Гаррий Бонифатьевич, гуляя по прекрасному осеннему лесу, случайно (совершенно случайно!) вышел к избушке лесника товарища Ениватова.

– Пардон, мон дьё, – сказал он выскочившему из избушки человеку (это и был искомый лесник). – Не найдётся ли у вас ковшика водички? Испить хочу буквально. Жажда мучает после вчерашнего обильного.

И обворожительно улыбнулся, выказывая этой улыбкой искренность своих чувств по отношению к этому предположительно прекрасному человеку.

Однако предположительно прекрасный не выказал ответной радости от встречи с не менее прекрасным.

– Ах, ты меня ещё и на … (матерное слово)… посылать! – вскричал товарищ Ениватов огорчённо и в то же время яростно. После чего, вызывающе громко цокая по деревянному настилу коваными сапогами, убежал в избушку и вскоре вернулся оттуда с большим железным ружьём, патронташем и зачем-то подзорной трубой. И выбежав на крыльцо, сначала приложил к глазу подзорную трубу, потом засунул трубу за пояс и прицелился в моментально помертвевшего и даже частично облегчившегося прямо в портки Гаррия Бонифатьевича. Таким незамысловатым способом этот злобный лесник продемонстрировал совершеннейшую серьёзность своих агрессивных намерений.

 

О, как стремительно нёсся Гаррий Бонифатьевич сначала по роще, потом по чаще, потом по буеракам, потом по коровьим лепёшкам! Как музыкально свистел ветер в его прижатых к черепу ушах! Каким широким парусом развевался его роскошный лапсердак и как забавно подпрыгивал на потеющей макушке малахай! Впрочем, эти движения его гардероба были совершенно не неожиданны и даже закономерны: Гаррий Бонифатьевич очень хотел жить. Он от жизни ещё не устал.

Минут через сорок он всё-таки притомился и перешёл на шаг, время от времени опасливо оглядываясь назад и по сторонам. Вышел на опушку, где горел костёр, вокруг которого сидели угрюмые бородатые люди, аппетитно хрустевшие огурцами и время от времени подносящие к своим широко разверзнутым ртам большие гранёные стаканы. Это были защитники природы (они же – воинствующие экологи). Их было человек восемь или пятнадцать (Гаррий Бонифатьевич не разобрал), но выпивки у них на такую ораву было немного, всего две поллитры (это Гаррий Бониыфатьевич определил точно. Потому что в своё время восемь лет проработал помощником ассенизатора на ассенизаторской машине, отчего на выпивку у него выработался не просто глаз, а глаз-алмаз!).

– Принёс? – спросили Гаррия Бонифатьевича защитники, вместо того, чтобы поздороваться (вероятно, у них здороваться было не принято. Суета все эти здравканья, а они – люди дела!).

– Чего? – не понял Гаррий Бонифатьевич, что можно было расценить двояко. Но защитники расценили в нужную им сторону. Без двоякостей и прочих заумностей.

– Бутылку, чего… – послышался ехидный голос невидимого ему человека.

– Я не пью, – соврал Гаррий Бонифатьевич. Но он не умел врать, поэтому быстро покраснел и даже сконфузился.

– Ага, – согласился всё тот же невидимый (вероятно, он лежал за пнём). – Не пьёшь. За себя льёшь. Бейте его, ребяты. Это враг всего живого.

 

… Выбежав на оперативный, поросший кустами рододендрона и дикой черёмухи простор, Гаррий Бонифатьевич увидел Ромку Стекляшкина. Ромка был одет в длинный брезентовый плащ, а в руке держал лопату.

– Привет, – сказал Гаррий Бонифатьевич, всё ещё тяжело дыша, хотя экологи за ним долго не гнались (Разве его догонишь, такого прогонистого?).

– Смотри сам вперёд не сдохни, – дружески посоветовал Ромка. Отличительными чертами его непростого характера были грубость и прямолинейность.

– Чего ты с лопатой-то? – задал следующий вопрос Гаррий Бонифатьевич, хотя ему захотелось на это «сдохни» обидеться. А толку-то? Какая в этой обиде сермяжная правда?

Ромка посмотрел на лопату так, как будто видел её впервые.

– От волков отбиваться, – сказал он совершенно серьёзно. – И вообще, по утрам заморозки грозятся. Гидрометеоцентр обещал.

– Здесь волков отродясь не водилось, – хмыкнул Гаррий Бонифатьевич.

– Не водилось, так заведутся, – не смутился Ромка и, подумав, добавил. – А если волков нет, то я этой прекрасной лопатой буду закапывать мёртвых ёжиков.

– Тогда сначала экологов закопай, – предложил Гаррий Бонифатьевич, – которые вон там водку трескают, – и вытянул по направлению руку. – А заодно и лесника Ениватова. Этого злобного человека, постоянно ищущего себя.

 

Диалог был исчерпан, и они разошлись в разные стороны, совершенно недовольные друг другом. И Гаррий Бонифатьевич, проплутав по лесу ещё полтора часа и чуть было не утонув в каком-то гибельном болоте (на вид совершенно не гибельном), совершенно случайно вышел к автобусной остановке. На которой дождался автобуса и уехал в город. Правда, не в тот, который ему был нужен, а в противоположном направлении. Но его никто в тот автобус садиться и не просил. Так что обижаться было не на кого. Даже лесник Ениватов здесь был совершенно ни при чём. Стекляшкин же отправился закапывать мёртвых ёжиков, но ни одного не нашёл, зато вышел всё к тем же защитникам тире экологам. Быстро с ними подружился и поскольку был с лопатой, то три раза бегал за водкой в ближайший к их опушке сельмаг. А на закуску у него денег не было, поэтому закусывали земляникой и произраставшим на опушке диким щавелем. Тоже ничего. Тоже витамины.

 

Постскриптум. А фамилия Гаррия Бонифатьевича – Хреногноев. И папа его был Хреногноев. И дедушка. И прадедушка… А прапрапрапрадедушка был родом из Бургундии. Он с Наполеоном к нам в Россию в 1812 году пришёл, попал в плен и остался. А прапрапрапрабабушка у Гаррия Бонифатьевича происходила родом из моршанских купчих. В общем, достойная у него была родословная. Не подкопаешься. Да и кому подкапываться, если лопата у Ромки, а он её ни за что не отдаст! Она ему самому нужна.

 

Художник: Валентин Губарев

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование