31/12/2017  Настоящая статья посвящена современ­ному дискурсу 1917 года – тому, как различные оценки этой темы в текущих публичных дискус­сиях отражают современный идеологических ландшафт в России и за рубежом. Наследие 1917 года важно анализировать не только с точки зрения исторической науки, но и с точки зрения влияния этой темы на современные ин­формационные и мировоззренческие процессы. Слишком много актуальных тем вращается се­годня вокруг этой даты: оценки советской дово­енной истории и сам феномен советской власти, предпосылки и итоги холодной войны, политика десоветизации, аналогии между 1917 годом и современными цветными революциями, споры о допустимости революции как методе преобра­зования общества. В результате тема 1917 года стала способом мыслить и рассуждать о сегод­няшнем дне, а разные подходы к ней формиру­ют разные картины современности и разную по­литическую этику.

 

Задача настоящей статьи – собрать и классифицировать современные политические и мировоззренческие оценки событий 1917 года; цель – уловить с их помощью линии и направле­ния актуальных идеологических процессов.

 

На основе оценок Февраля и Октября, а также феномена советской власти и феномена революции можно выделить следующие идео­логические подходы к 1917 году в современном информационном пространстве: классический либеральный, неолиберальный, подход запад­ных социалистов, подход российских социали­стов, традиционалистский подход. Большинство появляющихся высказываний на тему 1917 года, можно распределить по этим категориям. Более того, они не являются статичными и подвержены изменениям.

 

Классический либеральный (правый) подход

 

Исторически важное место в современных западных источниках сохраняет подход, сфор­мировавшийся в годы холодный войны. Точнее всего его можно назвать классическим либераль­ным, так как он исходит из ценностей рыночной экономики, демократии и гражданских свобод. Он основывается на убеждении, что Февральская революция была для России добром, а Октябрь­ская – абсолютным злом.

 

Этот подход отстаивает идею, что Фев­ральская революция была по своим ценностям революцией "европейской", которая несла на­роду России надежду на демократические пре­образования по западным образцам. При этом сторонниками этого подхода утверждается, что Февральская революция давно вызревала в обществе и была неизбежна: происходило па­дение авторитета власти, церкви, армейского командования. Протестная волна двигалась снизу, была обусловлена внутренними болезня­ми [Piontkovsky]. Никаких масонских и иных за­говоров не было, роль Запада в этих процессах была не определяющей. Здесь же звучит мысль, что Октября можно было избежать, если бы уда­лось раньше провести выборы в Учредительное собрание, выйти из войны и если бы Временное правительство смогло объединить под своим на­чалом широкую левую коалицию.

 

Причины краха Февральской революции в рамках этого подхода называются те же, которые распространены и в советской историографии. Со­временный британский историк С. Бэдкок на сайте Би-Би-Си определяет их так: "Главная причина – разрыв между простыми людьми, трудящимися, народом, если хотите, и политической элитой. Но­вые правители не смогли понять нужды и потреб­ности рядовых русских людей" [Бэдкок].

 

Противоположная оценка даётся револю­ции Октябрьской, которая описывается как беда России, конец демократических начинаний, нача­ло эпохи террора и тоталитаризма. Либеральный подход обозначает её как "антиевропейскую" ре­волюцию, закрывшую для России окно в Европу [Does Russia Belong to Europe?].

 

Фигуры императора Николая II и членов его семьи в классическом либеральном подходе не имеют принципиального значения: царя принято жалеть, но не рассматривать как важную истори­ческую и политическую фигуру. Эпоха дореволю­ционной России воспринимается эмоционально: "Россия, которую мы потеряли". В идее "потерян­ной" России здесь больше ненависти к советской власти, чем ностальгии по ушедшей эпохе.

 

В ряде стран Восточной Европы и постсо­ветского пространства, где в ход периодически пускается агрессивная антисоветская риторика, за идеологическую основу также берётся этот классический либеральный подход. При этом мо­лодые проевропейские правительства, как пра­вило, упрощают его под свои нужды: в публичной риторике полностью опускается тема Февраля, а основное внимание фокусируется на Октябре, деятельности большевиков и их преступлениях. Это направление мысли является базовой кон­струкцией, обслуживающей до сих пор политику десоветизации во всех её проявлениях. Рано или поздно этот подход, проистекающий из логики холодной войны, неизменно порождает идею о необходимости проведения "трибунала" над со­ветской историей ("вышедшей из Октября") и юридического её осуждения.

 

Среди российских фабрик мысли, транс­лирующих классический либеральный подход, можно, например, выделить "Московский центр Карнеги", в публикациях которого Февраль 1917 года называется "несбывшимися надеждами на либерализацию" [Shevtsova].

 

Итак, в классическом либеральном подхо­де принципиально выделяются две революции – Февральская и Октябрьская. Первая описывается как позитивное явление, второе – как негативное. Октябрь здесь предстаёт как следствие неудачи Февраля. Но наиболее трагический момент исто­рии при таком подходе заключается не в самом Октябре и даже не в его тяжёлых последствиях, а в "упущенных возможностях" Февраля, кото­рый не смог удержать власть и не успел сфор­мировать устойчивую систему государственного управления.

 

Неолиберальный подход

 

После распада СССР постепенно переста­ли быть актуальными и востребованными проти­вопоставления Февраля Октябрю, а также поиски исторических сценариев, объясняющих, как мож­но было бы избежать катастрофы и направить энергию 1917 года в мирное русло. Мечты о про­должении реформ Февраля и демонизация Октя­бря перестали действовать: выросли поколения, которых уже ничего не связывает не только с 1917 годом, но и самой советской эпохой. К тому же за­кончилась советская информационная политика по возвеличиванию Октября, и, как следствие, стал гаснуть конфликт между Февралём и Октя­брём. Лишившись своего двигающего противоре­чия, бывший либеральный подход был вынужден зациклиться на простой иррациональной ненави­сти ко всему советскому, уже не руководствуясь никакой логикой. Несмотря на кажущуюся его эффективность, у него исчезли перспективы: на­качка ненавистью без позитивных предложений не может работать вечно.

 

Поэтому с утверждением на постсоветском пространстве новых проевропейских режимов и началом эпохи цветных революций эстафету взял неолиберальный подход, который стремит­ся остановить угасание либерального подхода через сакрализацию самой идеи революции.

 

Неолиберальный подход – амбивалент­ный, двойственный. В целом сохраняя парадигму либерального взгляда, он реже говорит "о двух революциях" и смещает центр своего внимания на события Октября. Далее он совершает свой главный идеологический акт: Октябрьская ре­волюция исторически и морально отделяется от всей последовавшей за ней политики боль­шевиков, происходит противопоставление идеи революции политике большевизма. Таким спо­собом этот подход определяет революцию как исторически объективный и необходимый фено­мен в жизни общества и одновременно очерняет реальную ситуацию в советской России, клеймит лидеров большевистского движения.

 

Однако и на этом неолиберальный подход не останавливается. В настоящее время прово­дники этого подхода осуществляют следующую операцию: отделяют теорию большевистской социал-демократии от её реальных практик в России. Большевистская социал-демократия ха­рактеризуется неолибералами негативно толь­ко в том объёме, в каком она была "искажена" российской действительностью, большевизмом и фигурами Ленина и Сталина. Сами же по себе социал-демократические идеи, вышедшие из ев­ропейской философской мысли, признаются и оцениваются позитивно, как несущие демократи­ческие свободы. В конечном итоге это делается для того, чтобы оправдать и превознести саму идею революции, объявить её важнейшим собы­тием в жизни общества.

 

Неолиберальный подход к теме 1917 года основывается на поиске революционного нерва в современном информационном пространстве, без особого внимания на то, в каких историче­ских или культурных декорациях этот нерв про­является. Прямо или косвенно идею революции поддерживают все категории спикеров и авторов, двигающихся в неолиберальном мэйнстриме, не­зависимо от их политических взглядов.

 

Если говорить о России, то среди ярких при­меров неолиберального подхода можно отметить позицию историка И.Б. Чубайса, который отмеча­ет, что историческая Россия и Советский союз яв­ляются "взаимоисключающими государствами", выступает за "Русский Нюрнберг" и возвращение к "исторической России до 1917 года" любыми, в том числе революционными методами. Отнести к этой же категории можно с рядом оговорок исто­рика А.Б. Зубова, который отстаивает необходи­мость пересмотра итогов Гражданской войны в России в пользу белых, демократических сил и выражает желание, как и И.Б. Чубайс, произвести откат общественной мысли в состояние накануне 1917 года, пускай даже революционными метода­ми. Революционный нерв виден и в рассуждениях историка и политолога Ю.С. Пивоварова, который отстаивает точку зрения, что приход в 1917 году к власти большевиков привёл к появлению от­рицательного антропологического типа – "хомо советикуса", который, по его словам, до сих пор доминирует в России и которого необходимо из­жить, чтобы избавиться от источника различных социальных проблем и войти в европейское куль­турное пространство.

 

Неолиберальный подход частично исполь­зован и в интернет-проекте "Свободная исто­рия", запущенного в конце 2016 года (главный редактор М. Зыгарь), где в исторических декора­циях чёрного юмора, отсутствия моральных сил и ориентиров, беспомощности перед будущим, упадничества и восторженного безумия изобра­жается картина духовно и интеллектуально аго­низирующей страны, которую может исправить только роковая и очищающая революция. По­добные проекты о революции стремятся оживить и воспроизвести революцию, сделать её снова реальностью – "это способ оживить прошлое и приблизить его к настоящему" [1917. Свободная история].

 

Было бы однако несправедливым утверж­дать, что "дух революции" манит, например, только сторонников преобразования общества по европейскому образцу, сторонников условных "Майдана" и "Болотной". Революционный нерв иногда присутствует и на противоположной сто­роне баррикад, на условной "Поклонной горе". "Революционером" по духу в определённой степени является и С. Кургинян, который рито­рически возрождает идею классического левого советского проекта и желал бы "перезагрузить" СССР в исправленной и доработанной версии "2.0". Или А. Проханов, для которого важнейшей поворотной (фактически, революционной) вехой русской истории стала фигура Сталина. Сталин у Проханова – это явление постмодернистского по­рядка, это национал-имперская контрреволюция и революция одновременно.

 

Революционный настрой встречается и у монархистов-патриотов, и у защитников наследия белого движения. В издании РИСИ "Столетие великой русской катастрофы 1917 года" утверж­дается, что 1917 год привёл к окончательному и непоправимому слому национального кода рус­ского народа, но что при этом белое движение не потерпело окончательного поражения, его настоящая идеология – православие, а белый вождь – царь. Такая "антиреволюционная" ри­торика, призывающая к пересмотру результатов 1917 года, к историческому реваншу, сегодня тоже работает в "революционной" парадигме.

 

Все перечисленные выше спикеры явля­ются приверженцами неолиберального подхода к событиям 1917 года, несмотря на то, что в по­литическом противостоянии могут быть против­никами друг друга. Они пытаются через истори­ческий материал оживить революционный нерв и транслировать его в наши дни.

 

На Западе в медийном пространстве па­литра идей и образов, связанных с темой 1917 года, в настоящее время также вращается вокруг превозношения самой идеи революции, в отрыве от собственно конкретно-исторических споров. Именно такой подход организаторы положили в основу выставки "Революция: русское искусство 1917–1932", которая открылась в феврале 2017 года в лондонской Королевской академии худо­жеств, где был показан "романс революции" [В Лондоне открылась выставка, посвящённая русской революции 1917 года], воодушевляющий человека и устремляющий его вверх, в будущее.

 

Современная неолиберальная мысль не просто оправдывает 1917 год и современные "цветные" революции. Её предел оправдание революции, через наполнение этой идеи глубо­ким религиозным смыслом: "Революция – един­ственный способ для таких людей (избранно­го меньшинства – прим. В.Щ.) прикоснуться к Истории: не наблюдать её со стороны, а тво­рить её. И неважно, каким окажется результат подобного творчества. Ощущение причастно­сти к чему-то гораздо, гораздо большему, чем ты сам, останется на всю жизнь – как самая сильная эмоция, самое сильное чувство, пере­житое человеком.

 

С психологической точки зрения револю­ция – попытка человека радикально обновить мир и столь же радикально обновиться самому. И в стремлении к ней, в своём революционном действии человек на мгновение уподобляется богу" [Соловей 2016].

 

Главная цель неолиберального подхода – сделать так, чтобы люди снова почувствовали дурманящий запах революции, и не важно, что одни будут мстить за царя и мечтать о монархии, другие – мечтать о восстановлении СССР, тре­тьи – искать религиозные оправдания современ­ным акциям протеста.

 

Подход западных социалистов (левых)

 

Классическому либеральному подходу к теме революции на Западе, как и в советской России, традиционно противостоял левый взгляд на революцию.

 

Взгляд западных левых на события 1917 года формировался в XX веке одновремен­но с правым (классическим либеральным). Он зиждется на трёх утверждениях: что Октябрьская революция – безусловное историческое достиже­ние и благо, что февральские события в России должны рассматриваться лишь в контексте Октя­бря, а не как отдельная революция, и что власть большевиков в России, начиная со Сталина, име­ла мало общего с социалистическими идеалами.

 

Показательным примером является ри­торика фонда "Розы Люксембург", аналити­ческого центра, аффилированного с немецкой "Левой" партией [Die Russische Revolution 1917]. Центральным пунктом этой риторики является утверждение, что в современном (либеральном) дискурсе доминирует ошибочный подход: Фев­ральская революцию оценивается в его рамках позитивно по причине её буржуазной природы, которая соответствует буржуазной природе со­временного общества, тогда как пролетарская Октябрьская революция и коммунистические деятели её свершившие рассматриваются ны­нешним правым истеблишментом как "воплоще­ния терроризма и насилия", а социалистический строй как "априори бесчеловечный". По утверж­дению руководства Фонда, это происходит, пото­му что историю пишут победители. На это "Роза Люксембург" предлагает классический левый ответ: революция была одна и продолжалась непрерывно с февраля по октябрь, она была в чистом виде социалистическая, пролетарская и осуществлялась по теории марксизма, она была безусловным положительным явлением в жизни России и Европы. Далее Фонд утверж­дает, что одна из главных теоретических задач современных левых – найти ответы на сложные вопросы, связанные с осмысление 1917 года: по­чему практика революции не всегда соотносится с теорией, какой террор, "красный" или "белый", был первичным, почему впоследствии была ис­кажена политическая линия Ленина и кто в этом виноват. На сегодняшний день клубок этих вопро­сов во многом распутывается путём обращения к личности Сталина: Сталин в интерпретации европейских левых – террорист и антикомму­нист, Ленин – выдающийся теоретик революции и деятель левого движения, не ответственный за политику своего последователя.

 

Квинтэссенцией подхода европейских ле­вых к 1917 году является утверждение, что со­циалистическая революция – это всегда положи­тельное явление, тогда как Советский Союз – не являлся подлинным социалистическим государ­ством и был омрачён многими преступлениями.

 

Почти в тех же выражениях о 1917 годе го­ворят многие западные левые. Например, авторы ресурса "Marxist.com" [Woods]. Или британские писатели Т. Сандерс (T. Sanders) и Дж. Ньюсингер (J. Newsinger), подготовившие к столетию революции в России графический роман "1917: красный год России" ("1917: Russia's Red Year") [Socialist Worker 2016]. Выражение "западные левые" в данном случае обозначает не столько географическую, сколько ценностную характе­ристику. "Западные левые" – наследники и по­борники чистоты академических левых идей, сформулированных в европейской философской мысли. Поэтому такого же взгляда придержива­ются и российские классические, "западные" левые, наиболее ярким представителем которых является политолог, директор Института глобали­зации и социальных движений Б.Ю. Кагарлицкий [Кагарлицкий 2013].

 

Описываемый подход чаще лежит в основании идеологии "старых", классических европейских левых. Их тезисы начинаются с утверждения, что Октябрьская революция, как и любая социалистическая революция, есть бла­го, и заканчиваются утверждением, что СССР не является примером правильного социалистиче­ского государства. Однако и так называемые но­вые левые продолжают воодушевляться идеей революции – мечтой о низвержении иерархии глобального капитала и о реванше за большой период истории, начинающийся с эпохи географических открытий. Для новых левых идея ре­волюции ещё более широкое понятие, чем для старых. Новые левые уже без особенного инте­реса смотрят на события 1917 года, для них не существует спора между Февралём и Октябрём и по большому счёту между Лениным и Стали­ным. История Советской России является для них периферийной и неинтересной, поскольку они видят в СССР структурную вторичность по отношению к Западу, видят в нём искусствен­ный противовес, который своим существовани­ем лишь помог укрепиться западной глобальной финансовой системе.

 

Несмотря на существующие различия между старыми и новыми левыми, оба эти дви­жения объединяет однозначно положительное отношение к самому феномену революции, что в идеологическом пространстве приближает их сегодня к неолиберальному подходу.

 

Подход российских социалистов (левых)

 

Современные российские левые и рос­сийские социалисты, в отличие от "западных" левых, это те партии и мыслители, для которых исключительную ценность представляет память о советском социалистическом проекте и Вели­кой Октябрьской социалистической революции. В отличие от западных левых они негативно отно­сятся к Февралю, а положительно оценивают не только ленинскую эпоху, но и весь последующий советский период.

 

Наиболее ярким представителем этой позиции является КПРФ. Риторика российских коммунистов по многим пунктам совпадает с за­падными левыми: Октябрьская революция – это продолжение "буржуазного" Февраля, она была теоретически обоснована Марксом и Энгельсом, её осуществил Ленин – гениальный мыслитель и величайший политик, она была не "верхушеч­ным переворотом", а результатом закономерно­го и предсказанного исторического процесса по переходу общества к более справедливой, про­грессивной формации, она произошла на фоне "объективных условий" того времени (Первая мировая война), Российская империя была обре­чённым государствам, Октябрьская революция – благо для страны [Интервью Зюганова агентству Синьхуа].

 

Однако эти тезисы составляют лишь пер­вую часть риторики КПРФ, которая продолжает­ся риторикой советско-патриотической, совер­шенно чуждой любым "западным" левым. Если для европейских социалистов 1917 год является ценнейшим эмпирическим опытом, во многом подтверждающим теорию Маркса, которую мож­но учитывать и использовать в будущем, то для КПРФ Октябрь 1917 года – важнейшая, един­ственная и неповторимая веха мировой истории: в сознании российских левых другого Октября никогда не будет. Они хранят память об этом событии как о центральном и сакральном, как о фундаменте, без которого России закончила бы своё существование.

 

Ключевой момент этой риторики заклю­чается в смысловом объединении двух дат: 1917 года и 1945 года. КПРФ устами своего ли­дера последовательно продвигает тезис, что без Октябрьской революции была бы невозможна победа над Германией и разгром Японии в 1945 году, дальнейшее восстановление народного хо­зяйства, создание ракетно-ядерного паритета с США, полёт в космос [Интервью Зюганова агент­ству Синьхуа].

 

КПРФ в постсоветской России выполня­ет важную историко-культурную функцию: она цементирует историю советского периода на отрезке между двумя разрывами в 1917 году и 1991 году, пытаясь не допустить возникновения новых разрывов внутри этого периода. Глав­ным образом сопротивляется попыткам создать новый исторический разрыв в точке 1937 года, по-своему отделяющей "хорошую" советскую историю от "плохой". Поэтому лидеры россий­ских коммунистов видят одинаковую опасность в пересмотре результатов революции 1917 года и Великой Отечественной войны, в сносе памятни­ков Ленину и памятников советским солдатам.

Главное для КПРФ – положить в основание российской традиции советскую историю цель­ной плитой: именно советская история, лежащая на двух опорах – Октябрьской революции и Победе над фашизмом – по логике КПРФ, должна стать фундаментом не просто общественно­политической мысли, но мысли философско­теологической. Квинтэссенция традиции по КПРФ: "Нам надо поклониться большевикам, ко­торые спасли страну" [Политики Вести].

 

Несмотря на узость такого представления о традиции, включающего в себя коммунистиче­ские и советские образы, но оставляющего на периферии более другие, в том числе религиоз­ные пласты русской культуры, оно периодически становится популярным в обществе, особенно на фоне обострения информационного напряжения со старым либеральным Западом.

 

Когда на Украине и в других странах сносят памятники Ленину, в России в самых разных по­литических, религиозных и социальных слоях это нередко воспринимается как акт русофобии. Об­щество часто воспринимает это так: Ленина сно­сят не потому, что он большевик, а потому что он русский деятель. Попытки сохранить советскую историю, как часть русской истории, приводят к стремлению защищать всё советское как часть русской исторической традиции. Это естествен­ная ответная реакция – защита от посягательств ревизионистов фактов советской истории по при­чине того, что это факты "нашей истории" [1].

 

К идейной платформе КПРФ сегодня при­ходит каждый, кто использует советские исто­рические декорации как основное средство для описания исторической традиции России.

 

Такого же взгляда на 1917 год зачастую придерживается и социал-демократическая пар­тия "Справедливая Россия": "Если мы говорим о феврале, это была трагедия. А если мы гово­рим об октябре, то все-таки это была Великая Октябрьская революция" [Политики Вести]. В этом она повторяет КПРФ, несмотря на все свои отличия от этой партии. Однако в идеоло­гии "Справедливой России" есть и свои особен­ности. Поскольку первоначально она строилась по образцу современных левых европейских партий, в её риторике появляются соответству­ющие западному лево-либеральному дискурсу утверждения: о том, что социалистические иде­алы Октября не были воплощены в советской действительности и что достижения советской власти не могут оправдать "ни террор, ни мас­совые репрессии" [Октябрь 1917. Современное прочтение истории]. В риторике "Справедливой России" присутствуют при этом и ноты традицио­налистского подхода, отрицающего всякие рево­люционные методы [Октябрь 1917. Современное прочтение истории].

