«Мир полон злобы и безумства…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Ко мне подкатила внезапно усталость.

А жизнь, между тем, как всегда, продолжалась.

Где солнце всходило. Где дружно смеркалось.

Кого-то мутило. Кому-то икалось.

Кому-то лишь жить полминуты осталось.

И тут, на какой-то тревожной волне

Усталость стремглав подкатила ко мне.

Она подкатила, и мне показалось,

Что это не просто тоска и усталость

Мне в тыл незаметно по-волчьи прокралась.

Что это в душе моей только что старость

Плацдарм захватила и там окопалась.

И как бы я ни был хитёр и горазд,

До смерти (моей) свой плацдарм не отдаст.

***

Работая, свой коротая досуг,

Духовную пищу из чьих-либо рук,

Мой старый, но слишком доверчивый друг,

Бери осторожно, с оглядкой, а вдруг,

Тебя и всех тех, кто с тобою вокруг,

Прельщают, дурачат, берут на испуг?

А вдруг, кто нас с вами сегодня прельщает,

Вещает, смущает, пугает, стращает.

Кто краски зачем-то всё время сгущает,

Лишь врёт и неправдой своей промышляет?

Духовную пищу усердно глотая,

Доверчивый друг мой, учти, не любая

Духовная пища у нас, к сожаленью,

Годится сегодня к употребленью.

Духовный твой зуд каждодневный и голод

Ещё, как ты сам понимаешь, не повод,

Чтоб как-то унять этот голод и зуд,

Бросаться на всё, что тебе подадут.

***

Февраль. Голодный, мрачный Питер.

И риторический вопрос:

Сколь неизбежен ход событий,

Что через год уже занёс,

Казалось бы ещё недавно

Большую, мощную страну,

Несокрушимую державу

В междоусобную войну?

А в Могилёве о волненьях

Ещё не знают, впопыхах

Готовя планы наступленья

На всех практически фронтах.

Там людям в Ставке непонятно,

Что всё, процесс зашёл в тупик.

И царь всё также аккуратно

Ведёт свой царственный дневник.

И также заседает Дума,

Пытаясь разрешить всерьёз,

Казалось бы не очень трудный

О продовольствии вопрос.

И чередует выступленья

С трибуны выкриками с мест.

А в городе идут волненья

Вовсю, и ширится протест.

И чем сильней ожесточенье

Всех протестующих сердец,

Тем ближе ужас отреченья

И неизбежнее конец.

Других выводит на орбиту

История, благодаря

Предательству ближайшей свиты

И мягкотелости царя.

***

Куда несёт нас рок событий.

С. Есенин

Что толку, господа, вздыхать,

Ждать откровений и наитий,

Никто не может точно знать,

«Куда несёт нас рок событий».

И хоть у каждого из нас

Определённые мотивы,

Ход времени из раза в раз

Свои в них вносит коррективы.

И люди, выйдя на большак

Истории, стоят в печали

И отмечают, всё не так,

Как думали и ожидали.

Гадают, в чём же их просчёт?

И с новой яростью и прытью

Бросаются в водоворот

Непредсказуемых событий.

***

Мы только пушечное мясо.

Мы люди с трудною судьбой.

И те, кто звал нас раньше: массы,

Сегодня кличут нас толпой.

А мы – народ! Да-да, тот самый.

«Надежда, гордость и оплот!»

Забитый, как всегда бесправный,

Больной, но всё-таки – народ!

И пусть князьям и нуворишам

Сегодняшним на нас плевать,

Мы всё равно живём и дышим

И ждём, что Божья Благодать

И Откровение Господне

Рассеют тучи над страной,

Где всем зарвавшимся сегодня

Нас выгодно считать толпой.

***

В России не любят, кто ставит вопросы,

Кто снова рискует попасть в переплёт,

И тысячу раз получая по носу,

Их в тысяча первый опять задаёт.

И каждый чиновник, что так их боится,

Забыл, что каких-то лет сорок назад,

Вопросы властям задавал Солженицын,

Был Сахаров ими публично распят.

Меняется власть, только все перекосы

В сознаньи незыблемы множество лет,

И каждая власть на любые вопросы

Имеет готовый стандартный ответ.

***

Все вещи называя именами

Своими, быть готовыми должны,

Что вас сочтут неверными сынами

Своей, привыкшей хором петь страны.

И пусть вы светлый луч на тусклом фоне,

У вас на всё лишь вам присущий взгляд,

И часто произносите, что кроме

Вас думают другие, но молчат,

Останетесь отторгнутым, гонимым,

Услышанным повсюду, только не

В своей, при всех системах и режимах,

Привыкнувшей лишь хором петь стране.

***

Я речь повседневную, острую, злую,

Люблю, как родную, к ней с детства привык.

А вот, что признаться, совсем не терплю я,

Так это слащавый, казённый язык.

Коробят мне сердце казённые фразы.

Казённые цифры скребут по душе.

Я этой фальшивой, казённой заразой

Наелся, как видно, по горло уже.

За всё, что лежит за строкой протокольной,

Казённой, безликой, стандартной на вид,

Не горько, не стыдно, не тяжко, не больно.

Не мучает совесть, душа не болит.

Бросайтесь под пули и лезьте под танки.

Страдайте за правду и русский народ.

Но вам не разрушить казённые рамки

И зревший веками бездушный подход.

Казённая, серая, подлая сущность

Имеет, друзья, неплохой аппетит.

И пусть у России полно преимуществ,

Все их изничтожит и все извратит.

***

Кому-нибудь бывает стыдно

Из нас сегодня, господа?

Совсем немногим, очевидно?

Иль никому и никогда?

Не стыдно без конца лукавить?

Морочить мир из года в год?

Не стыдно обирать и грабить

Свою страну и свой народ?

Не стыдно за тупое рвенье?

За вновь не сбывшийся прогноз?

За идиотское решенье

И за любой другой курьёз?

Не стыдно врать напропалую

И беззаботно делать вид,

Что на земле не существуют

Понятие и слово «стыд»?

И только тот из нас на месте,

Кто на виду у всей страны

Живёт без совести, без чести

И чувства собственной вины.

***

На станции «Рижская» рынок Крестовский.

Здесь раньше был шАбаш, вертеп и кагал.

А через дорогу буквально, чертовски

Знакомый мне с юности Рижский вокзал.

На этом отдельно стоящем вокзале

Весною и летом, а чаще зимой,

Мы весело, пьяно и шумно гуляли

Компанией нашей довольно большой.

О чём-то кричали все вместе и сразу,

Взяв водки и пива, а также, прости,

Мой добрый читатель с хронической язвой,

Мясное и рыбное к ним ассорти.

И клеились нагло, почти что открыто

К своей официантке, хоть каждый и знал,

Что полузамужняя девушка Рита

Давала тому, кто ей больше давал.

Хрипел репродуктор откуда-то с неба,

Что поезд на Ржев отойдёт через час,

А те, кто могли бы погибнуть под Ржевом,

Сидели буквально за столик от нас.

Тут можно бы было вполне закругляться,

Замечу лишь только, чтоб тему закрыть,

В мясном ассорти больше лука, чем мяса

Сегодня, а в рыбном нет чёрной икры.

Зато мы теперь все свободные люди,

Другая эпоха у нас и страна.

Но Рига по-прежнему также не любит

Нас с вами, почти что, как в те времена.

Ах, сколько напрасно потрачено нервов,

И сколько воды с той поры утекло.

Из выживших в сорок втором подо Ржевом,

Увы, не осталось почти никого.

От прошлого времени лишь отголоски

Доносятся слабо. Стоит, как стоял,

Отстроенный заново комплекс «Крестовский»

И смотрит с тоскою на Рижский вокзал.

***

И зол, и мрачен, мир весь невзлюбя.

Противно мне прожорливое чрево

Людское. Болтовня и перепевы.

Метания и поиски себя.

Противна алчность нынешних дельцов.

Противна власть имущих непреклонность.

Противна наша рабская покорность

И лживость царедворцев и льстецов.

Противен мне весь жизненный уклад.

Но только лишь младенца повстречаю

На улице, мгновенно затихаю

И долго улыбаюсь всем подряд.

Не веря от нахлынувших эмоций,

Что вырастут дельцы и царедворцы

Когда-нибудь из этих милых чад.

***

В барабанных перепонках

Поминутно отдаёт

Жизни бешенная гонка,

Весь её круговорот.

Кто легко, а кто с одышкой,

Каждый день и там и тут,

Молодёжь летит вприпрыжку,

Старики не отстают.

И попробуйте задать им,

(Хоть кому-нибудь), вопрос:

«Ты куда спешишь, приятель?

Для чего весь этот кросс?»

Лишь окинут с раздраженьем

Вас всего и свысока,

Либо просто с удивленьем

Двинут пальцем у виска.

Не касайся их, не трогай,

Не понять им чудака.

Пусть бегут. И слава Богу,

Что не кончилась пока

Жизни бешеная гонка,

Что у нас из года в год

В барабанных перепонках

Поминутно отдаёт.

***

Свобода – спорное понятие.

Пора внушить себе, пора:

Игра в свободу, демократию,

Довольно вредная игра.

Мне, например, давно уж ясно,

Как таковой, свободы нет.

Свободомыслие опасно,

Свобода слова – просто бред.

И я, друзья мои, доволен

Тем, что свободен от идей

Её достичь и несвободен

От близких и родных людей.

Как все, я вырос в несвободе,

Ей присягал и ей служу.

Она уже в моей природе.

Я ей, как жизнью, дорожу.

Её не бог какие всходы

Готов покорно пожинать,

И вам – рабам свой свободы,

Меня до гроба не понять.

***

Я буду, друзья, откровенен и честен,

Пейзажная лирика скоро исчезнет,

У нового времени свой антураж,

Поскольку исчезнет последний пейзаж.

Меняется мода, меняются вкусы,

И вместо природы отходы и мусор,

Планета трещит, разрываясь по швам,

Не может вместить свой же собственный хлам.

Китайцы наш лес распускают на доски,

И если сегодня бы жил Паустовский,

То он бы на этот печальный курьёз

Не мог бы смотреть равнодушно без слёз.

Да поздно всем нам выходить на субботник,

Природа не храм, человек лишь работник

В её мастерской, вот за эти труды

Сегодня с лихвой пожинаем плоды.

И будем и дальше. И дело всё даже

Не в том, что не будет красивых пейзажей,

А в том, господа, что отсутствие их

Итог наших общих деяний людских.

Покровские ворота

Почти шекспировские страсти,

И коммунальная среда.

И Хоботов, совсем, как Мастер,

Без Маргариты – никуда.

Велюров крайне эксцентричен

И не по возрасту ретив.

Спастись от пагубных привычек

Ему поможет коллектив.

Ходить не надо к домуправу

За каждой мелочью. Теперь,

Коль что не так, рукастый Савва

Возьмётся сразу же за дрель.

Не будет громких выяснений,

Скандалов, сцен и оплеух.

Ведь дух высоких отношений

Сильнее, чем мещанский дух.

И хоть повсюду несвобода,

Неявный, но тревожный гул,

Из часовых любви у входа

Уже поставлен караул.

И нам всё более и боле

Яснее с каждым днём, друзья,

Что осчастливить поневоле

Людей и общество нельзя.

Председатель

Любой сторонний наблюдатель

Не смог бы лицезреть без слёз

Крестьянский быт. Вот Председатель

И прибыл поднимать колхоз.

Рыдали дети, бабы выли,

Штаны спадали с мужиков,

А в городах вовсю крутили

Фильм про кубанских казаков.

А наяву, хоть в хвост и в гриву

Власть погоняла мужика,

Успехов нет, лишь перегибы

И беспросветная тоска.

С того и местный обыватель

Им долгий и немой укор.

Подумай, новый Председатель

Колхоза Трубников Егор,

На что идёшь? Хоть думать поздно.

И хлопотно. Не ровен час.

Ведь строй в стране давно колхозный,

И власть Советская у нас.

И пусть чиновник – прихлебатель,

В Кремле тиран иль сумасброд,

Толковым был бы Председатель,

И дело сдвинется, пойдёт.

