Цикл «Русь силлабическая» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Оторопь, оторопь моя перед страной –

наследством отцовским,

царством московским.

Станет мне Русь недолгой женой.

А нельзя править так, как отец.

Старой, белой Руси – конец,

конец Руси раскольничьей и никонианской,

той Руси, что с крестом, и окраине бусурманской.

Конец Руси учёной и Руси дурацкой,

конец Руси мирной и Руси военной,

богатой и бедной, пахарской и рыбацкой.

Конец Руси, всей её свет-вселенной.

Всю-то я вселенную объехал,

умом-мыслью обежал явлений

круг – какая мера или веха

не ясна мне из бессонных чтений? –

и всему нашёл смысл, Русь подвинул

к новой мете, и пошла, родная,

тяжко, медленно, меня сживая

со свету – чтоб белый я покинул…

Рано сгинул…

Он умник, книжник. Мало кто ещё

так был готов для русского престола,

так знал страну, так понимал её

язык премудрый. Знанья надломили

здоровье в нём и утвердили волю.

Он сделал то невидное, что душу

страны преобразило навсегда!

Истинный Преображенец!

– Что берёшь на рамена?

– Русь великую беру.

– Будут светлы времена?

– Будут годы на ветру.

– Донесёшь, не донесёшь?

– Это – как поможет Бог.

– Пыль-прах отчий отрясёшь.

– Только выйду за порог.

И робкий мальчик сделал, что отцу

страх не позволил или отблеск веры,

в которой был рождён.

Огонь сжигает

так больно, чадно мёртвый, древний гной,

и строй страны меняется, и бодрость

прошла по жилам, сердце взвеселила…

***

Не знавший, не видавший старика,

он чувствовал презренье чистоты

к тем грязи, мраку, вся откуда вера

народная, исконная – тем хуже,

когда она досталась мудрецу…

Одною милостью править –

Бога гневить,

страну губить;

надо церкви ставить,

надо и плахи рубить,

надо сеять янтарные зёрна

веры-огня,

надо избывать непокорных,

веру храня.

Зубы шатает злодейка-цинга,

всё, что моё, отдаст в руки врага:

баба дебелая, муж-исполин

сцепятся – я умираю один.

Скоро Россия сотрёт мою кровь,

краткую нашу не вспомнит любовь.

Перед рассветом мой свет был, не гас –

пробил царю, его Родине час.

Он умник. И будь проклята эпоха,

других подходов ждущая – нахрапа

и наглости. Презрения к законам

Истории, Страны. Одной лишь низкой

механики усвоены привычки,

как будто понукаем неживое

с мест тронуться, рассчитанным движеньем

взять вёрсты расстояний,

века времени.

***

Другой прикрикнет кормщик – всем народом

навалимся, сама пойдёт страна

в моря, в солёную стихию, в Бельт.

И распугает паруса чужие,

и кнастером голландским провоняет

пространство полумира. Мы чего

в таком походе дерзком не достигнем?!

***

Корабль Тесеев латан-перелатан –

задача для схоластики лежит

под северным неярким, нежным солнцем:

расшатанные скрепы заменили

и перебрали доски…

Межеумок,

ни то ни сё пред Богом и людьми…

***

О, не таков был гордый наш «Орёл» –

недвижимость российская, до моря

Хвалынского родимого дойти

не могшая: когда б такое в хляби,

то, закипев, солёная вода

покинула бы берега свои,

смывая города, и Волга вспять,

в Россию, волны двинула воды…

И не страшно жить на свободном ветре

мать-истории, пусть под парусами –

полотном ветхим, вретищем – потащит

наш корабль к дальней цели невозвратной.

Пусть потащит: нам радостно увидеть

дали дальние, светлые просторы.

Мы волхвуем – слова бессудные,

говорок, шепоток, дымок курится,

пробуждается тень подспудная –

душа спавшая смотрит, щурится.

