекту, в котором, правда, обнаружились многочисленные дефекты, как то: сплошное остекление верхних этажей типа зимнего сада превращало квартиры в жаркие летние дни в оранжереи с непереносимыми тропическими температурами. Но Настю с Андреем это не касалось, их квартира была небольшая, им даже балкона не полагалось. А соседи сверху всё лето стонали от жары. Квартплата была тоже немаленькой, и это ещё более укрепляло в мысли, что в дом не поселятся безработные, получатели социальной помощи, от которых можно ожидать неблаговидного поведения. В целом, дом предназначался для культурных представителей средних слоёв, приятных во всех отношениях соседей.

Поначалу их ожидания оправдывались. Благовоспитанные старушки из их дома вежливо здоровались. В квартире над Настей и Андреем жили поляки-супруги с сыном-подростком. Очень симпатичные, правда, жена производила впечатление несколько депрессивной. Настя частенько на улице видела её с очень мрачным выражением лица. Настя даже спросила у мужа:

– Неужели, я тоже с таким мрачным видом хожу?

Андрей её успокоил.

Настя и Андрей с поляками познакомились, по-соседски даже в гости друг к другу ходили. У них были общие темы для разговоров, например, про Аллу Пугачёву и Анну Герман, а мужчины общались на темы техники – телевизоры, компьютеры. Правда, говорили поляки по-немецки с сильным акцентом, особенно полячка, понять было трудно, её муж должен был переводить. На других языках общаться вообще не получалось. И это было довольно утомительно, постоянные угадайки-догадайки: что они хотели сказать? Сын их, хоть и вырос в Берлине, в гимназию уже ходил, но говорил тоже очень нечисто, к тому же ещё шепелявил. Повеселиться полячка, как оказалось, любила, а остальная часть земного бытия её тяготила. Она мечтала жить в центре, но там было дороже. Сын её Мика как-то проговорился, что они раньше жили в центре, в разнообразии национальностей и народностей, в старом фонде, но выглядело всё там жутковато: стены лестницы были сплошь исписаны граффити, мусор и всякий хлам выставлялся на лестницу. И как-то раз этот хлам подожгли, хорошо, пожарные быстро приехали, а то они бы там угорели. Так что уж лучше на тихой окраине.

В целом, приятные соседи, хлопот не доставляли, иногда праздновали, приглашали соотечественников, которые курили на балконе, но не сильно шумели.

А над поляками жил немецкий молодой человек с подругой, на вид вполне порядочный, но Андрей сразу назвал его глупым как пробка. Настя сначала не могла понять, с чего бы это, даже подозревала какое-то мужское соперничество. Подруга немца была довольно симпатичная белокурая немка. И всё бы с ними было хорошо, вели они себя прилично, здоровались при встречах, не праздновали напропалую. Настя лишь несколько раз замечала, что у них праздник, и вовсе не потому, что у них музыка орала на всю улицу, а потому что они с гостями курили постоянно на балконе.

С этого балкона и возникла проблема. На решётке балкона у них висели два ящика с цветами – тут так принято, в порядочных домах висят цветы на балконе. У поляков не было цветов, а у немцев должны висеть. Но под этими двумя ящиками не было поддонов, и когда их поливали, вода лилась рекой вниз и немалая часть её попадала на окно квартиры Насти и Андрея, отскакивала от железного наружного подоконника и оказывалась на стекле или прямо на внутреннем подоконнике, если было открыто окно. Настя бесилась от этих потоков – окно боишься открыть, да и стёкла постоянно грязные. Андрей относился к этому более философски. Но Настя ему жаловалась, и однажды, встретив молодых немцев в гараже, он попросил вежливо, нельзя ли подставить что-то под цветы, а то на голову льётся. Парень сурово ответил, что они поливают цветы рано утром, и то редко, а девушка улыбалась, но молчала. Цветы они поливали дальше, вода лилась на окно Насти. Поляков над ними эта проблема не касалась – у них тоже был балкон, поэтому вода лилась мимо них, если только немного капала на край балкона. Они этого не замечали. А Настя вечно попадала: выглянет в окно, а сверху льётся.

Вскоре Настя выяснила, что в квартиру приходили родители немки, они жили где-то поблизости, вот мать немки и поливала рьяно цветы на балконе. Настя злилась: до этой бестолочи не доходит, что она нам окна пачкает?! Андрей, которому эта история уже порядком надоела, один раз по настоянию жены поднялся наверх и позвонил в дверь немцев, как только Настя засекла, что цветы полили. Но дверь ему не открыли. Хотя Настя была уверена, что уйти они из квартиры не могли.

– Небось, в «глазок» увидели, кто это, и испугались. Трусы! – высказалась Настя.

Цветы немцы продолжали поливать. Вода лилась на окно. Настя продолжала беситься от злости.

Однажды она обнаружила, поднимаясь по лестнице на верхний этаж, что молодой немец оставляет уличную обувь на коврике у своей двери. Она поделилась с мужем:

– Ну, надо же – обувь оставляет перед дверью! Я думала, так только у нас в деревнях делают. Вроде городской парень...

– Да, – подтвердил Андрей, – у него всегда обувь перед дверью стоит, когда он дома.

– Я не знала. Какой чистоплотный! А что окно наше пачкает – так это ничего.

Этот молодой немец был коренной берлинец и пролетарий: его родители, как Настя с Андреем узнали, жили в том же доме, в другом парадном. Отец его, как и он, работал на заводе. Ездили оба на «Мерседесах», правда, простых моделей. А мать была взбалмошной бабой, парикмахершей, обвешанной дешёвым золотом, она красилась под блондинку и рассекала в мини-юбке. И на старости лет ей шлея под хвост попала, она бросила мужа и переехала к другому. Всё это произошло как раз на глазах Насти и Андрея. Вернее, они догадались обо всём, когда два раза видели её в супермаркете с другим мужчиной, после того, как она съехала из их дома. Они ещё посочувствовали тому мужчине. Этого отца, которого жена бросила, Андрей тоже почему-то считал дураком – каков отец, таков и сын. Кроме того, Андрей предрекал, что подруга также бросит молодого немца – зачем ей такой тупой.

Настя стала специально подниматься по лестнице наверх, когда сосед был дома, и убедилась, что он всегда оставлял свои кроссовки на лестнице. Её озлобление против поливавших их соседей не убывало, и однажды она сказала мужу:

– У меня такое непреодолимое желание чего-нибудь ему в кроссовки налить, чтоб знал!

– Так налей.

– Боюсь,– призналась Настя, – вдруг он меня в «глазок» увидит.

А у них произошёл ещё один конфликт с общественностью в их доме. Дом управлялся компанией, но существовал также выборный комитет, который следил за порядком и куда обращались в случае нужды жильцы. Выбраны в него были большей частью старики, один – пузатый, усатый бывший полицейский (типичный немец), второй – маленький сухонький пенсионер, а третий – ещё не на пенсии, он почти не занимался делами дома. Поэтому Настя с Андреем называли их сначала советом старейшин. И эти старейшины стали преследовать Настю и Андрея своими придирками и замечаниями.

Через пару дней после переезда Насти и Андрея к ним с утра пожаловала делегация из двух старичков, как они представились, из совета жильцов. На самом деле, они пришли не столько знакомиться, сколько сделать замечание. Андрей вынес коробки из-под вещей в мусорку и сложил их рядом с контейнером для бумаги, который был уже полный. А проблема была в том, заявили старики, что фирма по переработке бумаги забирает контейнер по средам, и неизвестно, заберёт ли она коробки вне контейнера или нет. Ещё поговорили, что при проблемах они могут обращаться к ним, а потом спрашивают: так что же будем делать с коробками? Настя ответила, что они их унесут. Эти старички посоветовали им коробки постепенно выкидывать, а бывший полицейский ещё посетовал: неужели некуда их вам использовать? А то ведь жалко их выкидывать, за них же деньги плачены. Печку, что ли, ими топить?– зло подумала Настя. Старикашки ушли, Настя с Андреем унесли коробки в подвал – у них там была клетушка, всем жильцам полагалось место в подвале.

Андрей проследил в среду, когда забрали бумагу из контейнера, и вынес эти коробки снова, сложил их все в контейнер. На следующее утро к ним снова прибежал маленький старикашка и стал жаловаться, что они весь контейнер заняли своими коробками, и остальным жильцам некуда бумагу складывать. Андрей выразил понимание его заботам, и они сговорились на том, что они с Настей больше ничего не будут укладывать в бумажный контейнер.

Они забрали часть коробок из контейнера и снова отнесли их в подвал, поставили рядом с их клетушкой, чтобы постепенно выкладывать в контейнер. Через пару дней этот вредный гном из совета жильцов (как его уже прозвали Настя с Андреем) снова прибежал к ним и сообщил, что соседи на них жалуются, что они своими коробками заняли весь проход в подвале, а это – аварийный выход.

