Отпустите синицу на верную смерть,

Пусть её приласкает свобода.

Из песни.

 

Двусмысленность мыслетворения. Это – те слова, которые, чётко выписанные красными огромно-пучеглазыми буквами на белоснежном листе хрустящей от новизны бумаги, я бы запаяла в пуленепробиваемо-непотопляемую капсулу времени, предназначенную для любознательных потомков. В мире наступающей роботизации таковые обязательно, как вечно любопытствующие ископаемые своего времени, объявятся в будущем. И озаботятся они, любители старины нашего часа, особенностями наиболее часто употребляемых здесь, в нашем однажды прошлом, слов и выражений.

Во благо жаждущих познаний – припрятала бы потом я такую символическую посылочку, с интересным секретом вечно неисчерпаемого ментального варварства, двусмысленность мыслетворения, куда подальше. Чтобы нашлась она через десятки лет. Не говорю через сотню. Потому что и нескольких десятков годов при современных скоростях научно-технического прогресса будет достаточно. Чтобы мир, переполненный муками страхов и болей, стремительно и безвозвратно трансформировался бы в населённую роботами рутину новейшего Земного космизма. Да останется он, вне сомнения, в новой дали обетованной – не стоит потомкам кичиться модерном небывалой развитости – много-бытово приземлённым. В силу того, что низменные человеческие физиологические потребности – эй! новые люди – экстрим новейшее-процветающего, научно обоснованного стандарта! – никуда из него не денутся. А, значит, кто-то должен будет их обслуживать. То есть, поддерживать чистоту в отхожих местах катапультированного из прошлого мироздания.

Не всё в порядке с этим нечистым делом и в настоящем. Можно выкладываться на сто двадцать процентов. Добавляя к ним, для большей уверенности, ещё пять. Чтобы доказывать обратное. Да всё меньше этому будут верить.

Так как трудно маневрировать сегодня в кромешно тёмных торричеллиевых пустотах. Что образовались, они и продолжают ежемгновенно появляться, как чёрнодырные разломы в смысловой коре умственного диссонанса, между словами и значениями, которые они рождают. И, которые, едва просветившись насквозь острыми и быстро тающими лучами абстрактного познания, мгновенно просачиваются сквозь нержавеющее решето своего временнОго увядания. Оно всегда снимает напряжение параноидно-истерических мыслей. Часто возникающих, совсем некстати, в оруще-охрипших амбициях бездарных ораторов-прохвостов.

И быстро, между тем, стекающих, МЫСЛИ!!!, как живо текущая по наклонной плоскости вода, в полноводье своего вечно неупорядоченного журчащего мирка. Стопроцентно существующего в параллели недосягаемости. Сколько бы ни пытались люди приноровить к нему ещё и свою убогую стихию дешёвых интрижек и пошлых иллюзий, вспотевшую от внутренних усилий существовать, во благо потреб лживых нечестивцев, остаётся она грязной. Мерзко изгаженной и перетасованной, как в шулерской карточной игре, двусмысленными домыслами. И никак не получается отбелить и отмыть от нечистот двусмыслиц человеческие буйные фантазии.

О мифическом всеобщем благе.

Болтаясь в водовороте событий, навязанных фатумом вездесущих сбывшихся предзнаменований, не замечаешь, как происходит однажды ассоциативное погружение в реальность. Как будто прыгаешь по пологим камням. Торчащими овально-направляющими ориентирами в реке жизни. Редко бывает она тихой и полноводной.

Сотрясается и жизнь Земная. Мелочами жизни. В них рождается истина.

 

…Часто навещала я свою приятельницу, живущую в современном, комфортно обустроенном доме. В центральной части нашего города. Заселённым людьми деловыми, вечно куда-то спешащими. И оттого мало знакомыми друг с другом. Подъезжали и отъезжали от подъездов бронированные чёрными стёклами машины, подвозя-увозя своих важных владельцев по делам.

Бытовые проблемы в том каменном жилище, естественно, возникали. И каждый справлялся с ними самостоятельно. Но неожиданная оказия там произошла. Неприятно быстро стало разрастаться водяное рыжее пятно на потолке одного из подъездов. Жёлто-грязное ничейное пятно между этажами. В нескольких шагах от входной двери.

Было только понятно, что где-то сочится в доме вода. Из трещины в трубе, в квартире над пятном. Которое вначале жильцы, входящие в подъезд, старались не замечать. Такая тебе на голову передряга. Хотя, по инерции головы их, здрасьте-пожалуйста, и задирались вверх. Но! Моя хата с краю – без труда осилили эти словечки некогда близкое-родное: ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ! Единый и неделимый.

Оказалось, увлечённость людей физикой, метафизикой, познанием основ ведения бизнеса и особенностями генетической предрасположенности, равно, как и мысленное погружение в мистические дебри возникновения стихийных катаклизмов, как и привычка следования железобетонным законам эволюционного развития всего человечества – ВСЁ!!!, всё это оказалось ничтожно мало в сопоставлении с разрешением проблемы сочившейся с потолка воды. Из квартиры над пятном. Потому что, если бы вода подтекала и выше, то жильцы вышерасположенных квартир с этим наваждением как-то между собой и разобрались бы. Разделались бы с досадной передрягой на счёт раз-два-три!

Но ничейная вода сочилась несколько лет. День за днём разъедая откуда-то изнутри краску на несущей стене подъезда. Не проступая явно, но уничтожая внутренним гниением невидимую кирпичную кладку помещения. Кто-то из жильцов пытался вежливо вступить в контакт с владелицей подозрительно сочившейся водой квартиры, женщиной в летах. В никакие-такие контакты вступать, однако, не желавшей. Ведшей всегда раздражавшие её переговоры через свою надёжно закрытую дверь. Замкнутость её проживания в подъезде, вполне возможно, объяснялась наличием у неё часто мелькавшей в подъезде дочери-куратора. Дамы весьма строго на себе сосредоточенной. Не мелькавшей, но, вернее будет сказать, пролетавшей во время своих визитов к матери фурией по подъезду. Как будто глаза её, как у скаковой лошади были раскрытыми створками шор помечены. К ней, к той буйно мятущейся деловой бестии, это – точно, и приближаться не хотелось.

Но пришлось. Когда в одно прекрасно солнечное утро один из высоко уважаемых жильцов подъезда упал со ступенек. И выбил себе зуб. По причине того, что ступенька, размытая незримо присутствующей в кирпично-цементном пространстве водой, под его тяжеловесной ступнёй, гражданин-то оказался весьма ответственным человеком, как и следовало того ожидать, рассыпалась. Нога его подвернулась. Следствие – как последствие свершившегося – потустороння вода и до ступенек доползла. И, в завершении неприятного ЧП жилищно-подъездного масштаба, мужчина упал на ступеньки. Лицом – вниз.

 

Мгновенно, как облако после атомного взрыва, образовалось в подъезде ядро активистов. Потому как, при более близком рассматривании широких ступенек, важно ведших в парадный подъездный вестибюль, оказалось, что все они, одна за другой, – досадно безнадёжно подпорчены. Прогнили основательно, не без помощи годами сбегающей вниз воды. Визг запоздалого отчаяния – точка кульминации всеобщей дурости. Той самой: моя хата с краю – ничего не знаю.

Для большей наглядности которой, кто-то из жильцов, примера ради, слегка постучал своей ногой о край другой ступеньки, повыше той, что рассыпалась. И она, крепко схватившаяся и застывшая, думалось, цементная смесь – на века, обломилась.

Изумлённо и громко возмущаясь, с добрым утром, страна!!!, жильцы подъезда вызвали слесаря, дорого ими оплачиваемого. С гордо поднятой головой заведомо означенного героя он проник в ту чёртову, как теперь её называли жильцы, квартиру. Чутьём охотничьей собаки, вот так мастер-дока! припал он в ванной комнате к месту, где должен был происходить стык водных артерий. Оглянувшись на хозяйку, стоявшую у него за спиной, торжественно изрёк:

– Вскрываю.

– Вскрывай… – выдохнула, предварительно громко, слаженным хором нервно-визгливых голосов пристыженная жильцами подъезда хозяйка квартиры. Оглядывая печальным тоскливым взглядом, хоть вой на матово-голубой свет лампочки на потолке и на музейные достопримечательности своей европейско-азиатской ванной комнаты.

Как оказалось, и делов-то было, что на несколько минут. Аккуратно оголив трубную стыковку между этажами, слесарь, как опытный хирург, огласил диагноз:

– Менять трубу надо, желательно и выше и ниже вашей квартиры, – и с отвагой человека бывалого добавил: – И чего же не поменяли, когда свой евроремонт затеяли?

– И потолок вскрывать будете!? – вопросом на вопрос. Поникшим голосом.

– А вы что хотели? Повеселиться ещё пару лет на бис? – Ядовито съёрничал слесарь. Добавляя: – От люди. Европу себе в квартирах городят. С трубным гнильём в вонючих стенах… Никак не могут избавиться от своего жлобства никчёмных собственников. Буржуи необразованные… Бабушка! Вода вниз течёт, говорю я вам. И, пока вода течёт, точит она всякий камень на своём пути.

Последнюю мысль слесарь выразил более упрощёнными словами. Чтобы было понятно главное: смотреть на стареющее здание и позволять ему и дальше разрушаться – и самому разрушаться. В атмосфере чего-то ужасно неприятного в воздухе. Что непременно где-нибудь, да осядет.

 

Впечатляет в этой истории то, что хозяйка проблемной квартиры вскоре выехала из неё. Говорят, хозяйская дочка, теневая фартовая бизнестворительница, перевезла мать поближе к морю. И сама, туда же, в пёстрой стае новых всемогущих пилигримов, подалась. А ступеньки в подъезде такими и остались, как будто абы как обкусанными огромными стальными щипцами. А на самом деле – нещадно изуродованными немилосердно варварской кичливостью живущих там людей. Как будто заново переродившихся во времена стремительно быстрого одичания новоявленных собственников.

Каждый день продолжают взбираться по тем изуродованным ступенькам, по пути к своим стилизованным под переживаемый успех, или им так кажется? жилищам, ответственно восседающие товарищи. Но никому и в голову не приходит, ещё шесть лет прошло! хотя бы палец о палец ударить, чтобы двое из ларца, что ли, да починили бы те злополучные ступеньки. Облепили бы их чем-то, нарастили бы чего на них. Чтобы приостановилось бы их окончательное разрушение. Чтобы основательно восторжествовал надуманный манифест обретённого счастья с привкусом капиталистической предпринимательской свободы. С мыслями же о ней сами и разрушили свой прежний мир усреднённо-приевшегося благополучия. Соблазнившись запахами грядущего бабла.

 

Война и сейчас, говорите, идёт? Точно. Война. Особого Донбасского замеса. Рассыпаются руинами в ней обстрелянные дома, насквозь пропитавшиеся человеческой кровью, на диких окраинах забытого взаимопонимания. Не довелось там побывать? А зря. Правда там целительно, в каждой пяди пройденной земли, ножками надо по ней протопать, ножками, очеловечивает. Избавляют, заново выстраивают смысловую матрицу не только этого слова. Но и высвобождается новый их смысл от заскорузлости притворного лукавства, прилизанного грязными языками новых иуд. И отбеливается сознание мигом пришествия к святости. Часом обретения правды.

А, когда оттуда, с Голгофы Донецкой возвращаешься, задыхаешься от бессилия. В освобождённой разкомплексованности понимая, что не отмыться в одночасье от неистребимой вони, как параличом Богобоязного прозрения поражающей дыхание всех, проходящих мимо пешеходов. Срастается эта вонь и с грязными, всё шире разрастающимися пятнами происходящего двоемыслия. И сочится всё это на землю притихшего Донецкого центра. Из дворовых мусорных баков. Пришибленно сощурив глаза – режет-таки и взор правда-матка, отворачиваются от них люди в сторону. Да мирятся с соседством облезших дырявых мусорных контейнеров, странное время! с дорогими машинами. Можно предположить, что и это есть ещё один признак новейшего человеческого жлобского одичания.

Или часть житейски естественного эволюционного процесса. На пути – непонятно куда.

 

***

 

О том, что какое-то движение на пути в будущее всё-таки происходит, говорят ежедневные сводки с фронтов злободневных новостных возлияний. В эфире всех информационных средств возбуждающего извращённого воздействия на отупевшие мозги обывателей. Притихших в рутине благодатной, унавоженной смачными плевками ненависти из хаоса повальной неразберихи в своё прошлое и настоящее.

Подобно помоям льются потоки чванливого правдоподобия на вздремнувшее было скудоумное воображение недавних нерадивых строптивцев. Привыкших больше, десятки миллионов! набивать мозоли на своих пальцах. Играясь с кнопочными лайками. Во славу и честь своих мыльных кумиров-однодневок. Буксуя во тьме окаменевшего невежества. На пути к свету трудно понимаемых истин.

 

Но один из обожаемых кумиров, не из новых, но из тех, кто был всегда слащаво приятен сердцам единомышленников, своим охрипшим, слегка подшофе голосом, сорвавшимся от усердного чревовещания сердобольной, особого (!!!) толка правды, стал героем нашего времени. В худшем смысле этого слова. Героем-одиночкой, как парус, истрёпанный одинокий, поистаскавшийся в бурлящем океане жизни.

А не заметили чванливые-спесивые «звёзды», вступившие в перекличку – на право подставить свои плечи поддержки потерпевшему крушение однажды и всегда не потопляемому «атомоходу Михаил Ефремов», как быстро они смешались с низами. Из которых и сами когда-то выпрыгнули. Всё-таки, интересно совпало: и застой в творческом ремесленничестве, и карантин – в чуме-воительнице нового, неизученного вида. И гром небесный, потрясший землю обетованную новостью о страшной автомобильной аварии.

Совсем недавно невозможно было себе представить, что есть универсальное средство, способное объединить в это непростое время насмерть схлестнувшихся противоречий всех и вся. Сплотить неожиданным скандалом и скучающих на безденежной ниве невостребованности актёров, и обленившихся на многомесячном бездействии домохозяек, и активно непримиримых оппонентов существующим реалиям – всевозможных многоопытных, породистых и беспородных глашатаев «правдовещания», большим числом – поседевших-постаревших борцов за-против всего, чего угодно.

Дуэтом, хором, ансамблями, соло – заголосили сторонники Михаила Олеговича о его убийственно неповторимом таланте. Потому и гибнущем, что актёрствует артист на грани бунтующих его сил и возможностей. Человеческих. В эйфории доступного только ему, и ему же дарованного судьбой солнечного счастья окрылённости – быть избранником среди самых избранных. Быть ослепляющим звёздным сиятельством. На стезе служения русскому театру.

Кем и когда окрылённого? Если задуматься. Может, ещё и тавром особого учёта помеченного, на одном его, невидимом ангельском крыле? Как же блистать без такого отличительного знака на Олимпе современного российского лицедейства. Бурлящего потоками усердно перекапываемых каждый день нечистот из недавнего прошлого.

 

С этого момента злость обуревает. На сотни миллионов населения страны нет равных «богоподобному мессии»? Оказавшимся, на поверку, безвольным и больным человеком. Исчервлённым-источенным многолетней, вернее – унижающе пожизненной страстью к горячительным напиткам. За годы потворствования своей вызывающей брезгливость банальной безвольности превратившимся в ходячее дополнение к теоретическим словесным разъяснениям. О том, как может эволюционировать прогресс в беспрепятственной адаптации к страсти. Если становится она обыкновенной физиологически животной привычкой в безобразно проживаемой жизни. Откладывающей отпечаток ускоренного разложения плоти на весь человеческий облик.

Ну не героями же нашего многострадального времени с такими определениям становятся. Хотя, может, чей кумир Ефремов, по блату, и есть? Как соломенное, шатающееся на ветру диво, застрявшее своими босяцкими поступками и перепутанными мыслями в ушедшем веке. Запомнившимся ему, по стечению обстоятельств, бесконечной словесной молотилкой, без устали работавшей, переминавшей до состояния словесной пыли переживаемые события и дни. И насильственным образом перетащенной в годы удивительно многообразной современной действительности.

Которая, как бы и считается сегодневьем. Да, всё равно, особый случай современной реальности, смердит болотом застойности. Как будто и говорить и думать больше не о чем. Как о пережитом когда-то.

 

Ясное дело, счастлив тот, у кого есть любимая работа. Человек же – существо социальное. Но работа, как орудие саморазложения – это ускоренное самоуничтожение.

И, что за пошлость, право. Велико число театров и театральных сцен в стране. А уж талантов-самородков по всем весям-околицам – миллионная звёздная россыпь. Из неё, из провинциальной тусовки и пришагали-прилетели-приехали в столицу будущие столпы современного столичного театрального бомонда. В контексте аварии, ставшей причиной трагической гибели человека, неэтично перечислять имена действительно выдающихся людей. Достойно-красиво утвердившихся и успешно работающих в своей профессии. Но то, что такие люди реально работают в театрах и многие театры авторитетно-профессионально возглавляют, при желании – можно в этом удостовериться, не выдумка.

Друге дело, какие моральные ценности проповедуют эти театры. Грош цена общественной морали, если льются зловонным водопадом в каждом произнесённом слове, в каждом пошлом движении бесстыдных конформистских тел (о ГОЛОЙ ПИОНЕРКЕ не забылось?) помои на прошлое огромной страны. Изрыгается на сегодняшнюю жизнь параноическая ненависть одичавших на плюралистическом приволье пакостников. Из тех реалий, из которых сами когда-то вылезли. Подмявшими под себя ценности того времени – бесплатное образование, доступная медицина, привилегии сытой комфортности – для ярых ударников труда. И ставшими обыкновенными пошлыми приспособленцами в системе двоемыслия.

Ворковать о социальной несправедливости, господа новоявленные, негоже. Пользуясь, жадно, взахлёб шикарными, забавное слово-штучка, благами дорогого современного комфорта. Никак не разрешившего извечно унизительное противоречие между сытостью задарма разбогатевших. И убожеством, под зад – пинком каждому, окончательно обнищавших. Пропорции в числе общего поголовья упомянутых – впечатляет несправедливостью случившегося разделения. Ряды бедствующих – без счёта. И, загадка Вечности: чего извращённо галдеть о социальной несправедливости, если и сам в буржуйской роскоши прозябаешь?

 

Однако в скользкой, в гипертрофированной прорехе – слишком уж сортирно-привычным стало словоблудие о мифической свободе – в пространстве, между первыми и вторыми мечутся обиженные с детства эгоисты. Заласканные-запичканные дармовыми-халявными грантами всего обязанного им окружающего мира – золотые выродки, ну не золотники же самородки. Как упыри болотные, насосавшиеся в своей привилегированной среде идей сопротивления тому образу жизни, который вскормил их. И перекормил их прерогативой, как им кажется, судьбоносного дозволенного бунтарства.

Бунтуйте, ропщите, лицедеи-паяцы. Но что нового можете предложить?

Что? Кроме того, что, бессознательно одурманенно разрушаете и кромсаете на части старое. В котором люди богаты были верой своей в светлое будущее. К слову, очень сильная вера, мотивирующая к труду. Не к накопительству. Всегда вызывающему своим тайным, насквозь обгладывающим душу скопидомством приступы порочной алчности. Переходящей в стенокардию исчадия жлобства. В конечном итоге – в неизлечимое явление скудоумия души.

Превращающейся, на самом примитивном уровне, в пятно дерьма. На виду у всех.

 

 А дальше, привычно цитирую саму себя:

 «… стало понятно, почему прошедший, 2019 год, ознаменовавшийся Земным звёздным сиянием величайших русско-советских литературно-юбилейных имён, был назван годом человека, который критикой своей, и прямой, и косвенной, всего ненавистного ему Советского, дотащил и свою паршивую кирпичугу в обойму ненависти, развалившей Советский Союз.

Задвинули Максима Горького на задворки. Прошло его время, человека, обличавшего крепким литературным словом российскую несправедливость. Пришло время ядовитой словесной желчи. Видится так, на долгие годы.

Шёпотом, соло, хором только-только оперившихся юнцов читаются строки из наследия нового, то бишь, прошлым годом назначенного, гуру современной литературы. На прискорбных лицах-масках бубнящего театрального молодняка – проклятие всему Советскому. Как мантра предания всей бывшей страны бесчестию и вечному осуждению.

И совсем скоро, на той же театральной сцене – мюзикл! Закрытый показ – для особым образом приглашённых. Многие из них, радостно улыбаясь, не менее весело потирают руки, привычными взглядами завзятых театралов озираясь по сторонам фойе. В предвкушении удовольствия полицезреть в постановочно-эффектном действе своё незабвенное, порочно-пошлое, как было заявлено в названии премьеры, прошлое. Какой кайф увидеть опять где-то рядом переростков в красных пионерских галстуках! И горны где-то знакомо трубят короткими мотивами-побудками. И под огромным зеркалом стоит спекулянт-перекупщик. Точь-в-точь в такой же фуражке, какие настоящие барыги когда-то носили. Бальзам на душу… хорош лицедей в этой роли! А во внутренних полах его плаща, по роли – запретный дефицит.

– Я просил маму: купи мне рубашку за 30 рублей, а она мне – за эти деньги мы можем и до Алушты долететь. – Радостно “разговляется” приглашённый-избранный перед микрофоном корреспондентки, работающей над репортажем из “святых” театральных предкулисий.

Щёголи-фаты, под них загримированы и одеты соответствующим образом премьеры-счастливчики, собранные со всех концов страны. Они будут рвать жилы на навороченной современными прибамбасами сцене театра, чтобы удовлетворить неуёмный коллективный экстаз ненависти к Советским будням всем, собравшимся в театральном зале. Сгруппировавшихся по рядам перезревшими на годах затяжного анархического ненастья гроздями нешуточного гнева последнего образца, привитого бородатым гуру, и еже с ним. Брызжущие, к тому же, слюной бешенства, хорошо закрепившегося в горнилах едино-ненавистнического духовного братства, как липкой паутине гипнотического кошмара.

Одни и те же лица, однако. Состарившиеся и подурневшие от постоянства внутренних изжоговых спазм, ставших последствием остервенелого, заметно попахивающего спиртным антисоветизма. Лица, годами цитирующие и повторяющие свои эмоционально надрывные афоризмы из писаний новой постсоветской идеологии. Да что-то плохо она, видать, приживается. Не разбавляется скопление закоренелых фанатов затвердевшей буйствующей паранойи уже повзрослевшими малолетками.

У них – давно свои кумиры. Да и о Союзе они мало что сегодня знают. Им это – не надо. Важнее научиться девчонкам вибрировать ягодицами, чтобы прекратить ненужную тянучку в школе и идти самостоятельно зарабатывать деньги. Приезжала уже одна такая группа новых ягодичных амазонок с Урала покорять Москву. Перед светлыми очами обалдевшего жюри. Ну, выиграли приезжие увеселительницы тот конкурс. Один из жюри, скромно отводивший свои глаза в сторону, когда девчонки в творческом, взрывно-визгливом экстазе, поворачивались своими трясущимися задами к судьям, был родом из тех самых мест».

 

Карл у Клары спёр-таки кораллы. 2019 год.

 

Знайте, люди, время войны. Не оно давит тяжестью чьей-то вины за происходящее. Терзает понимание того, что многое, что происходит вокруг, с тупоумной навязчивостью утверждается в своём праве существовать в кровавых проказах этого прокажённого мира. Где же святость? Если отступничеством поздних покаяний нарушаются десять заповедей. На которых – главный закон мироздания – этот мир должен держаться.

Должен. Но что-то размывает основы этого слова. И искажая библейские истории о человечности пятнами извращённого двоемыслия о сути жизни. На которой пагубно сказываются и злобно-параноидные четверостишия кликуш-каркуш, и бредятина о всеобщем единстве, и примитивные гимны о пришествии эры всеобщего братства, и пустобрех о сильнейших конвульсиях пережитого патриотизма, и отсебятина о личном совершенстве. Надоедливо трезвонящей в воздухе, рвотно-прогорклом, от всех разорвавшихся в нём мин и расстрелянных патронов. В воздухе, в котором хорошо паруются слоганы о надуманном бунтарстве.

 

Таким является общество. В котором, привилегированно талантливо, как в изломанном визгливыми заклинаниями отражении бытия, можно спекулировать на общечеловеческих ценностях. А там, где совершаются сделки по купле-продаже – обязательно присутствует обман. Им больна страна. В которой все чему-то поучают. Но мало кто толком работает. То есть, ничего не производит. А те, кто пашут, как рабы на галерах – далеки от всего этого низкопробного трёпа. В котором всё – на продажу. И ограждено надёжно железной стеной продажной взаимовыручки.

Вот и вся правда. Из Донбасского ГУЛАГа.

Просьба! – не ассоциировать с солженицинским.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование