СЕТЕВОЙ ЛИТЕРАТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
ВЕЛИКОРОССЪ
НОВАЯ ВЕРСИЯ САЙТА

№27 Константин ХМАРА (Украина, Днепропетровск) Два рассказа

Омилия — Международный клуб православных литераторов
На главную Наша словесность №27 Константин ХМАРА (Украина, Днепропетровск) Два рассказа

Константин Хмара - поэт, прозаик, эссеист.

 

 

Свистящая розаСвистящая роза

 

Жила-была девушка Оксана. Простая такая, даже немного застенчивая. Жила в обычном маленьком провинциальном городке посреди многолюдной столицы и мечтала о большой и чистой любви. Как, впрочем, многие в ее возрасте.

Шла она как-то по парку в центре улицы. Уже была осень, листья с деревьев срывались и медленно летели, подхваченные знойным ветром. На некогда никогда не пустующей клумбе красовалась одна единственная роза. Как ни банально, розовая. Оксана бегло пробежалась взглядом по попам пап, выгуливающих своих разодетых детишек и пошла себе дальше. Но вдруг услышала свист. С непривычки Оксана вся зарделась. Она начала оглядываться по сторонам, ища объект, издающий сей высокочастотный звук. Но, кроме розы и вышеупомянутых поп, ничего способного на такое издевательство над Бетховеном, Моцартом и Глюком, не было. Разве, что роза. Одинокая роза, некогда никогда не одинокая на близлежащих клумбах.  «Бетховен, Моцарт и Глюк, Бетховен, Моцарт и Глюк, пятнадцать с половиной раз зачем-то повторила про себя Оксана, – Нет, это далеко не Глюк». Мелодия скорее была похожа на свадебный марш в ускоренном темпе. … Это роза…»

Да, да, да, и еще сто раз по сто этих самых да. Это была роза. Розовая роза. Розовая, как небеса во время заката, как небеса во время рассвета, как небеса, если смотреть на них через розовое стекло. Это была роза. Не тетя Роза из Нежина, которая задолжала всем на свете все на свете и ей все как-то розово, и не собачка Розка, которая умела прыгать с пола на подоконник, при этом радостно лая и подвывая в полете, и умерла шесть лет тому назад. Это была именно роза, одиноко стоящая на клумбе. «Прямо как сиротка» – подумала Оксана и сорвала эту одинокую розу.

Она принесла ее домой и сразу же поставила в вазу. А вазу – на подоконник. Да, да, именно так она и сделала. Сразу же поставила в вазу, и сразу же – на подоконник. Чтоб с улицы заметно было. Люди посмотрят и заулыбаются. Классно же!

Оксана еще с первого класса помнила, что если срезанный цветок сразу же не поставить в воду, то он завянет. Причем на протяжении не долгого времени. Может даже очень непродолжительного времени. И по расчетам Оксаны, то же самое случится и с сорванным цветком, а не только со срезанным. А Оксана с раннего детства была очень способной девочкой. Даже в некотором смысле талантливой. Поэтому она все сделала правильно и теперь могла радостно завалиться на диван, закинув ноги на шкаф (нижнюю полку, не подумайте, что Оксана была акробаткой или каким-то образом отделяла ноги от туловища, – нет, просто на нижнюю полку шкафа) и забалдела, прям вся аж закайфовала от удовлетворения выполненной работой. День ведь прошел не зря. Вон какую розу с клумбы сперла. Розовую. С чужой между прочим клумбочки. «Интересно, а кому принадлежат цветы, растущие на клумбах города, – подумала Оксана. – А может в осень они уже ничьи. А если б сорвала целый букетище летом, а за это какая-то статья, ну, там уголовщина и все такое, но никто не видел и ищи-свищи, что тогда? Ну, тогда, наверное, и приятнее было бы принести это чудо в дом. А так… Может, и не стоило мараться? Ну, да ладно, дело сделано… Но, чья же все-таки клумба?» Но думать об этом у Оксаны не было времени. Да и когда думаешь, да еще и лобик морщишь, морщинки появляются, а это ужасно старит. А кому ж хочется плохо выглядеть. Тем более в этот вечер. У Оксаны ведь и времени подумать не было не потому, что думать не приучена или там не любила. Очень даже любила. Да и приучена была очень даже. Но в этот вечер Оксана ждала в гости своего парня. Бойфренда. Самого, самого, прям пальчики оближешь.  Ей вообще с ним повезло. Такой хороший, прямо хвали, не нахвалишься. Любила его Оксана.

И вот пришел ее суженный-ряженный. С бутылкой вина и кульком «Барбариса». Оксана страсть как любила леденцы в блестящей обертке. Оно ведь и вкусно и нарядно. А как-то хотела обклеить кухню фантиками от леденцов, чтоб красиво было и нестандартно. Свое, значит, лицо чтоб у кухни было. Но все как-то вдохновения не было. А оно ведь в любом деле нужно. А с фантиками, да без вдохновения – это как под венец, да без родительского благословения – фигня это, нельзя так, не по-божески это, не по-человечески.   

Радостно встретила любимого Оксана. В кресло усадила, чаем напоила, новости вместе по телеку посмотрели. Откупорили вино, разлили по бокалам и… вдруг они услышали свист. Протяжный и пронзительный, режущий слух на мелкую капусту. Свист заполонил всю комнату своим наглым потребительским отношением ко всему происходящему в комнате. Оксана испугано завертела головой в надежде понять, что же это за свист, откуда он. А ее парень так же завертел головой и тоже в надежде понять, что же это за свист, откуда он, но только не испугано, а с удивлением. Свист доносился из окна. Точнее, со стороны окна, как сразу же догадалась Оксана – это роза. Роза, стоящая в вазе, которая, в свою очередь, стоит на подоконнике, вот и кажется, что свистят в окно, а это – роза. Она еще на клумбе вела себя как последняя… и сейчас такое устроила.

Но парень-то не знал, что у его девушки на подоконнике стоит такое чудище клубное, или правильнее, наверное, будет сказать клумбовое. Он-то думал, что это кто-то с улицы в окно свистит. «Ничего себе, деваха! Ей вон в окно свистят, вызывают, как какую-то девочку нехорошую, какую-то ббббб… безотказную, безответственную (он никогда не ругался, потому что воспитывался в строгости – папа, все-таки генерал). Так вот, вскочил он поскорее, да дал деру. – Еще наградит чем-нибудь, всю жизнь потом лечись». 

Как ни отговаривала его Оксана, как ни убеждала, – роза это, на подоконнике, – ничего и слушать не хотел. «Что ты меня совсем за дерево держишь, я тебе не Буратино какой!»   

Парень-то сбежал, а Оксане бедной что делать? Заплакала она горько, легла на диван, скрутилась калачиком (или розочкой, это как кому больше нравится называть такую позу) и уснула. И приснился ей сон дивный. Как будто подъехал к ее дому парень ее разлюбезный на мотороллере. Крутом, дорогущем. Все соседи из окон выглядывают, хвалят его, не нахвалятся. А он кричит Оксане: «Галю, выходь! Поглянь, якый гарный я козак самэ у розквити сыл! Вже й крыга скресла! (хотя, при чем тут это?) Выходь!» И засвистел что-то похожее на Альбиони, но как-то туманно. «Я не Галя какая-то, я Оксана, и между прочим, Оксана Ивановна» – крикнула про себя во сне Оксана. Чего он так о ней? – все так же про себя подумала она. И тут же проснулась. И вспомнилось ей, что еще пра-пра-прадед (нет, то есть да, правда, чистая правда, – пра-пра-прадед), еще пра-пра-прадед этого самого парня еще при царском режиме (до 1917 года – сейчас, поди, мало кто и вспомнит, че оно за бурда), так вот его предок работал в детском саду сторожем и до смерти закармливал детей шоколадками. В подвале детсада нашли пять истерзанных трупиков, – шумиха была на весь город. Но, правда, поскольку у него были родственники при дворе еще со времен Екатерины II, его «отмазали», дело закрыли, а сам он вскоре стал прокурором уезда. «Яблоко от яблони» – подумала Оксана и заулыбалась. И так ей стало радостно, что она легла на диван и уснула. Но в этот раз ей уже ничего не снилось. Просто легла, уснула, и как-то сразу же проснулась. И вспомнилось ей, что в детстве, как только папа с мамой привели ее в детсад, какие-то подонки подло поиздевались над ней. Ей подбросили записку, в которой каракулями было нацарапано – «Мы похитили твою куклу и она грязно надругалась над нами. Если ты не предпримешь меры по ее перевоспитанию, мы знаем, куда писать жаловаться». Это очень пагубно сказалось на ее неокрепшей психике. Оксана тогда надолго слегла. Да, повозились в ту пору с ней родители – и по больницам, и по психологам, и по бабкам да экстрасенсам всяким. Еле поставили на ноги. И так от этого горько стало Оксане, что она уже собиралась заплакать, ну и как в предыдущих ситуациях лечь на диван и уснуть. Но передумала. Заперла дверь и… Тут вспомнился ей Хичкок. «Нет ничего страшнее закрытой двери!» Во как! Поэтому отворила Оксана двери настежь. Взяла сумочку и пошла пройтись по ночному городу, послушать, как птички поют, воздухом подышать, пока еще заводы не поотключали фильтры на ночь.

И, проходя мимо одинокой клумбы, Оксана снова услышала странный звук. Она оглянулась по сторонам и увидела… розу. Возле клумбы. Возле той клумбы, где она сорвала ту дурацкую розу, теперь стояла роза и играла на баяне. И звук этот странный был ничем иным, как игрой на баяне. Это играла Роза – тетя Роза из Нежина, которая задолжала всем на свете все на свете, и теперь ей это, видимо, не розово. Она стояла возле клумбы, плакала и смеялась, и  играла на баяне. А у ее ног лежала шляпа. «Доигралась», – подумала Оксана и остановилась…

 

 

Скользящий по воде

Скользящий по воде

 

Он всегда неподвижен. Только маковка его головы с темной, будто липкой, прядью волос и бездонными глазами видна из темной, полной тайных сновидений воды. Сновидений, затопленных глубиной печалей и страхов. 

Он всегда неподвижен. И только его глаза не могут обрести покой. Никогда… Под вечный, тоскливо вязкий ворчащий шепот, исходящий из глубин темной воды его глаза бродят, словно скользят по нескончаемой, неведомой воде и следят…

Всегда…

Иногда он закрывает глаза и его ресницы плавно погружаются в воду, полную тайн, растущих из нее, подобно мутным водорослям. И кажется, что в этот миг его ресницы соприкасаются с длинными, вьющимися с самого дна водорослями. И как будто сплетаются с ними в едином движении. И в этот кратчайший миг они рассказывают друг другу о тайном и прорастают друг в друга. И только в этот миг, короткий, как удар молнии, только в этот короткий промежуток времени его глаза не скользят по поверхности воды…

И в этот короткий миг я могу сделать шаг – одно короткое движение, словно неуловимое скольжение по мутной, пугающей неведомой безграничностью воде.

И дальше снова замереть в неизмеримом страхе, тянущем мои волосы к небу и будоражащем колким  морозом кожу, и в то же время в щемительном ожидании того томительно  завораживающего мига, когда он снова окунет свои длинные черные ресницы в темную неведомую воду и снова такой же тонкой как эти темные, неестественно ворсистые от врастающих в них тайных вибраций воды ресницы, окажется грань между предчувствием и ожиданием, скользящим и ускользаемым, мной и им…   

 
Комментарии
Комментарии не найдены ...
Добавить комментарий:
* Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
 
© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование
Страница сформирована за 0.01264500617981 сек.