 Отчаяние
Сейчас почти все делают бизнес. Кто-то по-крупному, кто-то по-мелкому. Кто-то торгует нефтью, кто-то папиросами, кто-то просто-напросто просит милостыню, используя её не для приобретения хлеба насущного, а как изначальный капитал. И затрудняешься определить, кто по-настоящему нуждается, а кто просто «работает». Электрички, автобусы, троллейбусы, метро, подземные переходы – вот места главного рассредоточения милостыньщиков. Многие из них работают, как артисты на сцене. Да, вот уж раздолье талантам. Кто-то ведь из себя такое изобразит!!! Лицо перекрючит так, что, не поймёшь то ли рот на лоб наползает, то ли нос на глаз; ноги вверху сведёт, в коленях переплетёт, внизу их расставит, ступни скосолапит и к тому же противным-препротивным плаксивым голосом канючит: «Помогите инвалиду на пропитание...» Не хочешь, а поможешь... Поможешь, чтобы только не видеть, чтобы только прошёл мимо. Потом глядь, в тамбуре, при переходе из вагона в вагон, он уже совершенно нормальный человек (хоть беги следом и отнимай милостыню). Кто без руки, кто без ноги, у кого глаз завязан, у кого – вся голова. У кого квартира сгорела, у кого деньги украли, кому на билет до Магадана не хватает, кто срочно ложится в больницу на операцию. И это всё, выходит дело, из нашего, не такого уж и толстого кошелька. Одним словом, – вымогатели. Плохо то, что их полчища затмевают настоящих бедствующих. Глядя на этих «артистов», сталкиваясь с ними и не единожды, уже во всех остальных сомневаешься. Легче, конечно, поверить, чем не верить, но... с другой стороны, а почему я должна отдавать своё, кровью и потом заработанное кому-то? Тому, кто хочет просто нахаляву нажиться на этом. Вот и проходишь иногда, мимо настоящего человеческого горя проходишь, проходишь с оправданием (а вдруг опять нарвёшься на неискренность), спокойно проходишь, словно не видя и не слыша, закостенев изнутри. Надо сказать, это стало довольно-таки привычным для меня в последнее время. Но вот однажды сложившиеся обстоятельства просто вынудили меня выйти из состояния моей внутренней закостенелости.
Случилось это не в электричке, не в метро. Случилось это на улице нашей Москвы, в одном из более-менее респектабельных её районов. Я, может быть, и в этот раз прошла бы опять мимо, но мне нужно было не идти, а ехать. Троллейбуса же слишком долго не было, а когда долго находишься в одном месте, невольно начинаешь подмечать все нюансы происходящего вокруг. В общем, молодой парень в камуфляжной солдатской форме на инвалидной коляске сновал (если это слово подходит тут) среди прохожих. Он молчал. Но было ясно, что снует он не просто так, было ясно, что он просит, молча просит. Но не у всех... Он подъезжал к хорошо одетым, холёным, гладким, упитанным, внешне преуспевающим мужчинам с элегантными кейсами в руках. Да, именно к ним подъезжал парень. Заглядывал им, как голодная собака, в глаза и, как та же самая голодная собака, провожал их некоторое время у ноги, усиленно вертя колеса своей коляски. Но бизнесмены, или как их ещё назвать, гордо шествовали вперёд, не опуская голов и не притормаживая ни на секунду, по своим, вероятно, особо важным, конечно же денежным делам. В течение часа ни один!!! Ни один из них не подал парню ни копеечки (может, быть, мелочи у них не было?) Они проходили мимо него, как мимо пустого места, не замечая ни инвалидной коляски, ни культюшек (ноги были отрезаны почти по пах), лежащих в ней, ни просящих, даже умоляющих его глаз. За парня было обидно, за бизнесменов стыдно... В общем, эта сцена очень бередила сердце. Необходимо, просто необходимо было поскорее как-то её закончить. Я зажала деньги в руке и ринулась навстречу парню. Он попытался увильнуть от меня. Но я успела всё-таки перехватить его и высыпала деньги ему в коляску. Его лицо вдруг исказила страшная гримаса боли.
– Дура! Возьми свои деньги обратно, – сквозь зубы прошипел он.
– Дура?! Я же хотела... – совсем растерялась я.
– Возьми, говорю, – он быстро подъехал ко мне и схватил меня за руку.
Я со злостью выдернула свою руку из его руки:
– Не возьму, от чистого сердца помочь хотела, а ты ещё фордыбачешься.
– Да иди ты со своей помощью – он загрёб из коляски пригоршню моих металлических рублей и швырнул их, чуть ли мне не в лицо. Моя подачка с мелодичным звоном рассыпалась у меня под ногами. Все, кто был на остановке остолбенели. Парень побледнел как полотно... После всеобщей минуты молчания – замешательства, – он резко развернул свою коляску и устремился на проезжую часть. Машины с противным визгом тормозов объезжали его. Мы с одной женщиной бросились за ним. Нам удалось уцепиться с двух сторон за спинку и ручки коляски. И мы, несмотря на его неистовое сопротивление, выволокли его вместе с его коляской на тротуар и отвезли в укромное место – подальше от свидетелей всей нашей сцены. Парень явно был не в себе. Он больше не сопротивлялся. Чувствовалось, что всё его тело как-то обмякло, он не поднимал на нас глаз. Мы ждали. «Простите, простите, ради Бога простите», – через некоторое время забормотал он: «Я не хотел вас обидеть».
– Пустяки, пустяки... не переживай, не надо так, – старались успокоить его мы.
– Мне в общем-то хватает пенсии... родители помогают... Но... за что, за что? Так с нами?! Они тут крутые, довольные, богатые, сытые... А мы там в Чечне... За них?! За что?.. Друг мой погиб... Я вот теперь ни на что не гожусь... Инвалид... А они даже не обращают внимания. Носы воротят, как от падали... За что?.. За что?.. И хоть бы один поделился своими зелёными...
Что мы могли ответить ему на это?.. |
Наша словесность