 

Такая идейная эклектика и противоречи­вость свойственна не только отдельным полити­ческим партиям, но и в целом социалистической идеологии в современной России.

 

Традиционалисты

 

Помимо перечисленных выше подходов к оценке событий 1917 года и самого феномена революции сегодня можно встретить особую точ­ку зрения, которую следует выделить в отельную категорию, – традиционалистскую. Её нельзя назвать консервативной, так как она не консер­вирует некую часть истории, а является надысторической и апеллирует к христианскому ми­роощущению. В современной России этот подход встречается не только в интеллектуальной среде, но и в общественном сознании. Он гласит, что ре­волюция всегда несёт зло и делается злой волей, под какими бы лозунгами она ни проводилась, а её средства никогда не оправдывают цели. Эта мысль глубоко укоренена в русском сознании, а после перестройки, распада СССР и вхождения России в эпоху нестабильности стала осозна­ваться отчётливо. Сам термин "революция" стал ассоциироваться с неолиберальной идеологией и политикой западного интервенционизма.

 

В начале 2010-х, на фоне попыток осуще­ствить в России цветную революцию и с началом украинского кризиса этот подход укрепился как в российском обществе [2], так и в российском офици­альном политическом языке.

 

В новой, постсоветской реальности тради­ционалистский подход к оценкам 1917 года од­ним из первых сформулировал А. Солженицын. В 1995 году он опубликовал статью "Размыш­ления над Февральской революцией", в которой озвучил идею, что и Февральская и Октябрьская революции являются "переворотами", одинаково трагичными и неоправданными. Говоря о Фев­ральской революции, Солженицын отмечал, что она "была духовно омерзительна, она с первых часов ввела и озлобление нравов и коллективную диктатуру над независимым мнением (стадо), идеи её были плоски, а руководители ничтожны". И добавляет, что "Февральской революцией не только не была достигнута ни одна националь­ная задача русского народа, но произошёл как бы национальный обморок, полная потеря нацио­нального сознания". В этом Солженицын винит стечения исторических обстоятельств и слабость народного духа, бывшего не способным рассмо­треть угрозу революционной стихии и противо­стоять её натиску.

 

Октябрьская революция для Солженицы­на является следствием февральских событий и отречения царя. Но и на Октябре для него рево­люция не заканчивается: он предложил называть революцией весь период с 1917 года по начало 1930-х – "величайшей кровавой необратимой ре­волюцией всемирного значения" [Солженицын Родина 2017]. В этой статье виден Солженицын-традиционалист, который уже не столько облича­ет большевизм, сколько ищет объяснения исто­рических разрывов в русской истории XX века.

 

В современной официальной политиче­ской риторике в России чаще всего используется именно такой взгляд на революцию 1917 года, признающий её важное историческое значение, её объективные социальные и политические предпосылки, но оценивающий её как явление негативное. Основной посыл выступления В. Пу­тина перед Федеральным Собранием в 2016 году – не использовать историю 1917 года для воспроизведения революционных идей в наше время: "Недопустимо тащить расколы, злобу, обиды и ожесточение прошлого в нашу сегодняш­нюю жизнь, в собственных политических и других интересах спекулировать на трагедиях, которые коснулись практически каждой семьи в России, по какую бы сторону баррикад ни оказались тогда наши предки" [Послание 2016].

 

Традиционалистского подхода к оценке 1917 года придерживается и Русская православ­ная церковь, где он не закреплён документально, но проявляется и ощущается весьма отчётливо. Особенность церковного взгляда состоит в том, что он внепартийный и шире – надполитический. С одной стороны, Церковь встретила револю­цию Поместным Собором 1917–1918 годов и восстановлением патриаршества – важнейши­ми событиями в своей жизни со времён Петра I, безусловно, призванными укрепить Церковь по­сле длительного синодального периода. С другой стороны, в это же мгновение Церковь в России вступила в наиболее сложный и трагический пе­риод своей истории, подверглась физическому уничтожению со стороны агрессивной секулярной идеологии, что привело к появлению глубо­чайшего в своей трагичности и монументального по значимости явления – православного новомученичества.

 

На XXV Международных Рождествен­ских образовательных чтениях "1917–2017: уроки столетия" устами Патриарха Кирилла впервые была озвучена развёрнутая позиция Церкви по отношению к 1917 году. Революция и последовавшие за ней события были назва­ны Патриархом "трагическими испытаниями", "трагедией народа", "горнилом искушений", "моментом истины". Не только 1917 год, но и сам феномен революции Патриарх оценил как однозначно негативное явление и поста­вил его в один семантический ряд с терминами "война", "геноцид", "катаклизм". Патриарх подчеркнул, что сам по себе 1917 год не был причиной бед Церкви, народа и государства, а стал следствием глубоких внешних социаль­ных противоречий и, что более важно, внутрен­него, духовного кризиса общества.

 

Позиция Церкви, будучи традиционалист­ской, отличается от других подходов принципиаль­ным отказом видеть в революции положительные черты (какие бы реальные и объективные пред­посылки ей ни предшествовали). В православном сознании 1917 год являлся отнюдь не актом духов­ного обновления общества и личности, а болез­нью, трагическим моментом истории, попущенным Богом за человеческие грехи, а также предельной проверкой христиан на прочность: "Революци­онные испытания стали моментом истины для многих, но особенно для тех, кто некогда посвя­тил себя Богу. Кто-то отпал, не выдержав натиска гонений, но многие в этом горниле искушений об­рели ту полноту веры и готовность идти ради Хри­ста на смерть" [Доклад Святейшего Патриарха Кирилла].

 

Традиционалистский взгляд на революцию 1917 года и на феномен революции вообще посте­пенно развивается и в современной западной фи­лософской мысли. Такой подход одинаково не при­емлет революцию буржуазную, социалистическую или цветную. В основном его придерживаются те мыслители и интеллектуальные центры, которые стоят на позициях, близких к традиционному хри­стианству, а также выступают против доминирова­ния в современном мире секулярных ценностей (см. например, труды А. Макинтайра, Дж. Милбанка, А. Пабста, авторов "Solidarity hall").

Таким образом, центральными направле­ниями современного дискурса о 1917 годе, как представляется, являются неолиберальное и традиционалистское.

 

В сторону неолиберального двигаются классический либеральный и "западный" левый взгляды. Неолиберальный подход всё меньше интересуется Февралём и всё большее внимание уделяет Октябрю, оправдывает Октябрь, считает сам феномен революции положительным и важ­нейшим историческим механизмом прогресса и развития общества, а революционную теорию настойчиво отделяет от её трагических практик.

 

Традиционалистский подход лежит в осно­ве официальной риторики российской власти, позиции Церкви и российского общественного со­знания. Он укрепляется как ответная реакция на международную нестабильность и рост локальных конфликтов, в детонации которых зачастую уча­ствуют именно революционные механизмы. В его основе лежит тезис, что революционные методы являются порочными по своей природе.

 

В наиболее сложном и противоречи­вом состоянии находятся российские левые. С одной стороны, многие из них придержива­ются традиционалистского взгляд на историю России как на единый и неделимый процесс, с другой – под влиянием КПРФ характеризуют Октябрьскую революцию как положительное и важнейшее явление в истории страны и мира. Это позволяет предположить, что мировоз­зренческое ядро российских левых (и в первую очередь КПРФ) в будущем может расколоться на две части: традиционалистскую и "запад­ную" левую. Первые в этом случае будут в большей степени отстаивать идеи непрерывности российской истории, христианской этики, социальной справедливости, защищать память о советском патриотизме, но принципиально осуждать любые революционные методы в по­литике. Вторые, "западные" будут также высту­пать за идеалы социальной справедливости, но характеризовать революцию преимущественно как благо и придерживаться неолиберальных ценностей в вопросах этики, религии, семьи. В статье не был отдельно рассмотрен правый политических лагерь в России, но и в нём суще­ствует линия этого разделения.

 

Столетие революционных событий 1917 года и начавшиеся дискуссии предлагают ещё одну точку зрения на современный идеологиче­ский ландшафт в России, выделяя в нём сторон­ников и противников революции как морально оправданного способа политического действия, революции как образа мысли. На приверженцев неолиберализма и традиционализма.

 

Литература

 

1. Бэдкок С. Февраль 1917-го. Нестоличная революция [Электронный ресурс] // ВВС Russian.com. 2007. Режим доступа: news.bbc.co.uk/hi/russian/russia/newsid_6423000/6423259.stm (дата обращения: 20.04.2017).

2. В Лондоне открылась выставка, посвящённая русской революции 1917 года [Электронный ресурс] // НТВ. 2017. Режим доступа: www.ntv.ru/novosti/1759018 (дата обращения: 20.04.2017).

3. Выступление Сергея Миронова на конференции "Октябрь 1917. Современное прочтение истории" [Электронный ресурс] // Справедливая Россия. 2012. Режим доступа: www.spravedlivo.ru/5_45467.html (дата обращения: 20.04.2017).

4. Доклад Святейшего Патриарха Кирилла на открытии XXV Международных Рождественских образовательных чтений [электронный ресурс] // Patriarchia.ru. Официальный сайт Московского Патриархата. Режим доступа: https://www.patriarchia.ru/db/text/4789256.html (дата обращения: 20.04.2017).

5. Интервью Председателю ЦК КПРФ Г.А. Зюганова агентству Синьхуа [Электронный ресурс] // КПРФ. 2016. Режим доступа: https://kprf.ru/party-live/cknews/154154.html (дата обращения: 20.04.2017).

6. Кагарлицкий Б. Революция 1917-го радикально изменила весь мир [Электронный ресурс] // Pravda.ru. 2013. Режим доступа: https://www.pravda.ru/news/society/07-11-2013/1181206-revolution-0/ (дата обращения: 20.04.2017).

7. Политики рассказали, как будут отмечать столетие революции [Электронный ресурс] // Вести.Ru. Режим доступа: https://www.vesti.ru/doc.html?id=2828685 (дата обращения: 20.04.2017).

8. Послание Президента Федеральному Собранию [Электронный ресурс] // Президент России. 2016. Режим доступа: www.kremlin.ru/events/president/transcripts/53379 (дата обращения: 20.04.2017).

9. Солженицын А.И. Размышления над Февральской революцией // Родина. 2017. Специальный выпуск, февраль 2017.

10. Соловей В.Д. Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху. М.: Эксмо, 2016.

11. Третьяков В.Т. Как нам отмечать 100-летие Октября 1917 года [Электронный ресурс] // Свободная пресса. Режим доступа: https://svpressa.ru/politic/article/165229/ (дата обращения: 20.04.2017).

12. Что такое "1917. Свободная история"? [Электронный ресурс] // 1917. Свободная история. Режим доступа: https://project1917.ru/about (дата обращения: 20.04.2017).

13. Die Russische Revolution 1917 in der aktuellen Debatte [Электронный ресурс] // Rosa Luxemburg Stiftung. 2010. Режим доступа: www.rosalux.de/news/36815/die-russische-revolution-1917-in-der-aktuellen-debatte.html (дата обращения: 20.04.2017).

14. Does Russia Belong to Europe? [Электронный ресурс] // Center on Global Interests. 2016. Режим доступа: globalinterests.org/2016/04/29/does-russia-belong-to-europe/ (дата обращения: 03.05.2017).

15. Piontkovsky A. The Russian Spring Has Begun [Электронный ресурс] // Hudson Institute. 2011. Режим доступа: https://hudson.org/research/8572-the-russian-spring-has-begun (дата обращения: 20.04.2017).

16. Shevtsova L. The Next Russian Revolution [Электронный ресурс] // Carnegie Moscow Center. 2012. Режим доступа: carnegie.ru/2012/10/30/next-russian-revolution-pub-50211 (дата обращения: 01.05.2017).

17. Woods A. What the Russian Revolution achieved and why it degenerated [Электронный ресурс] // In Defence of Marxism. 2017. Режим доступа: www.marxist.com/what-the-russian-revolution-achieved-and-why-it-degenerated.htm (дата обращения: 03.05.2017).

18. 1917 – Russia’s Red Year is inspiring in full colour a century on [Электронный ресурс] // Socialist Worker. 2016. Режим доступа: https://socialistworker.co.uk/art/43725/
1917+++Russias+Red+Year+is+inspiring+in+full+colour+a+century+on (дата обращения: 20.04.2017).

[1]. Одним из ярких примеров такой позиции явля­ется публикация политолога Виталия Третьякова "Как нам отмечать 100-летие Октября 1917 года" [Третьяков Свобод­ная пресса].

[2]. Согласно опросу ФОМ от 2010 года более поло­вины россиян негативно относятся к самому феномену рево­люции (к "революции вообще") (https://bd.fom.ru/pdf/d03knr11.pdf). По данным опроса ВЦИОМ от 2016 года 94% россиян не хотели бы повторения "Майдана" в России (https://wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=1058&q_id=73180&date=14.02.2016).

 

 

 

Комментарии пока отсутствуют ...

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование