«И мы подымем их на вилы…» / Новости / ВЕЛИКОРОССЪ

«И мы подымем их на вилы…» 11/06/2017 Русские поэты и Великая российская революция

Задолго до того, как в феврале 1917 года возбужденная толпа хлынула на улицы Петрограда, революция в России уже произошла. И, прежде всего, она произошла в головах русских поэтов. Ведь это они ее предсказывали, с воодушевлением готовили, прославляли и с упоением благословляли.

Ведь говорят, что поэт очень часто еще и пророк. Ровно за сто лет до революции, в 1817 году, Александр Сергеевич Пушкин, солнце русской поэзии, написал свою знаменитую оду «Вольность». В ней были такие строки:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей,

С жестокой радостию вижу.

Это стихотворение Пушкин написал на квартире братьев Тургеневых сразу после выхода из лицея. Окна квартиры выходили на Михайловский замок, в котором был убит император Павел. При жизни поэта это стихотворение не было опубликовано, но ходило в списках по стране. Революционеры читали его с упоением. Пушкин, как в воду глядел. Через сто лет все именно так и произошло…

Звери, скажем мы сегодня о тех, кто вершил эти страшные расправы. Но эти «звери» вдохновлялись стихами, в том числе и теми, которые написал за сто лет до революции лучший поэт России. А он не только это написал. После создания оды «Вольность» прошло десять лет, и в 1828 году Пушкин сочинил другое стихотворение, на этот раз посвященное отправленным в ссылку декабристам:

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

И это предсказание поэта исполнилось в точности. Темницы в феврале 1917 года и в самом деле рухнули. Временное правительство объявило всеобщую амнистию, и все сидевшие в тюрьмах политические заключенные вышли на свободу.

Вместе с ними, правда, освободили также отпетых уголовников и бандитов, но на такие мелочи в эйфории революционного азарта никто внимания не обращал. И меч им «братья» (в виде маузера или нагана) действительно отдали и, освобожденные революционеры, поспешно надев черные кожанки чекистов, принялись с увлечением рубить головы русским людям, в том числе и поэтам.

…Другой величайший поэт России, Михаил Лермонтов, во всех подробностях описал грядущую революцию в своем стихотворении, которое так и называлось «Предсказание»:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож;

И горе для тебя!- твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

Написал это поразительное стихотворение Лермонтов в 1830 году, когда ему было всего 16 лет.

При этом, правда, ничего хорошего Михаил Юрьевич о революционерах не сказал. Но в советские времена критики ухватились за его слова «мощный человек» и «с возвышенным челом», объясняя, будто тем самым поэт предсказывал появление Ленина.

Проходит всего четверть века, и вот другой великий русский поэт Николай Некрасов создает в 1855 году свое не менее знаменитое стихотворение «Поэт и гражданин». В нем есть такие строки:

Иди в огонь за честь отчизны,

За убежденье, за любовь…

Иди, и гибни безупречно.

Умрешь не даром, дело прочно,

Когда под ним струится кровь…

«Когда под ним струится кровь…». Какие на самом деле страшные это строки! Ведь поэт призывает делать дело, под которым должна «струится кровь», то есть хлестать потоками. Поэты, таким образом, объясняли, что идти и гибнуть, проливать кровь, не только свою, но и чужую за благое, как им казалось, дело – вещь не только нисколько не предосудительная, но, наоборот, нечто весьма благородное и возвышенное. Чего же потом удивляться, что проходит всего шесть лет после написания стихотворения Некрасовым, как революционеры взрывают в 1861 году бомбой Александра II, царя, освободившего крестьян. И из его разорванного на части тела кровь действительно «струилась» потоками, император умер от потери крови.

В 1905 году широкую популярность получила грозная революционная песня «Варшавянка», перевод с польского (ее распевали польские повстанцы). В ней есть такие строки:

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!

И здесь снова – кровь! Снова поэты восхваляют кровавые схватки. Продолжают поэты требовать и смерти царя. После неудачной войны с Японией поэт Константин Бальмонт писал:

Наш царь – Мукден, наш царь – Цусима,

Наш царь – кровавое пятно,

Зловонье пороха и дыма,

В котором разуму темно.…

Он трус, он чувствует с запинкой,

Но будет, час расплаты ждет.

Кто начал царствовать – Ходынкой,

Тот кончит – встав на эшафот.

Хотя, казалось, причем тут Ходынка? Разве это царь был виноват в том, что организаторы раздачи подарков на Ходынском поле и полицейские оказались разгильдяями и не обеспечили безопасность мероприятия? При похоронах Сталина, много лет спустя, в давке погибло куда больше народа. Но в 1905 году поэты требовали за это смерти царя и кровавых расправ. В 1907 году еще один великий русский поэт – Александр Блок пишет:

И мы подымем их на вилы,

Мы в петлях раскачнем тела,

Чтоб лопнули на шее жилы,

Чтоб кровь проклятая текла.

Красавец, кумир петербургский дам, женатый на дочке великого химика Менделеева, и он туда же: «чтоб кровь проклятая текла»!

К беспощадным расправам зовет народ поэт-футурист Василий Каменский: «Сарынь на кичку! Ядреный лапоть/ Чеши затылок у перса-пса./ Зачнем с низовья/ Хватать царапать/ И шкуру драть/ Парчу с купца./ Сарынь на кичку!/ Кистень за пояс./ В башке зудит/ Разгул до дна./ Свисти – глуши,/ Зевай — раздайся!/ Слепая стерва — не попадайся! / Вввва!».

Совсем юная Марина Цветаева в 1908 году жалуется: «Как примириться с мыслью, что революции не будет? Ведь только в ней и жизнь?.. Неужели эти улицы никогда не потеряют своего мирного вида? Неужели эти стекла не зазвенят под камнями?».

Ах, если б она знала тогда, что случится с ней, когда эти стекла действительно «зазвенят», и когда уже будут бить не только стекла, а уничтожать людей, ломать человеческие судьбы!

К мятежу и бурям зовет народ уже накануне революции Максим Горький своим «Буревестником»:

Между тучами и морем гордо реет Буревестник,

черной молнии подобный…

«Пусть сильнее грянет буря!», - страстно призывал знаменитый писатель. Но когда буря на самом деле грянула, то русские поэты с ужасом увидели, что случилось совсем не то, что они себе представляли, однако все равно продолжали славить революцию. Осип Мандельштам писал:

Прославим роковое бремя,

Которое в слезах народный вождь берет.

Прославим власти сумрачное бремя,

Ее невыносимый гнет.

Сергей Есенин ни в каких революционных делах не участвовал. Однако и он поначалу был охвачен восторгом, и написал:

Небо - как колокол, Месяц - язык, Мать моя - родина, Я - большевик. И вот это – тоже его стихи: Листьями звезды льются В реки на наших полях. Да здравствует революция На земле и на небесах!..

К «Поэтам революции» - с таким посланием обратился прочно забытый сегодня стихотворец В.Кириллов. И в нем снова и не один раз звучит слово «кровавый»:

Мы обнажили меч кровавый,

Чтоб гнет разрушить вековой,

И с верой светлой в жребий правый

Мы вышли на последний бой.

И в страшный час борьбы и муки,

В кровавом вихре грозных битв

Мы услыхали чудо-звуки

Благословляющих молитв.

Воспевал революцию и мало кому известный как поэт Леонид Канегиссер. В своем стихотворении «Смотр» он писал:

На битву! — и бесы отпрянут,

И сквозь потемневшую твердь

Архангелы с завистью глянут

На нашу весёлую смерть.

А когда революция произошла, дело для него кончилось тем, что в отместку за смерть друга он застрелил главу Петроградской ЧК Моисея Урицкого, организатора в городе массового террора. И потом сам встретил «веселую смерть» в подвале ЧК.

Ну, а про Маяковского и говорить нечего. Все знают, что его считают главным поэтом революции, что засвидетельствовал лично сам товарищ Сталин. И он уже открыто прославлял кровь и убийства:

Ус залихватский закручен в форсе.

Прикладами гонишь седых адмиралов

вниз головой

с моста в Гельсингфорсе.

Вчерашние раны лижет и лижет,

и снова вижу вскрытые вены я.

Тебе обывательское

— о, будь ты проклята трижды! —

и моё,

поэтово

— о, четырежды славься, благословенная!

Или вот еще к чему призывал «лучший советский поэт»:

Белогвардейца

найдете - и к стенке.

А Рафаэля забыли?

Забыли Растрелли вы?

Время

пулям

по стенке музеев тенькать.

Стодюймовками глоток старье расстреливай!

Но, конечно же, не поэты все-таки сделали революцию в России и не их стихи стали ее главной причиной. Однако свою лепту они в нее, несомненно, внесли, много лет внушая, что насильственная смена власти, ее свержение есть нечто благородное, возвышенное и прекрасное. Что ради «высоких идеалов» стоит даже убивать и проливать кровь, что без кровопролития вообще не обойтись: «Дело прочно, когда под ним струится кровь».

Если уж на то пошло, то ЧК, расстреливая в подвалах заложников и «врагов народа», действовало, как это ни парадоксально, в строгом соответствии с этими «рекомендациями» русских поэтов. Вот уж действительно, «поэт в России больше, чем поэт!». И лишь когда реки крови были пролиты, миллионы убиты, огромная и могучая страна разорена, лишь тогда поэты, звавшие «на бой кровавый, святой и правый», опомнились. И стали писать о революции уже совсем другое:

С Россией кончено… На последях

Ее мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на грязных площадях,

Распродали на улицах…

Так писал укрывшийся в Коктебеле Максимилиан Волошин.

Но было уже поздно. В огне революции многие из тех, кто ее предсказывал, восторженно встретил, а потом прославлял, сгорели. Маяковский застрелился. Есенин погиб при странных обстоятельствах. Блока большевики не отпустили на лечение за границу, и он скончался в голодном и холодном Петрограде в страшных мучениях. Мандельштам умер в лагере, Цветаева повесилась от отчаяния в Елабуге. Бальмонт сошел с ума и скончался в клинике для душевнобольных.

Ни одного стихотворения про революцию не написал романтик Николай Гумилев. В Петрограде революционные матросы бешено аплодировали, когда он читал им свои стихи. Но его все равно расстреляли по подозрению в причастности к так называемому "заговору Таганцева".

В 1992 году Генеральная прокуратура РФ, расследовав дело, пришла к выводу, что никакого заговора не было – «заговор» сфабриковали. А многие из тех, кто в революцию все-таки уцелел, безвестно сгинули потом в эмиграции.

И в заключение снова о пророках и о некоторых итогах для стихотворцев революции. Пушкин, кстати, в зрелом возрасте свою позицию переменил и расстался с либеральными взглядами. А когда перед смертью прочитал записку от царя, то попросил: «Скажите государю, жаль, что умираю, весь был бы его…».

А уже в более поздние времена самым прозорливым, как это ни странно, оказался петербургский поэт-сатирик Саша Черный. Еще в 1906 году он написал:

Дух свободы... К перестройке

Вся страна стремится,

Полицейский в грязной Мойке

Хочет утопиться.

Не топись, охранный воин,-

Воля улыбнется!

Полицейский! будь покоен -

Старый гнет вернется...

Все так в точности и произошло. Полицейских, правда, после революции назвали милиционерами, вместо всего 40 чиновников зловещего III Отделения во времена Пушкина появились десятки тысяч сотрудников ЧК, а потом НКВД, и о той свободе, которая была при «кровавом царском режиме», при большевиках поэтам осталось только мечтать. Ну, а чем у нас закончилась уже другая революция - перестройка, о которой, оказывается, говорили задолго до Горбачева, мы с вами тоже хорошо знаем…