Смотрит, щурится, надеть меряет

землю русскую, будет впору ей –

будет нов наряд, крой Империи,

словно шит по ней, ей по норову.

Враг мой ходит под окном –

шаг да шаг – не хочет в дом;

время нудит, часа ждёт,

непременный слышен счёт.

Ходит-бродит, ворожит,

свет предутренний дрожит.

Враг мой? – Нет, союзник мой

ходит сонною Москвой.

Как умру я – враг, бросай

этот город, этот край,

чтоб на месте на пустом

Русь построить – новый дом.

***

Строй большие корабли,

из отеческой земли

всем народом чтоб уплыть,

горе древнее забыть…

Учитель его – хитрый интриган,

поэт, мудрец, нерусский славянин,

а это хуже немцев и татар…

Как вкрадчиво за словом слово он

подсказывает царскому перу,

считает слоги, подбирает рифмы,

чтоб складывалось нужное письмо…

Не замечаешь, как, куда законы

влекут версификацию твою.

Язык ломаем, стройность начинаем,

как не было ее у русских песен.

А царская власть дана, суждена от Бога,

и на царскую власть надежд у людей много.

Страну защищает от врагов лютых, внешних,

свет духовный держит, светит во тьме кромешной.

***

Ценят цари слуг радивых, воинов смелых,

слушают цари мудрецов, в слове умелых.

В книгах старинных читают цари законы

и новой мысли честной не ставят препоны.

***

Над морем славянским простор русскому слову,

русскому парусу даль-путь под ветром новым

всё исплавать; пусть наш кормщик юный под руку

хляби берёт народные, правит наукой.

Пусть вера нас не делит! В одного

Христа мы верим. Греческих, латинских

обид не знаем, правоты не знаем.

В чужом пиру похмелье эта свара

огня, меча и слова. Суть одна –

что крест, что крыж: душа жива в крови,

и вся она славянская, родная!

Из недр славянства новый строй, язык

восходит к небу – это будет русский!

От латинской мудрости на Руси

только беды многие – упаси

душу православную от беды,

от словесной, выспренней ерунды,

от чужих грехов, стихов. Ох лукав

смысл речей и книг твоих, крив устав –

ровно слово русское, на подбор:

ни зазора нет ему, ни затор…

***

Лис пределов западных к нам притёк

на святой, на праздничный ал-восток,

он хвостом-метёлкою мах-махнул,

стёр слова привычные, к новым льнул.

Подбирали, ставили мы слова

не так, как бог на душу, а по два

звона чтоб, созвучия – динь да динь,

ради вящей звонкости стыд отринь.

Ты, учитель премудрости латинской,

расскажи, как у Тацита, Плутарха

умудрялись мужи владеть державой,

и ко благу вести народ, к богатствам,

и врагов устрашать булатом смелым.

Без тиранства растить благую силу.

А из рук хилых всё бежит сквозь пальцы,

всё я знать знаю, все законы вижу,

по которым я мал перед страною,

по которым Велик тот, кто за мною.

Много знания, много и печали…

Дойдём ли мы в схоластиках своих

до понимания души славянской,

пути и языка? Внутри народа

мысль зреет, а поляк ли, украинец –

природный ли русак, русак приблудный –

ей всё равно, кто скажет. Все услышат!

В таких кипениях ума

преобразится Русь,

и расточится вражья тьма,

и света ты не трусь,

мой полубрат, идущий за

спиной моей, чужак;

пока ещё твои глаза

не видят явный знак,

пока ещё чужую речь

ты слышишь – не привык

по-русски плавно мыслью течь,

развязывать язык…

Русь под бедою металась, томилась, хранила Русь зёрна,

тёплым дыханием их обдавала в лихие морозы,

в жаркие жары-пожары поглубже их прятала, в топи,

в топи, в болота – и зёрна созрели, набухли живою

силой. И время-пора поле наше засеять до края

нашим родимым припасом.

Но где пахарь, сеятель юный?

И драгоценные зёрна гниют, и отрава сочится

из белых, мёртвых по тайным, подземным по руслам до края

Родины,

горе её и злосчастье

вдоволь и больше питая.

Хлеб мой, свадебный пирог

на поминки перешёл –

люди плакали, а Бог

нов мне, гол судил престол.

***

Полюбила его,

на беду полюбила:

на три дня торжество,

на полжизни могила.

Я и в смерти верна,

смерти я не желанна –

не взаправду жена,

но вдова без изъяна.

Сколько веков мы мучились

мукой мученической, а?

Сколько терпели войну?

Смута, какая была смута,

крутила нас! Всё мы вынесли,

до светлого дожили дня,

выстрадали себе счастье!

Ускользнуло, как рыбка в море.

***

Метаморфозы назревали,

копились собственные силы,

всё шло, как надо, время ждали…

Надорвала Русь раньше жилы.

***

Вся история была – зря,

все тысячелетия были – зря,

выкинули, как ненужное,

всё выстраданное, заветное;

стала судьба – досужая,

стала Русь – безответная…

***

Стала Русь чужая своей судьбе!

Старое всё сожжено – книги и люди.

Новое не видано, каким будет.

***

Да только не нашим – а чуждым, насильным!

Мы яблочком райским, плодом молодильным

наесться хотели – их столько висело,

созревшие, красные, – обновить тело.

Да только другое досталось нам в руки,

куснули – хоть выплюнь; сшутили мы шутку

с собой развесёлую: прохохотали

мы русскую душу – глядите, чем стали!

***

Насытились мало, но тленом по нёбу

вкус – не перебить до последнего гроба.

Кукуй,

кукуй,

раскукуевский кукуй,

ты весёлым-развесёлым

матерком нам наколдуй –

жизнь безбедную,

роскошь медную.

Табаку, да водочки,

да чё от молодочки!

Да потеху бранную,

да смерть-суку раннюю!

А моя сестра

дюже востра,

ума у ней

на сто мужей,

ходит, долгоноса,

на меня смотрит косо,

видит смерть мою,

видит власть свою,

дни считает,

а судьбы не знает.

***

Ох, не надо, сестрица,

душой веселиться –

на мою беду,

на свою страду.

А не по-твоему обернётся,

слезами те отольётся.

Позором для тебя станет,

беды притянет

власть царская,

судьба государская…

***

Принарядишься в тёмную одежду,

не ношенную прежде.

***

Будет тебе не тот венец,

будет тебе не казовый конец –

помянешь брата,

пропав у супостата.

***

Тут не Богу молитва,

а от чёрта убежище,

не последняя битва,

а последнее лежбище,

тут тоска, сухота,

тут по гроб маета,

проживаешь последнее

то, что было, наследие.

***

А перед окошком твоим

все мы висим –

перед косящатЫм

мёртвая Русь счетОм.

Заключение

– Сшей мне из лунного света рубаху. – Сошью,

только сотки полотно из его серебра, естества!

– Будет тебе полотно. Ты состряпай кутью

мне на поминки из слов, из стихов – уж такие слова!

– Я наварю сытна брашна, ты лишь принеси в двух горстях

слов белых, тёмных – заветных и нА ветер. – На!

Я онемевшие пальцы когда разожму – кверху прах,

в руки твои – что останется весу, зерна.

Гроб мне стеши из солёной воды, глубины.

– Будет тебе домовина, сруби только ствол-океан.

– Вот он, под корень, лежит. – Видеть смертные сны

будешь в покое. – И дикостью волн обуян.

Вырой могилу сырую во времени русском. – Найди

место себе. – А где ткнётся вглубь заступ, там рой.

–Только меня в этой царской могиле не жди.

– Пустишь меня одного? – Тёмны двери закрой!

Художник: Сергей Панин