Славянофилы: тюркский след в русской философии / Новости / ВЕЛИКОРОССЪ

Славянофилы: тюркский след в русской философии 09/12/2017 Предлагаем читателям поразмышлять над концепцией новосибирских философов – спорным, но любопытным объяснением причин особости славянофильской философии на общем фоне русского консерватизма XIX века.

***

Отправным пунктом нашего анализа является термин «славянофилия». М.Н. Громов пишет об этноцентризме славянофильства [[1]], отмечая: «Между тем сам термин “славянофильство”, первоначально возникший как ироническое обозначение данного течения, стал вполне признанным, оставаясь при этом не вполне адекватным. Он не означает приязнь ко всему славянству, но прежде всего выражает любовь к России, Древней Руси, православному славянскому миру. Поэтому корректнее всего с содержательной точки зрения было бы в качестве возможного варианта ввести термин “православное русофильство”, однако у живого и могучего великорусского языка есть свои прихотливые законы развития, не всегда совместимые с логикой мышления и правилами субординации терминов» [[2]].

На наш взгляд, М.Н. Громов несправедливо ограничивает этноцентризм славянофилов русофильством. Как показали внешняя политика России 2-й половины XIX века и русско-турецкая война 1877–1878 годов, славянофилы были активными организаторами «славянского дела» [[3]]. Следовательно, они на практике продемонстрировали симпатию к славянским народам. Поэтому в действительности были не столько русофилами, сколько именно славянофилами.

В связи с этим возникает вопрос об этнической базе славянофильства. Обычно его понимают как идейное выражение позиции русского народа. Но отмеченный Львом Гумилевым факт славяно-тюркской комплиментарности дает основание предполагать, что формально более точно славянофильство следует интерпретировать как философское выражение положительного отношения к славянам не столько со стороны русских (великороссов) как одного из славянских народов, сколько со стороны тюрок. Иначе говоря, славянофильство является и философией тюрок, выступившей в превращенной форме русской философии.

Данное предположение кажется эксцентричным, так как оно полностью противоречит историко-философской традиции интерпретации славянофильства. Поэтому обратим внимание на ряд известных обстоятельств, которые пока не воспринимаются как существенные, но, по нашему убеждению, должны быть приняты во внимание при этнической идентификации славянофильства.

Во-первых, многие русские философы, в том числе мыслители, занимавшие славянофильскую позицию, принадлежат к родам, имеющим тюркское происхождение (Карамзин, Шишков, Уваров, Чаадаев, Хомяков, Аксаковы, Киреевский, Самарин,

Шарапов, Бердяев, Булгаков, Бухарин и др.) [[4]].

При характеристике русской философии этническим корням её носителей значения обычно не придается. Вся философия в России и Русского зарубежья обычно идентифицируется как русская философия, то есть как национально-особенная философия, но при этом подчеркивается ее интернациональный характер: «Носителями ее идей выступали представители как русского, так и других народов, связанных с Россией общностью исторических судеб, – грек Михаил Триволис (Максим Грек), хорват Крижанич, украинцы Сковорода и Феофан Прокопович, молдаванин Кантемир, евреи Гершензон, Шестов, Франк и др.» [[5]].

В современных условиях, когда происходит самоопределение еврейской [[6]], молдавской [[7]], украинской [[8]] и других этнических форм философской мысли, актуальным представляется микроэтнический анализ русской философии.

Так, отчетливо выделяется специфика еврейского формата философствования в России [[9]]. Утверждается, что «у философов еврейского происхождения даже бессознательно могут проявляться в их творческом мышлении традиционные формы еврейской культуры. Притом этот “еврейский след” у каждого философа является своеобразным» [[10]].

Наша постановка проблемы уточнения этнической идентичности философской мысли стимулирована этнокультурным ренессансом в современном мире, а также развернувшимся в рамках постколониальных исследований движением за деколонизацию гуманитаристики. Оппонируя европоцентризму, представители данного направления изучают возможности деколонизации национальных философских дискурсов, легитимации этнофилософской мысли в ее культурной специфике.

Представляется странным, что в российской цивилизации, базовой этнической основой которой стал славяно-тюркский симбиоз, в качестве заметных философских фигур не выделяются представители тюркских народов. Впрочем, и сегодня решение задачи идентификация тюркской философии (в ее отличии от арабской и исламской философии) наталкивается на ряд проблем. Так в отношении выдающего философа арабского средневековья Аба Насра аль-Фараби отмечается следующее: «Тюркские корни в учении аль-Фараби несомненны, но напрямую они не вычитываются. Мы можем говорить об их присутствии как бессознательной иррациональной составляющей, выражаемой в современном научном понятии ментальности» [[11]].

Эксплицитно специфика тюркской философии фиксируется в ее антропологизме, этикоцентризме, диалогизме «Я – Ты». Но эти же признаки традиционно указываются в качестве характерных особенностей русской философии. Не исключено, что это одна из причин, затрудняющих этническую идентификацию русской и тюркской философии. Очевидно, это обусловлено и исторической длительностью славяно-тюркского симбиоза, взаимной рефлексий этносов. В результате возникла ситуация, когда представители обрусевших тюркских родов стали идентифицировать себя как «русофилов», русских, а свою философскую мысль – как «самобытно-русскую». Но это не более чем эффект «мим-адаптации» [[12]], т. е. зеркальной, внешней рефлексии во взаимодействии этносоциальных субъектов, который снимается в историко-философском процессе.

Поэтому, второе, важен тот факт, что эволюция славянофильства вела ко все большему обнаружению и выявлению его тюркского основания.

Известно, что славянофильство в сравнении с западничеством изначально самоопределялось как восточничество. Уже Константин Леонтьев характеризуется как выраженный тюркофил [[13]].

В отношении евразийцев Николай Бердяев с подозрением высказывал: «Евразийцы любят туранский элемент в русской культуре. Иногда кажется, что близко им не русское, а азиатское, восточное, татарское, монгольское в русском. Чингис Хана они явно предпочитают Св. Владимиру. Для них Московское царство есть крещеное татарское царство, московский царь – оправославленный татарский хан» [[14]].Бердяев подчеркивает, что евразийцы противоположны русской духовной традиции, что привело к «татарскому самосознанию».

И, подчеркивая свою тюркофилию, «последний евразиец» Гумилев, как известно, подписывался по предложению Петра Савицкого именами «Арслан», «Арсланбей», «Арсланбек» [[15]].

Таким образом, исторические трансформации славянофильства привели к формам, оцениваемым внешними наблюдателями как тюркское самосознание.

В-третьих, примечателен тот факт, что, демонстрируя русофильство, славянофилы в своем образе жизни и мысли существенно отличались от русской модели поведения. На это указывал Бердяев, не обративший, впрочем, внимание на тюркские корни славянофильства. В этом отношении примечательна его характеристика Алексея Хомякова, признанного главы славянофильства. «Славянофильство на три четверти – это Хомяков», – подчеркнул Борис Межуев при обсуждении доклада А.А. Попова [[16]].

Так вот, Бердяев в своей монографии о Хомякове отмечал ряд черт его характера, явно не совпадающие, на наш взгляд, со стереотипными представлениями о русском человеке.

Это, прежде всего, гордость: «В нём был пафос гордости. Но то не была гордость духовная по отношению к Высочайшему, то была гордость житейская, по отношению к людям» [[17]].

Далее, это воинственность [[18]]. Поясняя проявления этой черты, Бердяев писал: «В творчестве своем Хомяков никогда не обнаруживал своих слабостей, внутренней борьбы, сомнений, исканий, подобно людям современным. Он догматик всегда. Догматическое упорство проникает всю его натуру. … В нём нет и следов мягкости и неопределённости натур сомневающихся, мятущихся. Он ни в чем не сомневается и идёт в бой. … Хомяков всегда боролся с врагом, а не с самим собой, и этим он очень отличается от людей нашей эпохи, слишком часто ведущих борьбу с собою, а не с врагами» [[19]].

Кроме того, его отличала трезвость и практичность, хозяйственность и домовитость, семейственность [[20]]. Его отношение к религии было бытовым: «Хомяков – очень здоровый человек, не склонный к экстазам, не ведающий бездн» [[21]]. И далее Бердяев замечал: «Хомяков безмерно злоупотребил обвинением всех и вся в рационализме, но у него самого была рационалистическая складка. Он был большой диалектик, сильный диалектик, и иногда слишком рационалистически критиковал рационализм. В его жизни был элемент рассудочности» [[22]].

Бердяев также указывал на хомяковскую (в противоположность Фёдору Достоевскому) ясность и бытовую твёрдость [[23]]. И делает более общее заключение: «Так, русско-славянский бунт и мятежность – очень глубокие, религиозные, национальные черты – почти не отразились на славянофильстве. А между тем бунт и мятежность не менее характерны для нас, чем смирение и покорность» [[24]].

Нетрудно заметить, что характер Алексея Хомякова соответствует описанию туранского психического облика, данного Николаем Трубецким [[25]]. По мнению последнего, душевный мир тюрка в нормальном состоянии характеризуется состоянием устойчивого равновесия, душевной ясностью и спокойствием, простыми и симметричными схемами мышления, отсутствием разлада между мыслью и внешней действительностью. Как и угро-финнов, его отличают сильная духовная восприимчивость («непрерывное заимствование отовсюду») [[26]] и консерватизм [[27]]. Типичный тюрк, согласно Трубецкому, не любит вдаваться в тонкости и в запутанные детали, оперирует наглядными образами. Тюрк любит, чтобы всё было уже дано, а не задано. Разыскивать и создавать те исходные и основные схемы, на которых должна строиться его жизнь и миросозерцание, для тюрка всегда мучительно, ибо любые изыскания всегда связаны с острым чувством отсутствия устойчивости и ясности. Поэтому тюрки охотно заимствовали удобные и ясные готовые схемы, в которые можно было вложить все, весь мир во всей его конкретности. Плоды чуждого духа тюрк «упрощает, воспринимает статически, в готовом виде, и, превратив его в одно лишь незыблемое основание своей душевной и внешней жизни, раз и навсегда мумифицирует его, не принимая никакого участия в его внутреннем развитии» [[28]].

Ознакомившись с описанием туранского психического типа, Бердяев противопоставил ему русский психический тип по критерию статики и динамики: «Статичность, которой так упиваются евразийцы в результате реакции против бурных движений нашего времени, есть не русская, а татарско-азиатская статичность. Христианство динамично по своей природе, оно создало бурное движение мировой истории … Бытовое и родовое православие евразийцев, православие статическое, родственно духу Ислама, и они сами этого не скрывают. … Есть два образа России: статический и динамический, бытовой и духовный. Русского странничества, русского искания правды Божьей, Града Китежа евразийцы не хотят видеть и знать. Им больше нравится бытовая устроенность и статичность Ислама» [[29]].

Очевидно, что данное Бердяевым описание русского психического типа явно не соответствует характеру Хомякова. Последний выглядит явным туранцем.

Обобщая изложенное. В контексте славяно-тюркской комплиментарности славянофильство является выражением тюркской позиции ввиду того, что:

– ведущие представители славянофильства принадлежат к фамилиям тюркского происхождения;

– исторические трансформации славянофильства привели к формам, оцениваемым внешними наблюдателями как тюркское самосознание;

– образ жизни и мысли славянофилов существенно отличается от русской модели поведения.

Вывод о тюркской идентичности (но не самоидентификации!) славянофилов не противоречит утвердившемуся убеждению в том, что они являются одними из первых выразителей русской философии. В соответствии с закономерностями протекания рефлексии в социальных взаимодействиях систематизация и идеологическое оформление массового сознания социального субъекта первоначально осуществляется интеллигенцией контрсубъекта в рамках внешней рефлексии. Например, пролетарская идеология разрабатывалась не рабочей интеллигенцией, а представителями господствующих классов, в связи с чем возникал вопрос, насколько аутентична эта версия пролетарской идеологии.

Так и славянофилы, и другие российские философы тюркского происхождения предприняли все возможное для формирования русской философии в том горизонте, который определялся базовой философией туранского психотипа [[30]]. Но характер мышления русского человека иной, чем у тюрок. Отсюда, в частности, выявившиеся в ХХ веке в среде советской элиты противоречия между «русской партией» и евразийцами.

Если предположение о тюркской основе природы славянофильской позиции подтвердится, то актуальным станет вопрос об аутентичной русской философии, ее собственном содержании, отличном от того содержания, которое мы привыкли связывать с мыслителями славянофильской традиции, а также с именами Петра Чаадаева, Николая Бердяева, Сергея Булгакова и других.

Кроме того, возникает вопрос об этнических истоках русского консерватизма. Туранский психический тип консервативен, ориентирован на традицию. Этим отчасти обусловлена специфика православия как российской редакции христианской культуры. Поэтому интересно, какая политическая философия релевантна динамичному русскому характеру.

------------------------------------------------------

Примечания

[1] Громов М.Н. Славянофильство как мировоззрение, идеология и философия // А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. М.: Языки славянских культур, 2007. Т. 1. С. 130.

[2] Там же. С. 129.

[3] Никитин С. А. Славянские комитеты в России в 1858–1876 гг. М.: Изд-во Московского университета, 1960.

[4] Баскаков Е. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М.: Наука. 1979. Халиков А.Х. 500 русских фамилий булгаро-татарского происхождения. Казань, 1992.

[5] Маслин М. А. Русская философия // Русская философия: Энциклопедия. М.: Книжный клуб Книговек, 2014. С. 533 .

[6] Йошпе Р. Что такое еврейская философия. М.: Мосты культуры, 2003.

[7] Ермуратский В. Молдавская философская и общественная мысль // Философская энциклопедия. В 5-ти т. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т. 5.

[8] Евдокименко В. Украинская философия // Философская энциклопедия. В 5-х т. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т. 5.

[9] Столович Л. Евреи и русская философия // Евреи в меняющемся мире. Материалы 3-й Международной конференции. Рига, 25-27 октября 1999 г. Рига, 2000. Рашковский Е. Б. Между универсумом и землей (О «еврейских мотивах» в российской философской мысли XX столетия) // Россия и современный мир. 2006. № 4.

[10] Столович Л. Евреи и русская философия. С. 94.

[11] Заурбекова Л.Р., Коянбаева Г.Р. Тюркские основания философии Аль-Фараби (к постановке проблемы) [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.almau.edu.kz/download/10808/14278666122421.pdf.

[12] Понятие мим-адаптации предложено А. В. Головнёвым, который писал: «Скорее всего, расширение деятельностной схемы раннего человека происходило за счет имитации других поведенческих образцов, прежде всего господствующих хищников. Путем адаптивного подражания (мим-адаптации) человек присваивал чужие модели и тем самым расширял свое деятельностное поле» (Головнёв А.В. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург: УрО РАН; «Волот», 2009. С. 47).

[13] Маслин М.А. Константин Леонтьев и евразийство. Уроки русского консерватизма // Тетради по консерватизму. 2014. № 3. С. 52.

[14] Бердяев Н.А. Евразийцы // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Наука, 1993. С. 297.

[15] Беляков С.С. Гумилев сын Гумилева. М.: АСТ, 2013. С. 607–610.

[16] Попов А.А. Н.А. Бердяев о консерватизме славянофилов // Тетради по консерватизму. 2014. № 3. С. 57.

[17] Бердяев H.A. Константин Леонтьев: Очерк из истории русской религиозной мысли. Алексей Степанович Хомяков. М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2007. С. 264.

[18] Отмечается воинственность К.Н. Леонтьева: «Помимо культа государственности, Леонтьев отталкивал либералов своим “милитаризмом”» (Репников А.В. Константин Леонтьев и Николай Бердяев: созвучия и диссонансы // Тетради по консерватизму. 2014. № 2 (1). С. 27).

Воинственным и вспыльчивым, подобно Л. Н. Гумилеву, был и Н.А. Бердяев. О его характере см.: Попков Ю.В., Тюгашев Е.А. Метафизика Севера и зооморфные архетипы русской философии // Вестник Поморского университета. Серия: гуманитарные и социальные науки. 2010. № 5.

[19] Бердяев H.A. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли. Алексей Степанович Хомяков. С. 271.

[20] Там же. С. 277.

Н.А. Бердяев справедливо усматривал эти черты у всех славянофилов: «Славянофилы — не мистики и не знали мистиков. Это были люди крепкие земле, бытовики, привязанные ко всему исторически-конкретному, с большим запасом трезвости в настроении, рациональности в мышлении» (Бердяев Н.А. Омертвевшее предание // Славянофильство: pro et contra. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2009. С. 773).

[21] Бердяев H.A. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли. Алексей Степанович Хомяков. C. 277.

[22] Там же. С. 278.

[23] Там же. С. 435.

[24] Там же. С. 441.

[25] По Н.С. Трубецкому тюркский, монгольский и угро-финский этнопсихологические типы являются оттенками (вариантами) туранского этнопсихологического типа. См.: Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания. О туранском элементе в русской культуре // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М.: Издательская группа «Прогресс», 1995. С. 154.

[26] Там же. С. 153.

[27] Там же.

[28] Там же. С. 151.

[29] Бердяев Н.А. Евразийцы. С. 297–298.

[30] Поэтому не прав, на наш взгляд, М.О. Меньшиков, который писал: «Как одеяло из обрезков разных ситцев, славянофильство сшито белыми нитками сплошь из “заграничных материй” — греко-сирийского, монгольского и немецкого рисунка. Именно русского-то действительно национального, как раз в славянофильстве ничего и нет» (Меньшиков М.О. Суть славянофильства // Славянофильство: pro et contra. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2009. С. 674).