Бани есть у всех народов. Ну, если не у всех, то многих. Но широко известны при этом в основном турецкие хамамы, финские сауны и русские бани. Нет, в обратном порядке, так будет справедливее. Что это такое – баня, нам доходчиво растолковывает всё знающая Википедия: «Баня в русском понимании – помещение, оборудованное для тёплого мытья человека (в технической форме парной бани) с одновременным действием воды и горячего воздуха (в турецких и римских банях) или воды и пара (в русской и финской бане). Часто в русское понятие бани вкладывается весь комплекс действий, осуществляемых человеком в жарких помещениях в лечебно-профилактических, реабилитационно-восстановительных, развлекательно-оздоровительных, культовых (ритуальных) и досуговых целях». Ну, а я бы сказал проще – баня это праздник для души и тела, и, полагаю, вряд ли кто возьмётся оспаривать эту истину.

Я почему-то помню первые свои помывки в бане с возраста, когда мне было лет десять, пожалуй. Мы тогда уже жили в Пятерыжске, бывшем казачьем форпосте на Иртыше, коренные обитатели которого, естественно, знали толк в парных. У нас своей бани не было, и родители ходили с нами, детьми, к соседу через дорогу, трактористу Михаилу Петровичу Кутышеву. Как мы там мылись, как выглядела баня – почему-то не запомнилось. Может быть, потому, что я ещё толком не распознал этого «праздника для души и тела» и походы в баню для меня и моих братишек были чем-то вроде обязательной повинности. Не то, чтобы неприятной, но, на мой тогдашний взгляд, не особенно продуктивной. Поскольку потраченное на баню время можно было с большей пользой провести на улице, в играх со сверстниками.

 

А вот родители, особенно отец, всегда относились к банным дням с особым пиететом. И уже помытые, распаренные, со светящимися умиротворёнными лицами, ещё долго заседали после помывки за столом у Кутышевых, в центре которого сипел испускающий блики большой никелированный самовар. Но пили взрослые, конечно же, не только чай: родители обязательно несли с собой бутылочку и что-нибудь из своей закуски для общего стола. И такие послебанные посиделки затягивались не на один час.

Потом мы стали ходить в баню к своим родственникам Саттаровым (сестре отца Сагадат-апа) – они купили дом у семьи моего одноклассника Валерки Писегова, с баней. Она была небольшая совсем, по-моему, плетушка (это когда пространство между двумя сплетёнными из ивовых прутьев стенок засыпается землей), но по жару – просто термоядерная, уши начинали сворачиваться в трубочку уже в предбаннике. Кто-то скажет: а зачем так измываться над собой? Так ведь и не каждый ходил мыться в такой жар, пропуская вперёд тех, кому это по нраву.

Обычно первыми шли большие любители попариться, как, например, мой отец. Тут я веду рассказ уже о ту пору, когда на нашу семью совхоз выделил аж четырёхкомнатную квартиру с отоплением от автономного котла, и мы сами построили у себя во дворе из саманного кирпича уже собственную баню.

 

Так вот, отец делал по несколько заходов в парную, хлеща себя веником с небывалым остервенением, при этом рыча и взвизгивая. Попарившись, он, багровый как рак и с прилипшими к телу берёзовыми листьями, вылетал из бани и падал в снег (зимой его обычно во дворе было много, и к хозяйственным постройкам расчищались лишь тропки), катался в нём и опять бежал в парилку. Домой он уже почти полз, настолько бывал обессилен, и долго потом отлёживался на диване, приходя в себя.

И уж после него в баню поочерёдно шли остальные члены семьи, кому такой сильный жар был не нужен. Но с годами и я распознал прелесть самоистязания веником в раскалённой парной, после которого наступает телесное и духовное обновление и тебя посещает истинная благодать. Заковыристо сказал, да? Но истинные любители попариться меня, надеюсь, поняли. И уже в 16-17 лет я с удовольствием поддавал пару – по чуть-чуть, как учил меня отец, окатывая из ковша раскалённые камни, отзывающиеся громким шипением. И пара при этом в бане практически не было видно, кроме струящегося, почти прозрачного как кисея жаркого марева. Вот это и был правильный, почти сухой, он же целебный, пар, избавляющий от простудных, ревматоидных и прочих заболеваний, ну или хотя бы облегчающий их.

 

В армии, куда меня призвали в ноябре 1969 года, париться поначалу было негде. В Нижнетагильской учебке, где я провёл первые полгода службы, мыться нас строем водили в одну из ближайших городских бань. Помню, как нас, призывников, перед первой помывкой предварительно всех остригли налысо, а после сразу переодели в новенькое обмундирование, и мы тут же на какое-то время перестали узнавать друг друга, поскольку стали выглядеть совершенно одинаково.

Париться тогда было некогда – нам давали время лишь на помывку, без прочих излишеств, и в парилку если удавалось заскочить, то лишь на несколько минут. Последующие полтора года армейской службы так же не удавалось толком попариться – всё бегом, бегом, пока один взвод помылся, ополоснулся, уже следующий его подпирает… Да и парилки толковой не было в самодельной солдатской бане. И уже лишь дома, после увольнения в запас, я отвёл душу – за три или четыре захода в парилку исхлестал об себя весь берёзовый веник, лишь прутья от него остались!

Ну а дальше вновь потекла размеренная гражданская жизнь, с обязательными еженедельными помывками в бане. Это была или коммунальная в райцентре, где я через год после возращения из армии стал работать в районной газете, или дома у родителей, к которым я время от времени наведывался по выходным, или – реже, – у кого-либо в гостях в многочисленных командировках по совхозам района.

 

При поступлении в университет в Алма-Ате живущий там к тому времени мой одноклассник Вовка Гончаров подговорил меня съездить в общественную баню супер-класса «Алма-Арасан». Ничего подобного в своей жизни я ещё не видел: это был самый настоящий дворец, выложенный из мрамора, гранита, с венчающим крышу голубым куполом. А внутри баня выглядела ещё роскошнее, она просто вся сияла, отделанная благородными материалами, разукрашенная панно, картинами…

Ну с чем можно было сравнить её внутренне убранство? Разве что с Московским метрополитеном (простите меня, неискушённого, за вольность такого сравнения, но вот так запомнилось). В «Арасане» можно было помыться и попариться в русской, турецкой банях, попотеть в финской сауне, охладить раскалённое паром тело в бассейне. Помню, как я, блаженствующий, лежал на тёплой воде спиной и смотрел в перевёрнутую чашу купола на потолке, из сквозного круглого отверстия которого внутрь бани, прямо на купающихся в бассейне, медленно падали снежинки (была то ли ранняя весна, то ли уже начало зимы, запамятовал)…

В процессе купания мы с Володей, завёрнутые в белые простыни, как римские патриции в тоги, выходили к кафе и с благостными, розовыми лицами пили душистый чаёк из самовара, закусывая печеньем, конфетами. Негромко играла музыка, туда-сюда неспешно проходили такие же румяные «патриции». Отдохнув малость, мы снова шествовали в парную.

Я бы с удовольствием провел в такой бане-дворце целый день. Но, увы, мыться в «Арасане» хотели многие, и потому сеансы были лимитированы – час, который стоил, кстати, очень неплохих по тем временам денег – 20 с чем-то рублей! Правда, при желании можно было и задержаться, приплатив энную сумму администратору мимо кассы. Я уже не помню, воспользовались ли мы с Вовкой такой возможностью. Но то посещение благословенного «Арасана» я запомнил на всю жизнь, потому что больше никогда в банях такого класса не был.

 

А спустя несколько лет, в конце 70-х, случилось неслыханное событие: в Пятерыжске, в этом небольшом селе на сто с чем-то дворов, впервые за всю его многолетнюю историю, построили общественную баню! Как обрадовались сельчане, особенно те, у кого не было собственных теломоек (во, неологизм придумал!). Да и те, у кого они были, тоже возрадовались. Знаете, протопить баню – это не такое простое дело. Надо и дров хороших запас для неё иметь, и воду всякий раз натаскивать: во вделанный в печь чан – для нагревания горячей, и в бочку в предбаннике для холодной. А после ещё и привести баню в порядок: помыть её, вычерпать сливную яму, если там много накопилось использованной, грязной воды.

А тут – заплатил какие-то копейки, и иди, парься и мойся на здоровье, не жалея воды, да ещё и в компании односельчан, с кем можно потрепаться между делом, обсудить какие-то неотложные дела. Ну просто мужской клуб! Конечно же, и женщины мылись в этой бане, но, разумеется, в установленный день. Баня работала, если не ошибаюсь, несколько дней в неделю и успевала обслужить всех желающих. Я тоже помылся в ней пару раз, и остался вполне доволен.

Пар, правда, был очень влажным – он извлекался не из каменки, а из нескольких труб с просверленными в них отверстиями. Открыл вентиль, и пар, зашипев, засвистев, быстро начинал заполнять парилку густым горячим туманом, обволакивая тела моющихся и заставляя их обильно потеть и тем самым, через раскрывшиеся поры, очищать кожные покровы.

Как бы то ни было, но пятерыжцы очень любили свою баню. К сожалению, просуществовала она недолго: с перестройкой в 90-е годы совхоз «Железинский», четвёртым отделением которого и был Пятерыжск, развалился, всё производство свернулось, а вместе с ним сгинули и все объекты соцкультбыта: клуб, детский сад, даже магазины, что уж тут говорить про баню. И снова мои односельчане моются в своих банях или у соседей. Ну да это не беда. Главное – им есть, где помыться.

 

Следующий этап моей жизни, причём самый значительный, пришёлся на Крайний Север. Я 22 года прожил в Эвенкии, куда уехал в 1989 году по приглашению газеты «Советская Эвенкия». Здесь, недалеко от Полярного круга, где морозы зимой достигают 60 градусов, а сама зима длится полгода, существует настоящий культ бани. Где ещё в долгие зимние вечера отогреться душой и телом, как не в баньке? И потому в столице Эвенкии, посёлке городского типа на пять с небольшим тысяч человек, где есть две коммунальные бани, ещё «до кучи» – несколько десятков частных.

Обе общие бани (одна на берегу Тунгуски, другая у ручья Гремучий, между ними расстояние всего в несколько сот метров) имеют прекрасные парные, с сухим паром, который получаешь, подкидывая кипяток во вмурованные в печи обрезки здоровенных труб с раскалёнными внутри добела камнями. Мы с женой попеременно ходили в обе эти бани. С собой обязательно брали чаёк с брусникой, берёзовые веники покупали там.

Помню, как в первый год нашего пребывания в Эвенкии, в ноябре, когда уже ударили морозы за -40 (конкретно в тот день -48), мы со Светланой в очередную субботу пошли в ту баню, которая поменьше – на берегу ручья Гремучий. Оделись потеплей и – хруп, хруп, хруп по снегу, выдыхая клубы морозного пара, поспешили к ждущей нас, как мы думали, парной. Пришли, а там – замок висит, и записка: «Баня не работает». Почему – объяснений никаких.

Что делать, идти домой, не помывшись? Но это было не в наших правилах, и мы потопали по этой жуткой стуже почти за километр на другой конец посёлка, к Нижней Тунгуске, где располагалась центральная баня. И ничего, дошли, и хорошенько отогрелись в парной (каждый в своём отделении, конечно), помылись и, просветлённые и чистые, вернулись домой.

 

Но мне всё же больше нравились да и нравятся частные бани, в которых нет очередей, не надо толкаться локтями и прочими оголёнными частями тела у кранов с холодной и горячей водой, и на полке в парной сам себе барин, и поддаёшь пару, сколько тебе надо, а не прислушиваясь к пожеланиям соседей («Э-э, погоди, ещё прежний пар не разошёлся!»). До сих пор добрым словом поминаю крошечную баньку у нашего редакционного водителя Володи Антипина, срубленную из лиственницы. Она у него скромненько устроилась среди огуречных и помидорных грядок в огороде, у крутого, сплошь поросшего лиственницей и кустарником склона над бормочущим внизу ручьём Гремучий, стекающим в приток Тунгуски – Кочечум.

Банька размером где-то всего три на два метра. Но всё было при ней: и предбанник, и каменка, и полок, и запас берёзовых веников. А малые размеры помогали ей в суровые эвенкийские морозы быстрее нагреваться, и пар здесь был просто термоядерным – «аж уши в трубочку скручиваются!» говорят в таком случае. И всякий раз, когда Володя говорил, как бы между прочим, что вот, баньку собирается истопить, я тут же, тоже как бы между прочим, спрашивал его: а что, хватит ли у него пару ещё на одну пару желающих попариться? И конечно, пару на нас хватало. И ещё оставалось.

Построив новую, более просторную баню, буквально в десяти метрах от старой, Володя долго продолжал пользоваться прежней – видимо, и сам никак не хотел расставаться со старой, такой родной, обжитой, уютной, безотказной. А из новой он сделал… летнюю кухню!

 

Но чувствую, пора уже закругляться – ведь про баню, эту непременную спутницу жизни всякого чистоплотного человека, можно писать бесконечно. К сожалению, переехав в большой город, я практически лишился возможности регулярно посещать частные, да и вообще – даже коммунальные бани и обхожусь, как всякий горожанин, ванной и душем. Но это всё не то, не то. И потому, как только оказываюсь в селе у кого-то из родных, непременно прошу истопить баньку. Да их и просить не надо: все они знают, что я большой любитель попариться. Или вернее будет сказать – профессионал!

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование