№20 о. Александр (САВИЧЕВ) (Украина, Севастополь) Геннадий Харитонов

Геннадий Харитонов

Геннадию Харитонову так и не дали закончить тбилисскую консерваторию. Помешали "уполномоченные по делам религий" – кроме занятий он успевал справляться с обязанностями регента тбилисского патриаршего собора.

Смоленск он вспоминал с удовольствием. Владыка Феодосий часто брал его в Москву: дипломатический вагон, хрустальные графинчики. И это в те далекие семидесятые. Уже в Ялте он получал печальные письма от владыки, где тот жаловался, что за весь Великий пост так и не пропели его любимое минорное "Алилуия", звал вернуться. Но Геннадий был удивительный человек. Он НИКОГДА не возвращался назад. Только вперед.

Я ушел служить в армию. Провожали меня два человека: мама и Геннадий. Далее, с чужих слов, у Геннадия назрел очередной скандал. Типичный бред церковной глубинки: какие-то "праздничные" выплаты, подписи… И в этот момент он получил официальное приглашение от патриарха Пимена приехать в Москву и взять на себя бремя управления патриаршим хором в Елоховском. Какая-то сопрано из патриарших была в Ялте, записала хор на магнитофон и дала на прослушивание Святейшему – Пимен был удивительно музыкальным человеком. А после смерти Комарова хором управлял какой-то отвратительный временщик, убегавший неизвестно куда сразу после "Достойно". Вот так на ходу и одевал кепку.

На хорах в Елоховском был портрет Комарова – вдохновенное лицо, руки в дирижерском взмахе. Говорят, что за две недели до смерти он еще с блеском управлял хором. Геннадий уехал в Москву. Вершина творчества. В мои приезды я с наслаждением впитывал его рассказы. Святейший интересовался каждым новым произведением. Вернее, обязанностью Геннадия была презентация всего предназначенного к разучиванию. Он шел в покои, садился за рояль, играл, наверняка пел фальцетом партию сопрано, как это было в Ялте. И Пимен давал "добро". На каждое богослужение патриарху в алтарь подавался список всего, что будет петься. А после каждой Литургии в обязанности Геннадия входила послеобеденная часовая прогулка с патриаршим протопресвитером Матфеем Стаднюком – опять таки обсуждался хор. И вот в такой обстановке творилось чудо патриаршего хора. Когда, зайдя в Елоховский, можно было замереть от безмолвного восторга – "Святейший Владыко, бла-го-сло-ви". Из ля-минора через седьмую натуральную в до-мажор, затем дивная кульминация на прозрачном сексте (тенор и сопрано-соль, у альта-до), и через фа-мажор и ре-минор возвращение к исходной гармонии. Сыграйте – вам понравится. Векторы души устремлялись вверх и ты был готов внимать истовости Третьякова, Кастальского, Чеснокова, Гречанинова.

Еще немного о Ялте. Геннадий разучил с нами массу композиций Львовского: там не к чему придраться. Они эстетически безупречны. Неудивительно: Львовский был регентом Исакиевского собора в Петербурге. Там бы другого не "держали". В дневниках Николая Японского их автор описывает чувства от услышанного в Исакиевском. Но мы освоили не только Львовского. Однажды в Ялту приехал глава Финской православной Церкви Павел. Вот уж владыка… После Литургии он сказал с амвона, что на хорах стоят не люди – ангелы. "И вам непременно надо осваивать Кастальского, Чеснокова". Геннадий дома достал удивительной сохранности печатные партитуры, долго играл, бурчал недовольно: "Знал бы Павел, какого уровня хор нужен для этой музыки". И все же взял в работу несколько произведений: "Малое славословие" – Кастальского, "Великое" – Чеснокова и так далее. "Великое славословие" Чеснокова мы уже пели, когда в Александро-Невском соборе служил всенощную болгарский патриарх Максим. Длиннющие лиги, мелодии чисты как родниковая вода. Почти Палестина. Они подобны взмахам серафимовых крыльев – я этих крыльев не видел, но СЛЫШАЛ… и пел.

Любаня скандировала финальное "Святый Боже". Проникновенный ответ мужского хора (на пианиссимо) тонул в зеленоватом сумраке, стекавшем с альфрейной росписи стен. И сверкающий, почти горизонтальный столп солнечного света пробивал этот сумрак от открытых дверей до Царских врат. Да, забыл! Еще мы блестяще исполняли "Кто Бог велий" Смоленского и его же стихиры Пасхи. Регенты, возьмите партитуры этих произведений, сыграйте! Вернее, попробуйте сыграть. Представьте, как это должно звучать. Эта музыка терпит только ОДНО прочтение, достойное ее величия. Соприкосновение с ней избавит любого из вас от захолустного снобизма. И считайте, что вы получили прививку от безвкусицы.

Когда в Москве начали готовиться к тысячелетию крещения Руси, патриарх благословил Геннадия готовиться на грамзапись. Матвеев записывал хор в родном храме на Ордынке. А вот Геннадий ездил в Черкизово – Церковь пророка Ильи. Дивная акустика – в отличие от Елоховского. Есть предание, что после смерти Комарова патриарший хор был предложен Матвееву. Он указал на эту самую акустику и потребовал увеличить штат хора где-то до размеров Синодального. Деньги решили сэкономить. Матвеев остался на Ордынке. Возможно, благодаря этому ход истории привел в Москву Геннадия Харитонова. Как известно, история не терпит сослагательного наклонения. И слава Богу.