Андрей ответил уже неприветливо, что они уберут коробки. Вечером они с Настей забрали коробки и закинули их в большие контейнеры для бытового мусора. Ещё удивлялись: кто мог на них настучать? Не так уж часто народ в подвал ходит, только кто-то из их подъезда мог увидеть. И какой там может быть аварийный выход, если он всегда закрыт? В целом, у них тут хорошо поставлена агентурная сеть, – решили Настя с Андреем.

Андрей и Настя недавно въехали в дом и чувствовали себя ещё неуютно, всё вокруг было чужое, непонятное, а жизнь была неустроенной и неустойчивой. А тут ещё эти злыдни стали их гнобить.

В другой раз эти старики стали выговаривать Андрею, что он плохо паркует машину в подземном гараже дома: не по центру его места и не до конца к стене, мешает другим жильцам. Специально два злобных старикана подкараулили в гараже, когда Андрей с Настей вернулись домой.

Тут Андрей разозлился и ответил им грубо:

– Моя машина, моё место – как хочу так и паркуюсь.

Они такого не ожидали и опешили.

А место в гараже у Андрея с Настей было не самое удобное: на внешнем углу стоял столб-подпорка, заезжать было непросто, Андрей уже поцарапал боковое зеркало. И выходить из машины из-за этого столба было сложно.

Настя поддержала мужа, когда они зашли в лифт:

– Молодец, показал им!

– Некоторые принимают вежливость за слабость, – буркнул Андрей.

Больше старики не досаждали своими придирками.

Но вообще-то в доме у них был порядок, как того требовали надписи-предупреждения в местах общего пользования: «Предметы на лестницу не выставлять», «Помните о соседях, закрывайте дверь тихо», «Курить запрещено» (это в гараже), «Проход запрещён» (это на воротах гаража).

Когда в следующий раз с балкона сверху полилась вода, Андрей уже сам разозлился и сказал:

– Ну, всё, этот гадёныш у меня попляшет!

И вечером он взял свою пену для бритья и пошёл на операцию. Настя сопровождала его только до лестницы наверх, вернулась в квартиру и стала ждать, прислушиваясь, у двери. Андрей скоро вернулся.

– Ну, как, успешно?– спросила Настя.

– Успешно,– ответил Андрей, – я ему пены в кроссовки забил. Завтра его ожидает сюрприз.

От молодых немцев они ничего не слышали, хотя ожидали с любопытством, что произойдёт. Неизвестно также, повлияла ли пена в кроссовках на поливание цветов. Но Насте с Андреем больше помогло другое: подруга бросила этого немца. Как и предрекал Андрей. Мать немки больше не ходила, не поливала цветы, к радости Насти. Цветы вскоре совсем засохли.

Но молодой немец быстро утешился и нашёл себе другую подругу, мымру с длинными чёрными волосами. Настя наблюдала как-то за ними из окна, они целовались прямо на улице, уж так не терпелось. Вот ведь нашёл себе метёлку крашеную, – усмехалась Настя, прячась за занавеской. Вскоре молодой немец переехал к этой своей подруге, Настя так радовалась, когда обнаружила, что он выносит мебель.

– Неизвестно ещё, какой крендель туда теперь въедет, – охладил радость Насти Андрей.

Но квартира стояла пустой. И через некоторое время Настя с Андреем узнали от поляков сверху, что эта квартира над ними принадлежит богатому поляку, он купил её как капиталовложение. У него фирма по распространению польских газет и журналов в Германии, и квартира является как бы офисом, иногда им приносили с почты какие-то пакеты и периодически приезжал микроавтобус с надписью «Польска пресса» и забирал почту. А тому молодому немцу владелец квартиры сдал её по «себестоимости», он оплачивал только коммуналку и общедомовые расходы. Конечно, чего тому было не снимать – по такой-то цене.

Настя с Андреем как раз были в гостях у поляков, те им это и рассказали. И Андрей в приступе откровения поведал, как он налил пены для бритья в кроссовки молодого немца – так надоели со своими цветами! Поляки были ошарашены: так это ты был?! А немцы подумали на их сына, потом подруга приходила и жаловалась: ваш сын нам в обувь какой-то гадости налил! И ни за что не хотели верить, что это не Мика был.

Полька вообще была в изумлении: как-то это совсем не вязалось у неё с имиджем Андрея. Она всё повторяла: а они на нашего Мику думали!

Настя с Андреем потом долго веселились, представляя, как немец натянул кроссовки и ощутил пенную прохладу. И как послал свою подругу к полякам жаловаться на их сына. Трус!

Основные враги их были повержены и осмеяны. Но квартиру эту Настя с Андреем всё равно невзлюбили.

– Как я буду рад, когда мы отсюда уедем!– говорил иногда Андрей.

Настя была с ним солидарна.