Ведь надо только поднапрячься,

Потуже узел затянуть,

И как-нибудь на наших клячах

До коммунизма дотянуть.

Чудес на свете не бывает.

И власть Советская давно

Почила в бозе. Побеждают

Идеи наши лишь в кино.

Погас последний свет в окошке.

С эпохой новой не в ладах,

Бреду домой, кило картошки

Купив на фермерских рядах.

Устав от всех экспериментов

За более чем тридцать лет,

Смотреть былые киноленты,

Где, хоть в кино, но был просвет.

***

Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

А. Блок

Мир полон злобы и безумства,

И человек, само собой,

Устал. Простим ему угрюмство,

Его язвительный настрой.

Простим извечные упрёки,

Больной души истошный крик,

Когда-то данные зароки

И позабытый Божий лик.

Где всё, что было в нём вначале?

Надежды, вера, пылкий ум?

Он изменился, стал печален,

Озлоблен, мрачен и угрюм.

Не верит больше в сны и сказки,

Ждёт только худшего. Увы,

Все изменения и встряски

На нём оставили следы.

От реформаторских художеств

Устав, растерянный бедняк,

Уже боится всяких новшеств,

Реформ и прочих передряг.

***

Что толку перевоплощаться?

Забудь про таинства игры,

Актёр. Не требуй декораций,

Костюмов, прочей мишуры.

Отелло – жалкий неврастеник.

А Гамлет – наркоман. Ура!

Шекспир наш с вами современник,

«Чувак» с соседнего двора.

И ты, мой друг высокочтимый,

На авансцену выходя,

Играй без парика, без грима,

Себя и только лишь себя.

Кто на часок, чтоб подхалтурить,

Оставил прежний лексикон,

Пока не разразилась буря,

И не «распалась связь времён».

***

Не спился, не принял от горечи яда,

Не сгинул, не сдох и пока что живой,

И занят, как все, кто находится рядом

Со мной по соседству сплошной ерундой.

Меняю бордюры, бросаю рекламу,

Ввожу в заблуждение добрых людей,

Смотрю телевизор и с каждой программой,

Увиденной мной, становлюсь всё тупей.

Стою, как вратарь, часовым на воротах,

Где, как и другие, в охране служу.

А, если я птица большого полёта,

То всей этой глупостью руковожу.

Сегодня не стоит быть слишком ершистым,

Перечить начальству, не то, что роптать,

Но всем, от курьера и вплоть до министра,

На службу свою глубоко наплевать.

Одни на виду, до других не добраться,

Но каждый, представьте, доволен собой

И счастлив и дальше готов заниматься,

Лишь только б платили, своей ерундой.

***

Мишка, Мишка, где твоя

Прежняя улыбка?

Не проходит, Мишка, дня,

Чтоб тебя мы шибко

Не ругали всей страной,

Не критиковали.

Был бы, Мишка, кто другой,

Выдержал едва ли.

Приезжает из Москвы

Мишка, как провитязь.

Денег нет, но всё же вы

Как-нибудь держитесь.

Недогадлив наш народ,

Не поймёт, что Мишка

По сценарию берёт

На себя все шишки.

Это он сейчас устал,

А в былое время

Не подвёл и оправдал

Высшее доверие.

Главный пост заняв в Кремле,

Не упёрся рогом,

Сдал дежурство по стране,

Порулив немного.

Многим нынче тяжело.

Кончились излишки.

Ближе к людям, на село

Выезжает Мишка.

Чтоб на месте разузнать

Все их настроения.

Перед Мишкой бабка встать

Хочет на колени.

«Помоги, родимый, мне,

Холодно в квартире!»

(Что затиснется вполне

В Мишкином сортире).

Отмечает зоркий глаз

Наших папарацци

Местным олухам приказ

Мишкин: «Разобраться!»

Пусть здесь недруг хмурит бровь

И твердит: «Агитка!»

На лице у Мишки вновь

Прежняя улыбка.

Всем уютно, всем тепло:

Бабке, внукам, детям.

...Бабка старше-то всего

Мишки лет на десять.

Художник: Сальвадор Дали