Александра Королёва, заместитель главного редактора еженедельной газеты «Наша Губернiя» - выпускница Московского государственного Университета имени М.В.Ломоносова, факультета журналистики. Трудовую деятельность начала в газете «Комсомольская правда», в отделе литературы и искусств. Затем работала корреспондентом в журнале «Крестьянка» и старшим редактором испанской редакции журнала «Советская женщина» (переименованном впоследствии в «Мир женщины»). С началом перестройки приняла участие в создании и становлении Издательского Дома «Подмосковье», в качестве редактора отдела культуры и науки еженедельной газеты «Подмосковье» (на основе которой и возник Издательский Дом с одноименным названием). Эта газета занимала в ту пору 2-е место по тиражу среди еженедельников (уступая только «Аргументам и фактам»), что свидетельствует о ее высоком рейтинге у читателей. Причина этого заключается в искреннем служении журналистского коллектива Родине, ее Высшим Идеалам, в понимании необходимости быть справедливыми, нести людям Свет, сея Разумное, Доброе, Вечное. Справляться с поставленной сверхзадачей позволяло знание страны, людей ее населяющих, вынесенное из многочисленных командировок. За свою творческую деятельность А.Н. Королёва остается верной одной идеи – нравственного воспитания человека, о чем свидетельствуют ее публикации в различных газетах и журналах, выходившие как в советское, так и в постсоветское время. Эта же идея отражена в ее книге «Наверное, показалось…», изданной в 2005 году, при содействии Союза писателей России. А.Н. Королёва - член президиума Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры (Московского областного отделения), а также член Центрального Совета ВОО ВООПИиК. За свою профессиональную деятельность А.Н. Королёва награждена:
Диплом Союза журналистов России,
- свидетельствующий о том, что А.Н.Королёва является лауреатом Всероссийского конкурса на лучшее журналистское произведение 1995 года, в номинации «Очерк» (26 января 1996 год).
Почетной грамотой Союза журналистов России:
- За большой вклад в Российскую журналистику и в связи с 30-летием творческой деятельности (5 ноября 2006 год).
Грамотами от Центрального Совета ВОО ВООПИиК:
- За высокий журналистский уровень публикаций по сохранению, пропаганде и использованию памятников истории и культуры (23 апреля, 2003 года);
- За участие в работе Общества по сохранению и популяризации историко-культурного наследия Отечества и в связи с 40-летием Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры (2006 год).
Дипломами Международного Центра Рерихов, Музея имени Н.К.Рериха:
- За большую конкретную работу в деле становления и развития Центра-Музея имени Н.К.Рериха (9 октября 1999 год) – Диплом к медали «Святослав Рерих»;
- За большой вклад в науку и бескорыстное служение культуре (7 октября 2002 год) – Диплом к медали «Ю.Н.Рерих»;
- За активную помощь и поддержку деятельности Центра-Музея имени Н.К.Рериха (8 октября 2004 год) – Диплом к медали «100 лет. С.Н.Рерих».
- За вклад в сохранение и развитие художественно-философского наследия Рерихов (9 октября 2008 год) – Диплом к медали «80 лет Центрально-Азиатской экспедиции Н.К.Рериха».
Кроме того, есть Благодарность от Министерства культуры и массовых коммуникаций РФ за многолетний плодотворный труд в СМИ и Почетная Грамота от того же министерства за большой вклад в развитие культуры и массовых коммуникаций. И это, не считая грамот и благодарственных писем, полученных в советский период работы в периодической печати.
Я оглянулась
«Французские лирики XIX века. В переводах Светланы Замлеловой», Москва, «Художественная литература», 2010 год, 193 стр., илл., суперобложка.
Открывая эту книжечку карманного формата, изданную в Год Франции в России, невольно подумала: не страшно ли было неизвестной переводчице браться за такой труд? Ведь избранные ею поэты: Виктор Гюго, Альфред де Мюссе, Шарль Леконт де Лилль, Шарль Бодлер, Поль Верлен, Тристан Корбьер, Альбер Самен давно переведены, в свою очередь, поэтами с громкими именами – И. Тургенев, А. Апухтин, В. Брюсов, Вс. Рождественский, М. Лозинский, Ин. Анненский… Их переводы вошли в антологии, изучаются, как образцы переводческой культуры, в университетах…, но в том-то и интрига. Ведь, судя по всему, молодой автор намерен был сказать свое веское слово, т. е. не вполне согласен со своими, так сказать, старшими товарищами по перу.
Как составляется книга-малютка, как выбираются те или иные стихотворения для столь камерного издания – тайна великая натуры творческой. Но ведь и сами по себе переводы - занятие для утонченных натур, если только оно не поденный труд для них. А для Светланы Замлеловой уже точно не единственно возможный хлеб. Она – писатель, а по образованию - музейный работник, психолог. Одна профессия помогает ей со знанием дела углубиться в исторический материал, другая – окунуться в глубины человеческого сознания, третья виртуозно распорядится словом.
Слова, слова, вы как огоньки в степи… Огоньки эти способны высветить такие закоулки души, что читатель, обращаясь к слову, доверяясь переводчику, способен испытать благодарность тому, кто выстроил для него столь чудесный мост через века, приблизив родственную душу. Как это происходит? Тут, в переводчике, проверяется умение точно формулировать чужие мысли, сказанные на не родном ему языке, но всполохами пожара обжегшие, прежде всего, его душу или, наоборот, умиротворившие ее. Пленительное это занятие сверять с личными переживаниями, со своей натурой и характером другую личность, тем более отстоящую от тебя более чем на сотню лет назад. А почему так? А потому, что «Себя хочу, к себе лечу!» – могла бы воскликнуть творческая личность вослед за Мандельштамом. Выразить то, что чувствую, как понимаю, как стражду. О! Для этого надо много смелости и ясности мысли. У Светланы Замлеловой все это есть и приятно сказать такое без всякой лести.
Принимаясь читать ее переводы, с сомнением положила рядом фолиант, издания 1977 года. Сравниваю. Вот «Альбатрос» Ш. Бодлера в переводе В. Левика: «Временами хандра заедает матросов, / И они ради праздной забавы тогда / Ловят птиц океана, больших альбатросов, / Провожающих в бурной дороге суда…».
Перевожу взгляд на книжку-малютку 2010 года, труды С. Замлеловой, то же стихотворение, но начало звучит иначе: «От плаванья устав, порой забавы ради / Поймают моряки огромных белых птиц, / Что рядом с кораблем летят вдоль водной глади - / Бесстрастных спутников, не знающих границ…» Чувствуется иной ритм. И только дочитав оба перевода до конца, понимаю, как нарастает страсть во втором переводе и как бесстрастен остается и монотонно ритмичен, словно, качаясь на морских волнах, В. Левик – предшественник С. Замлеловой: «Так, поэт, ты паришь под грозой в урагане, / Недоступный для стрел, непокорный судьбе, / Но ходить по земле среди свиста и брани / Исполинские крылья мешают тебе». Перевел, словно, констатировал и… успокоился. О, нет, такая смиренность С. Замлеловой не по душе, она неистовствует: «Так и с тобой, поэт! Гремит твой голос вещий, / Ты с бурями знаком, тебе неведом страх. / Но изгнанный с небес – ты чернью обесчещен, / И крыл твоих удел – лишь путаться в ногах». Мысль, ради которой было написано стихотворение, мне показалось, тут звучит сильнее, мятежнее.
В стихотворении Ш. Бодлера «Человек и море», в котором говорится о двух стихиях – душе человека и, подобной ей, бескрайней морской душе, и о сердечном к ней устремлении человека, поэт, насытившись аллегориями, приходит к выводу и вот как его излагает В. Левик: «Но вам не развязать сурового заклятья: Сражаться насмерть вам назначила судьба; И вечный ваш союз есть вечная борьба. О, близнецы-враги! О, яростные братья!»
Куда как лаконична С. Замлелова: «Но никогда вам не сомкнуть объятья - Меж вами ненависть который век подряд, И примиренья голос вами клят. О, вечные враги, о, злые братья!» Ни капли академизма, ни капли стремления затушевать свою личность. Словно амазонка, открыта ветрам и стрелам, но бесстрашная и несгибаемая со щитом из ярых слов.
Читаю «Мерзкий пейзаж» Т. Корбьера в переводе С. Замлеловой: «Над развеянным прахом опять Похоронного звона волна. Чтобы ночь кое-как скоротать, Червяков пожирает луна. Где-то проклятый спит домовой, Ухмыляется злобно чума. А в зловонной траве луговой Зайца-знахаря спрятала тьма. Мертвецов панталоны и блузки Разложила сушить Трясогузка. Смотрит солнце волчье вниз, Как малютки смердящие жабы На грибы вскарабкались, дабы Заунывный пропеть вокализ».
Но для Бенедикта Лившица это всего лишь «Скверный пейзаж», т. е. плохой, но еще не мерзкий, а между тем, смотрите: «Песок и прах. Волна хрипит и тает, Как дальний звон. Волна. Еще волна, - Зловонное болото, где глотает Больших червей голодная луна. Здесь медленно варится лихорадка, Изнемогает бледный огонек, Колдует заяц и трепещет сладко В гнилой траве, готовый наутек. На волчьем солнце расстилает прачка Белье умерших – грязное тряпье, И, все грибы за вечер перепачкав Холодной слизью, вечное свое Несчастие оплакивают жабы Размеренно-лирическим «когда бы». Только ли все скверно тут? Не отвратительно ли, не мерзко ли?
Вообще, сравнивать поэтов-переводчиков – занятие неблагодарное и не мое это дело. И читатель, бывает, что читает по-разному. Одному нравится одно, другому другое. Все люди разные, нет одинаковых и одинаково воспринимающих поэзию, тем более. Есть особенности личности. Есть и особенности восприятия слова. Наконец, есть разный, человеческий опыт. А еще, думается, Время - дни нашей жизни сами по себе диктуют стиль перевода… Ну, когда это творец был совершенно свободен? Спорный вопрос. Он зависим всегда: от доминирующей в данный период времени, но чуждой его натуре традиции, от личных устремлений, от существующей на тот момент цензуры, от моды, наконец... А уж сравнивая издания 1977 года и 2010, тут, кажется, комментарии излишни.
Читала С. Замлелову, а мне слышались, то Северянин, то Гумилев и даже… Кольцов. Ее переводы… более русские, что ли, по темпераменту, по стилистике, по яркой словесной окраске. Но это оттого, что вышеназванные французские поэты явились предтечами русского символизма и влияние их испытали на себе многие наши поэты рубежа конца XIX – начала XX веков.
Не хочется утомлять читателя обилием сравнений. Главное сказано, пусть каждый, кто прочтет, сделает свой вывод. Я же, закрывая маленькую книжечку лирических стихотворений, испытываю к переводчице чувство признательности уже за то, что она невольно вернула меня в счастливые годы учебы в университете. Когда я жила богатой внутренней жизнью, когда можно было читать хорошие книги, блестящих авторов, а сдача экзаменов превращалась в удовольствие поговорить с преподавателем о том, что дорого душе твоей, об истинных сокровищах человеческого духа, рассыпанных буквально под ногами, но многими почему-то незамечаемых. Потом, после учебы, потянулись годы упорного труда на ниве журналистики, порой окрыляющие, а то и опустошающие душу годы борьбы за себя. Годы ухода от себя… И вот по новому переведенные С. Замлеловой известные со студенческой скамьи стихи сейчас не просто навеяли воспоминания, но пробудили меня, связав воедино то, что дробится быстротекущим временем, деля жизнь человеческую на периоды, многие из которых, увы, стираются из памяти. «Себя хочу, к себе лечу». С позиций своего времени переосмыслить пройденный тобой путь весьма нелишне и даже полезно. И за эту работу над собой, невольно проделанную мною при чтении небольшой книжицы, я благодарна не просто знакомым поэтам, а прежде всего, переводчику, чутко слышащему свое время.
Газета "Московский Литератор" |