 Антон Джус
Стрелковая 3-я рота (ныне 15-я рота) 53-го пехотного Волынского полка, перекрестившись, уселась в лодки и начала переправляться через Дунай. Двигались лодки медленно, течением так их и относило. Приказано было не разговаривать, чтобы как можно тише и незаметнее подъехать к неприятельскому берегу.
Турки все время молчали, точно не видели лодок; уже оставалось не более ста шагов до берега, когда показался на горе первый белый дымок.
Наших молодцов вражьи пули не задевали: то не долетят; то перелетят, то упадут справа, слева – и лишь бороздили мутную воду реки. Наконец причалили волынцы, выскочили они из лодок, а перед ними гора, да такая крутая, высокая!
Послышалась команда «Вперед!»
Бросились волынцы; лезть трудно: впереди идущий кричит карабкающемуся сзади: «Эх, братец, подопри прикладом, сил нет, полечу назад!» Тот ему в спину прикладом ткнет, да так и лезут.
– Веревку кинь, не за что ухватиться, просит внизу стоящий; верхний кидает веревку, сам садится да так и тащит товарища наверх.
Турки без умолку стреляли, а волынцы, пробираясь в кустах, шли на них без выстрела. На том же месте, где и волынцы, причалили минцы и бросились так же вперед; оба полка смешались, так что солдатики лезли кучками. Вот скоро уже и вершина горы. Загремело русское «ура!», и пошли в атаку!
Кидается и рядовой Антон Джус на турка, а тот тоже держит штык вперёд и выпучил глазища. Чего долго думать? Антон Джус хвать турка за ружье, да и хотел было всадить ему свой штык, но басурман ловко отстранился и также ухватился за ружье Джуса. Джус не выпускает ружье и турка тоже, а толку нет.
– Пусти мое ружье! – кричит ему Антон. Турок не выпускает.
– Убью, раскрою тебе султанскую рожу, кричит Джус, – распробасурманщина ты дьявольская!
Видит Джус, что сил нет вырвать ружье: турок высокий, здоровый, и кричит он соседу, который добивал такого же басурманина: «Матвеич, брось свово, ткни моего!»
Русский штык Матвеича въехал в турецкий бок: повалился навзничь побежденный.
– Что, брат, выпустил ружье? –со злостью произнес Джус и с яростью бросился дальше работать пулей и штыком.
Турки не выдержали атаки и бежали.
 О том, как поручики Волынского полка Куткин и Литовского полка Рябинкин семь часов просидели в гостях у Османа-паши в Плевне
Днём, 9 ноября, ехали поручики Куткин и Рябинкин из деревни Дольный Дубняк к себе домой в деревню Тученицу. Их сопровождал казак. Туман стоял непроницаемый. Заметив влево от себя на склоне горы какое-то укрепление, товарищи вздумали к нему подъехать, чтобы расспросить о дороге в Тученицу и не сбились ли они с пути. Только стали они приближаться к редуту, как видят, что с горы прямо на них спускается верховой, закутанный башлыком и с ружьём за спиной; по виду – совершенно казак, а за ним идут несколько пеших солдат. Поручики остановились.
– Эй! – кричит Куткин. – Куда, братец, ведёт эта дорога?
И что же? Верховой, круто осадив коня, вдруг вскрикнул и прицелился из ружья, а из редута выскочили пехотинцы. Наши не на шутку испугались: не было сомнения, что они, благодаря туману, заехали к неприятелю. Рябинкин мгновенно нашёлся: вынул из кармана платок и стал им махать ... Ружья спрятались. Переговорщики, посылаемые неприятелями друг к другу, при приближении своём всегда машут платками, дабы этим показать, что они парламентёры, а не воины, явившиеся с какой-либо другой целью.
– Ну, мы попались! – воскликнул в страхе поручик Куткин. – Скажем, что мы парламентёры, ответил ему Рябинкин.
Оба поручика ухватились за эту мысль единственную, которую можно было придумать для спасения. Вскоре их окружила толпа турок. Наши слезли с лошадей и поспешили условиться, о чём им переговариваться с Османом-пашой. Выдумали они следующее: что как будто начальник отряда послал их с предложением обоюдно прекратить огонь до утра, так как у русских сегодня большой праздник, и генерал хотел бы дать возможность своим людям спокойно его провести. Поручик Куткин обратился на французском языке к какому-то офицеру и объяснил, в чём состояла их просьба к Осману-паше. Турок ответил, что придётся подождать бимбаши (майора), за которым уже послано. Тогда, обменявшись с офицерами папиросами, у новых собеседников завязался разговор. Наконец, явился ожидаемый бимбаши и предложил поручикам сесть на лошадей. Откуда ни возьмись, выскочила конница, окружила наших, и затем все тронулись. Казак-вестовой ехал бледный, как полотно. Вскоре стал виднеться город Плевна со всеми церквами, между которыми одна была православная. Когда они приблизились к городу уже шагов на тысячу; вдруг выехал к ним навстречу всадник и приказал всем повернуть назад. Между прочим, у поручика Куткина имелась очень важная бумага, которую он должен был передать генералу Тотлебену; хранилась она у него в сумке, и, предполагая, что их введут в светлое помещение, а казак останется при лошадях в темноте, Куткин решил передать сумку казаку. Но как было это сделать, чтобы турки не догадались? Вот на ходу поручик нарочно роняет платок «Казак, подыми! – громко кричит он и в то время, как берёт платок, шёпотом прибавляет: – Бери сумку, храни пуще ока и не робей».
Всё шествие остановилось около большой палатки, по-видимому, только что поставленной. Вот они слезли с лошадей и вошли. Внутри стояли на земле свечка и два табурета. Не успели они присесть, как видят, что и казака вводят в палатку. Опасаясь за сумку, Куткин поспешил объяснить турецкому офицеру, что по русским военным правилам солдат не может находиться в одной палатке с начальником и что его следует оставить при лошадях. Офицер поверил и исполнил просьбу. Между тем, в палатку набралось человек пять турецких офицеров; они присели на корточки, закурили папиросы и стали с любопытством разглядывать русских. Поручик Куткин хотел было начать переговоры, но его попросили обождать прихода паши и переводчика. Чёрные мысли так и лезли в головы нашим поручикам: «А вдруг не поверят нам и заберут в плен, а там, чего доброго, зверства творить станут», – думали они. Куткин старался завязать разговор, но ничего не выходило. Наконец, взошёл небольшого роста паша, и все почтительно встали; то был помощник Османа – Тефик-паша. Наши отрекомендовались и объяснили, в чём их просьба. Внимательно выслушав, паша сказал, что он должен сперва известить мушира (Османа) и ждать его приказаний. Написав записку, Тефик-паша вручил ее чаушу (унтер-офицеру). У входа в палатку стоял уже часовой, огромнейшего роста турок с ружьём. Страх совсем разбирал наших офицеров. Затем подали кофе. Разговор не клеился. Через час вошёл солдат и подал паше запечатанный конверт.
«Ну, – думал Куткин, – сейчас объявят решение Османа, и, может быть, прощай свобода, прощай товарищи! Снимут одежду, вон тот длинноусый, наверное, возьмёт мои сапоги: он уже давно на них умильно поглядывает».
Паша прочёл бумагу, передал её своим офицерам, которые начали что-то толковать и, посматривая на русских, усмехаться. Это совсем уже испугало Рябинкина: «Догадались, значит, какие мы парламентеры», – думал он. Паша ничего не сказал, но написал вторую записку. Прошло полчаса. Вдруг входит мулла (священник) высокого роста, с черной бородой и садится правее паши. Паша ему сказал что-то по-турецки. Мулла взглянул и, к величайшему удивлению наших, спросил по-русски:
– Что вам желательно?
– Я имел честь объяснить генералу всё, что следовало, и больше ничего не могу прибавить, ответил Куткин.
Мулла замолчал и даже на вопрос поручика, где он научился говорить по-русски, не ответил ни слова. Вскоре принесли второй конверт. Турки принялись читать и снова усмехаться над русскими. Тут уже Куткин не выдержал и спросил: «Не касается ли нас содержание полученной бумаги?» Паша с улыбкой на лице объяснил так хитро, что ничего нельзя было понять – да или нет.
Наконец, в одиннадцать часов ночи получена была третья бумага. Пробежав её глазами, паша встал и торжественно произнес по-французски: «Его превосходительство генерал Осман изволил согласиться на предложение вашего начальника отряда. Мы не будем стрелять, если с вашей стороны, конечно, тоже не будет огня. Затем можете ехать».
Стараясь не показать, до чего они были рады убраться, Куткин и Рябинкин тихо поклонились и попросили провожатого до цепи. Паша ответил, что сейчас придёт конвой. Действительно, явились пять солдат с ружьями и поехали вперёд, указывая дорогу, но через шагов триста из пяти верховых остаётся только один, да и тот, махнув рукой и произнеся: «бурда» (здесь), – тоже исчез.
«А вдруг как хватят залп нам в затылок», – подумал Куткин, но ничего не случилось, хотя положение их все-таки было скверное: дороги в темноте найти не могли, и легко казалось попасть снова на турецкий редут. Разговаривали они шёпотом:
– Счастье наше, брат, что перестрелки действительно не было, – говорил Рябинкин, – а то, представь себе, каково бы они с нами, парламентёрами, поступили, просившими не стрелять сегодня, если бы наши первые открыли огонь.
– А я полагаю, что турки потому и держали нас так долго у себя, чтобы посмотреть, действительно ли наши не будут стрелять, – заметил Куткин.
Когда оба товарища вернулись домой, то от счастья готовы были обниматься со всеми. |
Слава нашего оружия