Вид на Босфор / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Император Константин II, моложавый, спортивного вида сорокадевятилетний мужчина, неспешно раздавил папироску в малахитовой пепельнице работы Фаберже и, кивнув на шахматную доску работы того же мастера, с лёгкой улыбкой произнёс:

– Что же, мой дорогой сэр Генри, предлагаю ничью.

Посол Соединённого Королевства огладил пышные седые усы.

– Вы слишком любезны, Ваше Величество. Ещё бы несколько ходов и вы разделали бы меня, как … Как это у вас говорят?

– Как шведа под Полтавой, – подсказал император.

– Именно! Насколько я знаю, это выражение вошло в разговорный обиход, после того как ваш пращур Пётр Великий разгромил в Малороссии шведского короля Карла XII. А не он ли, между прочим, перенёс столицу из Москвы в Петроград?

– Так и есть, – кивнул Константин, закуривая новую папироску. – Знание нашей истории делает вам честь, сэр Генри. Только Петроградом прежняя столица стала с началом Большой войны, а до того именовалась Санкт-Петербургом.

– О! – со смехом воскликнул посол. – Теперь я знаю, что должно сделать правителю в России, дабы прослыть «Великим».

– Что же? – заинтересованно спросил император.

– Выиграть войну и перенести столицу, – заявил сэр Генри и, указав на мраморную статую, возвышающуюся в центре залы, пояснил: – Ведь и прадед ваш Николай II именуется «Великим». А он, как и Пётр, вышел победителем из судьбоносной войны и перенёс столицу из Петрограда сюда, в Константинополь.

– И в том немалая заслуга Британской короны, – любезно заметил Константин. – Давняя мечта моей страны о свободном выходе в Средиземное море стала возможной благодаря договорённостям, достигнутым на Петроградской конференции в феврале 1917 года.

– Это было согласное решение всех союзников, – с подчёркнутой скромностью ответил посол. И не удержавшись, с ноткой ехидства в голосе добавил: – Впрочем, вашему прадеду вовсе не потребовалось одобрения стран Антанты, дабы прибавить к своему титулованию царей Болгарского и Сербского, а заодно и Великого Князя Черногорского.

Император поморщился. Посол явно вознамерился свернуть разговор на политику, а Константин этого не любил. Он нажал кнопку электрического звонка, и в зале тотчас появился пожилой камердинер в ливрее, густо расшитой позументом.

– Терентий! Вели подать нам, любезный, коньячку и закусить чего-нибудь, – распорядился император.

Камердинер тряхнул бакенбардами и степенно удалился. Константин помолчал и решил всё-таки прореагировать на последнее замечание сэра Генри:

– Объединение славянских народов под одним скипетром, – заметил он, – не только политически целесообразное, но и исторически оправданное решение.

– Не все с этим согласны, – сдержанно возразил посол.

– Пускай! – отмахнулся Константин. – Это внутреннее дело славян. Уж мы тут как-нибудь сами с усами.

Ощутив раздражение императора, сэр Генри решил сменить тему:

– Ваше Величество наверное уже наслышаны о последних воинственных заявлениях президента Германской Республики?

Тем временем два лакея принесли подносы с коньяком и дольками лимона; некоторые лимонные ломтики были укрыты горками лоснящейся черной икры, другие посыпаны сахарной пудрой, смешанной с кофе тонкого помола.

– Рекомендую, – заметил Константин, – это шустовский коньяк, производится у нас, в Армении, а не хуже Камю будет.

Константин опрокинул рюмочку и с удовольствием закусил ломтиком лимона с икрой. Сэр Генри последовал его примеру.

– Касательно же заявлений германского президента, – заметил император, промокнув усы салфеткою, – скажу так: позор, что мы, цивилизованные страны, до сих пор миримся с существованием этого разбойничьего гнезда в самом центре Европы.

– Однако Ваше Величество не станет отрицать, что своим возникновением это, как вы изволили выразиться, «разбойничье гнездо» обязано тем всякого рода революционным элементам, что бежали в своё время из Российской империи от державного гнева вашего прадеда, – парировал посол.

– Так что с того? Разве и дед мой, и отец не предлагали Британии и Франции организовать совместную военную экспедицию с целью очищения Германской республики от рабочих комитетов, социал-демократов и прочих бунтовщиков да кощунников?

– Это не так просто, – вздохнул сэр Генри. – Наш Парламент ни в какую не соглашается на столь жёсткие меры.

– Дивлюсь я, право, на вас, англичан! – усмехнулся император. – История прошлого XX века наглядно показала, что все эти конституции – дрянь, а от парламентаризма вашего один вред. Будущее – за самодержавной, ничем, помимо Божеского закона, не ограниченной монархией. Я, к примеру, свою Думу разогнал – пустое!

– Скоро уж 21 февраля, – вновь сменил тему посол. – Как, позвольте спросить, идёт подготовка к празднованию четырёхсотлетия царствующего дома?

– Полным ходом. Вчера только подписал Высочайший Указ об амнистировании ряда осуждённых и снятии задолженностей с мелких предпринимателей. Надо же достойно ознаменовать столь торжественный день. И в памяти народной увековечить. Кстати, не желаете ли прямо сейчас взглянуть на последнюю репетицию парада моего морского и воздушного флотов?

– С удовольствием, – согласился посол. – Между прочим, на грядущее торжество соберутся главы и представители многих государств. Удобный случай, чтобы поднять германский вопрос. Не находите, Ваше Величество?

– Там видно будет, – уклончиво ответил Константин, проходя вместе с сэром Генри на открытую балюстраду с видом на Золотой Рог и Босфор. Он с гордостью указал на развернувшуюся в парадный порядок российскую эскадру.

Картина и вправду впечатляла. Эскадра шла в строю трёх кильватерных колонн. Правую колонну составляли броненосцы «Иоанн Златоуст», «Андрей Первозванный», «Евстафий» и «Император Павел I», левую – броненосные крейсеры «Рюрик», «Адмирал Макаров», «Баян» и «Паллада», в центре дымили трубами недавно спущенные на воду линейные крейсеры «Измаил», «Бородино», «Кинбурн» и «Наварин»; в голове эскадры шёл флагманский броненосец «Император Николай II».

Откуда-то сверху донеслось тарахтение моторов, и через миг в небе появились три гигантских аэроплана – «Илья Муромец», «Добрыня Никитич» и «Алёша Попович» в сопровождении стайки истребителей «С-16»; за ними проследовали истребители-разведчики «МБ-Бис» и «Анаде».

Неожиданно позади них раздался голос императрицы:

– Дорогой, ты здесь? Ах, извини, ты не один!

– Что-то срочное? – обернулся Константин.

– Посольство Китайского императора прибыло.

– Вот как? Чего же они хотят?

– Известно чего, – пояснила государыня, – станут проситься под твоё покровительство, в российское подданство. – Она недовольно передёрнула плечами. – Что станешь делать?

Сэр Генри побледнел и тяжело опёрся спиной о балюстраду. Император сквозь облако белого табачного дыма искоса глянул на посла и усмехнулся про себя: какой удар для Британской короны! Но тут же помрачнел и задумался: «Ведь их, китайцев-то, говорят, четыреста миллионов. Управлюсь ли? Такая, право, тягость, такая докука…». А императрица продолжала настойчиво спрашивать. При этом фигура её странным образом стала расплываться и грузнеть.

– Так как же, государь? – допытывалась она низким мужским голосом. – Государь? Госуда-арь! Государь!!

***

– Государь! Так как же, государь? Что вы решили?

Николай II вздрогнул и открыл глаза. Его осторожно теребил за плечо Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский, из-за его спины выглядывали генералы Данилов и Саввич; тут же были думцы Шульгин с Гучковым.

Император протёр лицо, сел и осмотрелся: он находился в вагоне царского поезда. Николай принялся мучительно припоминать: до Царского Села доехать не удалось (как там бедная Аликс?)… Любань и Тосно оказались занятыми… повернули со станции Малая Вишера назад – на Валдай и Дно, вчера вечером остановились во Пскове… Значит, сегодня второе марта.

– Я, кажется, немного задремал, – рассеянно произнёс император. И неожиданно воскликнул: – Бог мой, что за сон мне сейчас приснился! Чудной сон, право, чудной. Верите ли, господа? Будто Константинополь сделался нашим. И такой, знаете ли, славный вид с веранды дворца Топкапы на Босфор открывается…

– Не время спать, государь, – дерзко перебил его Рузский, сверкая очками. – Всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями.

– Фронт рушится, – в полголоса проворчал Гучков, – в столице анархия, а тут, извольте смотреть: вид на Босфор.

– Да, да, – согласно кивнул император, – толстяк Родзянко что-то такое мне докладывал, да я решил тогда, что вздор… Николай Владимирович, – спросил он Рузского, – вы ответы от командующих фронтами на вопрос о желательности моего отречения получили?

– Так точно, – ответил генерал, протягивая государю пачку телеграмм.

Император пролистал их одну за другой. Суть ответов всех командующих – и Юго-Западным фронтом генерала Брусилова, и Западным фронтом генерала Эверта, и Румынским – генерала Сахарова, и вице-адмирала Балтийского флота Непенина – сводилась к тому, что во имя спасения России и удержания армии на фронте императору следует отказаться от престола.

Взгляд государя задержался на телеграмме великого князя Николая Николаевича, командующего Кавказским фронтом: «Как верноподданный считаю по долгу присяги и по духу присяги коленопреклонённо молить государя отречься от короны, чтобы спасти Россию и династию».

– Даже Николаша, – потерянно прошептал император и, обращаясь к Гучкову и Шульгину, спросил: – Ну, а каково ваше мнение, господа думцы?

– В Петрограде творится нечто невообразимое, государь, – взял первым слово Шульгин, – мы сами всецело находимся в руках Петросовета и нас, наверное, арестуют, когда мы вернёмся.

– Уже и войска Петроградского гарнизона, и подразделения Собственного Конвоя, и остатки лояльных частей в Царском Селе перешли на сторону восставших, – поддержал его Гучков. – Ваше Величество! Отречение – единственно возможный выход из создавшегося отчаянного положения.

Генерал Рузский молча положил перед императором машинописный лист бумаги.

– Что это? – спросил Николай.

– Манифест об отречении, – пояснил Рузский, – только что прислали из Ставки.

– Сон, однако, не в руку, – вздохнул государь, перекрестился и взялся за карандаш…