Сергей Лебедев - родился в 1949 году в Рязанской области в семье офицера. Живёт и работает в городе Тольятти. Ранее практически не печатался, если не считать публикации отдельных стихов в тольяттинской газете «Вольный город», в журналах «Книжный клуб» и «Предупреждение», в сетевом литературном альманахе «Литературная губерния», в литературном альманахе «Приокские зори» в №№2,3 за 2010г. Выпустил самиздатом три сборника стихов «Кто измерит года», «Послевкусие», «Лесная дорога», повесть «Мой отец – офицер». «Стараюсь придерживаться выбранного направления в поэзии – писать простым, не заумным языком, без туманных намеков и ложного глубокомыслия. Предлагаемые мной стихи посвящены родным для меня местам - лесным просторам Поветлужья, Жигулям».
Лесная дорога
Лесная дорога, лесная дорога…
Трава зеленеет у строгой сосны,
Белеет березка – моя недотрога,
Люблю я красоты лесной стороны.
Дорога играет извилистым боком,
Внезапно ныряет в глубокий овраг,
Сбегаю по ней я ребяческим скоком,
Здесь запах крапивы, и холод, и мрак.
Отсюда мне кажется, что из оврага
Дорога на небо ведет, к облакам,
Но только туда мне пока что не надо,
И молча наверх, поднимаюсь к дубам.
Желтеет листва, словно дынное лето,
Но утром дохнул на них легкий мороз,
А между дубов изумрудного цвета
Замшелые ветви погибших берез.
У розовых сосен на солнце согрелся
Большой муравейник в медалях за труд,
Его наградили листвою от сердца
Березы и клены, что рядом растут.
Лесная дорога, лесная дорога,
С тобою я был, как в гостях у родни.
Я шел бы и шел по тебе от порога,
Люблю я красоты лесной стороны!
Утро в Жигулях
В изумрудной траве костяника,
Как рубины в оправе, горит.
Утром рано – спокойно и тихо,
Лишь синица на хвое звенит.
Прорывается луч сквозь завесу
Сонных листьев дубовых куртин,
Чуть заметно колышется ветром
Нить серебряных паутин.
Просыпается лес, и кошмары
Убегают в дальний овраг,
Как овец их в свои кошары,
Загоняют тревога и мрак.
А в лесу снова звонкие споры
Заведут стаи утренних птиц,
И росой Жигулевские горы
Смоют заспанность с каменных лиц.
В канале
А на цепях к швартовой стенке,
В канале брошены суда,
Поджав озябшие коленки,
Остались краны без труда.
Вода холодная стучится
В пустые трюмы кораблей,
И старые насупив лица,
Шлюзы стоят без фонарей.
Холодный ветер над каналом
Натащит снег на Жигули,
Ни в чем как будто не бывало,
Бортами жмутся корабли.
И ждут они удара рынды,
Отдать швартовы, лечь на курс,
И трюмы барж пока открыты,
И ждут они фрахтовый груз.
Закрыта навигация и Волга.
А в клюзах якорная цепь.
Но до весны совсем не долго;
Начнут суда работать и гудеть.
Пока ж не верят, что закрыта,
И рады утренним волнам,
Но льда окованные плиты
Мороз укрепит по бортам.
С теплом весны придет удача,
Проснется якорная цепь.
Зимою с верностью собачьей,
Судам и мерзнуть и терпеть.
***
Старой деревни прогалина узкая,
Тени легли от дородных берез,
Темные окна в наличниках грустные,
Кто же всю радость отсюда увез?
Бурые бревна избы пятистенной,
Улицы в тихой мольбе,
Кто же из пращуров дом этот сделал,
Радость познавший в труде?
Мне никогда не узнать о прошедшем.
Дед был крестьянин, его уже нет.
Старый «журавль» о былом и ушедшем,
Тихо со стоном бормочет в ответ.
Пращуры были крестьянского рода,
Сеяли рожь, чечевицу и лен,
Свёкла, капуста росли в огородах,
К лесу за ягодой шли на поклон.
Рыба водилась в широкой Ветлуге,
Зверя в берлоге дружина брала,
Травы густели на пойменном луге,
Звоном и верою церковь звала.
Пращуры, пращуры, ваши старания
Все под кладбищенский крест,
Но хорошо, что остались названия
Милых, красивейших мест.
Вот я иду деревенскою улицей,
Тени на ней от дородных берез,
Темные окна и взгляды их грустные,
Кто же всю радость отсюда увез?
На теплоходе
Белыми барашками из стада
Разбежались волны по Оке,
Ничего мне, милая, не надо,
Счастлив я пейзажем на реке.
Тучи хмурят небо надо мною,
И Ока спешит из этих мест,
Ивы опушились над водою,
Посреди деревьев вижу крест.
Облупились стены старой колокольни,
Крест из-за деревьев смотрит на восток,
От картины этой стало грустно, больно,
В горле от волненья у меня комок.
Заросла дорога вербою у храма,
Даже нет намека на жилье людей,
И напрасно волны бьют в песок упрямо,
Кое-где остались лишь следы зверей.
А над храмом дует только ветер вольный,
И какой нам будет от него завет?
Из-за леса долго зрима колокольня,
Словно аркой звона смотрит она вслед.
Среди волн игриво бегают барашки,
Ну, а от пейзажа загрустил я сам,
Над рекою тучи – черные монашки,
И с печалью тихо слезы льют на храм.
Возвращение
Памяти Соловьева Василия Михайловича, моего дяди,, награжденного в боях на Ленинградском и Волховском фронтах орденами Отечественной Войны, Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги».
Мой дядя, капитан пехоты,
Отвоевав свое с лихвой,
Вернулся командиром роты,
На радость матери – живой!
Два ордена и две медали,
И гимнастерка без погон,
Он на войне друзей оставил
И свой стрелковый батальон.
Собрались вечером сельчане;
«Ты расскажи нам, капитан,
О том, что в сводках умолчали,
Что пережил и видел сам».
«Прошел болотистые топи,
Дороги, чахлые леса.
Душа в окопе злобу копит,
Что немец бьет нас без конца.
Закрыв собой Неву и город,
Мы гнили в волховском аду,
Довел до людоедства голод,
Сам я не видел, но не вру.
У каждой пушки пять снарядов,
В атаку – дюжина патрон,
И мины вой услышав рядом,
Одной молитвою спасен.
А немец сыплет нам листовки.
Зовет, а это пропуск в тыл:
«Бей командира, брось винтовку.
Когда ты ел? Уже забыл?».
Но мы стояли. Наши люди
Держали немцев, словно щит.
Я все до смерти не забуду,
Как каждый день мог быть убит.
Вот на Лелявинском плацдарме
Хоронит роты месяц март,
Когда наш батальон ударный,
В грязи воронок ловит фарт.
Была там, помнится, атака;
Бежим по зеркалу земли,
Ни тела, ни души не спрятать,
Мы в рост на пулеметы шли.
Конечно, Новгород не взяли,
Умылись в собственной крови,
Кто жив остался, с болью ждали,
Когда нас выручат свои».
И капитан замолк надолго,
О чем он думал, ясно тут,
А над селом с людскою болью
Сельчане песню запоют.
И в ней прославлены герои,
Что защищали Ленинград,
И каждый многого достоин…
Но жизнь дороже всех наград.
Мой дядя, капитан пехоты,
Он боевые видел сны.
Но скупо жизнь подарит годы,
Лишь двадцать лет после войны. |