№23 Людмила ШАРГА (Украина, Одесса) Поэтическая страница

Людмила Шарга - поэт, прозаик. Член Одесской областной организации Конгресса литераторов Украины (Южнорусский Союз Писателей). Родилась в России. Лауреат Первого Международного литературного фестиваля «Славянские традиции», литературной премии им. Молодой Гвардии (2009, Луганск). Публиковалась в  Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), Одесской литературной антологии «Солнечное Сплетение» (2010), а альманахах «ЛитЭра» (2009, Симферополь), журнале «Дон» (2010) и др. Автор сборников поэзии и прозы «Адамово ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» (2010).

***

Лечу в Тарусе грусть

живой водой Таруски, [1]

мне дорог этот вкус

родной горчинкой русской.

Лечу Тарусой грусть,

Но, видно, зря стараюсь –

Взгрустнулось – ну и пусть, -

Судеб не выбирают.

Скитаюсь над рекой,

где спит Певец Скитаний, [2]

и трогаю рукой

заиндевелый Камень, [3]

И грею поутру

озябшую рябину,

и радуюсь, что грусть

Моя неизлечима.

Лечу Тарусой грусть –

Святой горчинкой русской

И спорить не берусь,

что грусть не лечат грустью.

Но кто бы ни спросил:

нарочно ли, судьба ли? –

отвечу: на Руси

клин клином вышибают.

***

Вырастаю из ранних стихов,

как из детских пелёнок,

как печаль вырастает из сумрака белых ночей;

и всё глуше влюблённостей хор,

где мой голос так тонок,

и зима – холодней,

и отчаянье всё горячей.

Мне давно уже тесно в стихах,

где пронзительна нежность,

но душа нетерпима, как прежде, ко всякому злу.

Прихожу в эту жизнь

и преодолеваю рубеж, но

не могу обучиться простому её ремеслу.

Как и прежде, иду напролом,

прямиком – по сугробам,

как и прежде, в осеннюю пору светло и легко,

только вот маловаты стихи,

словно детская обувь,

и опять всё с нуля начинать

и опять – босиком.

Я из прожитых дней вырастаю…

Податливой глиной

мне казались слова, что росли под рукою моей.

Но не подлинной правдой

стихи обернулись –

подлинной –

чем их легче читать – тем рождались они тяжелей…

___

Подлинная правда – правда полученная под лином (лин, подлинник – орудие палача) – под пытками.

Линь, линька – полоса кожи, вырезаемая со спины при дознании.

Русинка

Русинка…

А просится – русинка –

девчонка из древних поверий,

вишнёвая косточка-бусинка

в моём родовом ожерелье.

Моя синевзорая пращурка –

глоток родниковой водицы,

легка и проворна – что ящерка –

славяночка-отроковица.

Не часто клонила головушку

и клала земные поклоны,

горчит твоя вольная кровушка

дымком половецких полонов.

Девчонка в рубашечке вышитой,

века меж тобою и мною,

да только по-прежнему слышу я,

как стрелы поют за спиною.

Никто до сих пор не ответил мне,

то явь или сон мой из детства?

То сердце болит иль отметина

калёной стрелы половецкой.

Лилит

Как живётся вам с стотысячной,

Вам, познавшему Лилит…

М. Цветаева

С ней, наверное, проще и легче, Адам?

Не противится воле твоей никогда,

И кротка, и покорна вторая,

Видно помнит изгнанье из рая.

И собой хороша, и хитра, и мудра

Плоть от плоти твоей (говорят – из ребра?).

Тяготит только грех первородный.

Ну, а я, как и прежде – свободна.

Говоришь, что ты выбрал покой и уют,

Только боли сердечные спать не дают.

В дуновении ветра ночного

Слышишь голос мой снова и снова.

То не сердце, несчастный, то память болит –

Никогда ты не сможешь забыть о Лилит!

Это боль об утраченном рае,

И её не излечит вторая.

Ты, познавший сакральную сущность огня,

На безмозглую плоть променявший меня,

Утешаешься жалким подобием,

А ночами взываешь к свободе?

Со второй оставайся, живи без затей

И плоди вместе с нею бескрылых детей,

Первородством торгующих робко,

Чечевичной прельстившись похлёбкой.

Не шепчи бесполезных бессвязных молитв, –

Никогда ты не сможешь забыть о Лилит,

Что дыханию ночи подобна

И как ветер – легка и свободна.

Не умножая грусть

Люблю…

И, видит Б-г, – любима,

но жизнь безропотно стекла

в невозмутимые глубины

венецианского стекла.

У них не требую ответа,

не задаю вопросы им…

Молчу...

Пусть странствуют по свету

две книги первые мои.

В каких краях – не всё равно ли,

кому – милы, кому – плохи,

написанные прежней мною,

чужие странствуют стихи.

И если, кто их постигая,

меня пытается постичь,

не обольщайтесь – я другая,

не огорчайтесь – я другая,

и прежней нет меня,

почти…

И мил земной простор и тесен,

и сны о млечных виражах…

Я не пою весёлых песен,

а грусть не стоит умножать.

***

Через пустырь, где жгучая крапива

теснит чертополох и череду,

я осторожно и неторопливо

в чужую избу, как домой иду.

По четвергам здесь пили чай вечерний,

обычно – с мятой,

реже – с чабрецом,

пекли в печи песочное печенье;

кружили в свете мошки над крыльцом.

Здесь шла неплохо первая черника

под – ни о чём – неспешный дачный трёп…

Вдруг чья-то тень к щеке моей приникла,

и тихий зов донёсся с дальних троп.

Три ворожеи – три чаинки в чашке

вращаются, отчаянно кружа,

и призрак девы в вышитой рубашке

манит, не преступая рубежа…

бегу… бегу…

догнать её пытаюсь,

дрожу от страха или от росы…

Она плывёт, едва травы касаясь,

и лишь мелькают ступни ног босых.

С грядущим ли свидание?

С минулым?

На этих тропах дольнему темно…

Сад кончился.

И дева обернулась

и оказалась мной?… конечно мной…

Душа моя…

О чём она хотела

предупредить,

предостеречь,

помочь?

Я, возвращаясь, над тропой летела,

нещадно солнце изгоняло ночь.

Впечатывались в память дни и даты,

не оставляя места мелочам…

А между тем,

я здесь жила когда-то

и не жалея чабреца и мяты,

по четвергам заваривала чай.

Не привыкай…

Не привыкай ко мне. Привычка

слывёт нежнейшей из убийц.

Я стану калькой дней обычных,

обыденности пригубив.

Я стану тайной пыльных комнат,

венчальным обернусь кольцом…

оставь грядущим Незнакомкам

мои глаза… моё лицо…

Не привыкай ко мне. Мы – Боги.

Нам предначертаны века.

Для нас расстелены дороги

не на Земле – на облаках.

Пускай, мои объятья скомкав,

в чужих утешишься. Пускай…

Оставь мне участь Незнакомки…

Не погуби… не привыкай…

***

А знаешь, из города юности

сбежать невозможно уже,

причалы, бульвары и улицы

легко уместились в душе.

Ведь это же им продиктованы

шальные ночные стихи,

со «вставших на мостик» мостов они

листом опадали сухим.

Ведь это же Город пророчил мне

судьбу без разлук и утрат,

а дождь расставлял многоточия

в промокших стихах до утра.

Ведь это же он напоил меня

собой, как водою живой.

Я каждую чайку по имени

зову на причалах его.

До горечи круто посолены,

стихи мои солью морской,

не зря набивала мозоли я,

не зря отвергала покой.

[1]  Таруска – река в Калужской области

[2] Могила Константина Паустовского находится в Тарусе

[3] Камень с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева»