Открытый финал стихотворения «Я знаю, никакой моей вины…» вибрирует высотой неосознанного христианства: всякий виноват перед всеми, каждый - носитель вины, но чёткое осознание оного человеческого свойства, продиктованное пережитой войной, пересыпано ещё и крупной солью житейской, болевой мудрости.
Стихи Твардовского шестидесятых напоены опытом мудрости, какая и питательна, как млеко, и прожигает кислотой.
Стихи эти ведёт линия кристальной простоты, чей вектор – за горизонт; так цикл «Памяти матери» пронизан попыткой осмысления одного из самых трагических для человека рубежей жизни: и осознание его берёт истоки ещё в молодом возрасте: дети уходят из дома:
 
Прощаемся мы с матерями
    Задолго до крайнего срока —
 Еще в нашей юности ранней,
    Еще у родного порога,
Когда нам платочки, носочки
    Уложат их добрые руки,
 А мы, опасаясь отсрочки,
    К назначенной рвемся разлуке.
 
Тут лёгкость песни множится на глубину метафизики: метафизики жизни, ибо каждый совмещает роль странника и работника…
А дальше разворачивается реальность, внутри какой всякий движется по координатам времени, и происходит логичное, и - такое странное, что только стихом – самым тонким и неуловимым жанром литературы – осмыслить можно:
 
А там — за невестками — внуки...
    И вдруг назовет телеграмма
 Для самой последней разлуки
    Ту старую бабушку мамой.
 
Семья Твардовского узнала много горестей, и фрагменты истории, вложенные во второе стихотворения цикла, показывают их через призму… радости:
 
И ей, бывало, виделись во сне
 Не столько дом и двор со всеми справами,
 А взгорок тот в родимой стороне
 С крестами под березами кудрявыми.
Такая то краса и благодать,
 Вдали большак, дымит пыльца дорожная,
 — Проснусь, проснусь, — рассказывала мать, —
 А за стеною — кладбище таежное...
 
Мудрость матери, её способность принять выпавшее на долю дана подчёркнуто: простотой, естественностью…
Третье стихотворение цикла наиболее трагично, подводит к самой последней черте, и густота сравнений первых строф, завершающаяся гробовой ямой, так сильно вписана в панораму поэзии, что сложно что-то противопоставить силе говоримого:
 
Как не спеша садовники орудуют
 Над ямой, заготовленной для дерева:
 На корни грунт не сваливают грудою,
 По горсточке отмеривают.
Как будто птицам корм из рук,
 Крошат его для яблони.
 И обойдут приствольный круг
 Вслед за лопатой граблями...
Но как могильщики — рывком —
 Давай, давай без передышки, —
 Едва свалился первый ком,
 И вот уже не слышно крышки.
 
Много высот освоено поздним Твардовским, много изученного по разного содержания книгам жизни вошло в строфы и строки, но, думается, цикл «Памяти матери» одна из вершин поэта, совместившая и земное, земляное, трудное и – сияние космоса, вечно распростёртого над нами.