№23 Сергей КАЗАРИНОВ (Россия, Москва) Влюблённый

Влюблённый

Отрывки из повести

ЛЮБИМОЙ МНОЮ МОЛОДЕЖИ ЛИХИХ 90-х ПОСВЯЩАЕТСЯ…

СПАСИБО всем авторам русского РОК-Н-РОЛЛА и бардовской песни 90-х годов за их волшебное творчество, за вдохновение и энергию в написании повести.

СПАСИБО Московскому институту ЦНИГРИ и лично геологам Казаринову Сергею Львовичу и Левину Владимиру за возможность личного пребывания автора в описываемых местах.

СПАСИБО писателю Сергею Алексееву, творчество и идеи которого упоминаются в нескольких главах повести.

СПАСИБО Фридриху Ницше и Богу….

С любовью,

Сергей Казаринов.

Молодой человек, воспитанный на музыке и текстах рок-н-ролла, жизнеутверждающей философии Ф. Ницше, познает мир. Валентин – горячая, страстная натура, активно любящая Жизнь и людей в ней, обожествляющая красоту духа и сердца.
К чему придет любящая душа, если не впустит в себя Бога?
Повесть об относительности и  многогранности мировых понятий Добра и Зла, Любви и Красоты, представленных на фоне смутного времени постсоветской России.
Повесть написана в стиле реализма с элементами психаделлической, психотропной мистики.
Жизненные пути героев имеют продолжение в последующих произведениях.

…И все-таки его нельзя было назвать «безбожником». У него был бог! Великий и могущественный. Даже не бог, а БОГИНЯ… Неповторимая и неуязвимая в своей власти Женщина. Ирина, «Иришка», – так она просила ее величать, хотя была она Валентину матерью…

Маленький мальчик, школьник, подросток и, в завершении, юноша жил рядом с этим богом всю свою жизнь до семнадцати лет. И всегда где-то рядом пребывала эта царственная, красивая и грациозная дама. Она не стеснялась себя, двигалась по жизни и по квартире уверенно, демонстрируя всему свету свою мощь и красоту.

Казалось, не может быть в мире ничего такого, что лишило бы Иришку ровного спокойствия и хладнокровия. Она не очень любила улыбаться – не по причине своей внутренней мрачности, а, просто банально решив, что ей это не идет. Но никогда не забывала озариться милой лукавинкой «по ходу пьесы». На великолепном лице этой женщины как бы читалось вечное утверждение «О Господи! Это все такая… лажа!» Брюнетка, обладающая крупными формами тела, которые ни в коей мере не убавляли тигриной грациозности каждого ее движения. И медленность, плавность во всем и всегда. Такая мама досталась мальчику Вале.

…Он все-таки был «папин сын», хотя любил гораздо сильнее свою «Иришку». Ведь это была Богиня, а как можно любить простого смертного сильнее божества.

Друзья семьи Кремовых непременно скажут – какая замечательная, дружная и гармоничная семья!  Какая жена досталась ведущему инженеру престижного НИИ Павлу Кремову! Ирина работала простым клерком где-то в жилищной конторе, но что это за показатель – где работает ТАКАЯ ЖЕНЩИНА! Ей, Ирине, казалось, было абсолютно фиолетов ее статус – такие прекрасно себя чувствуют и в избушке лесника, и на шикарном ложе миллиардера, и в малогабаритной «трешке», выделенной за заслуги ведущему инженеру, доктору каких-то там физнаук. Какая ей разница! Богиня живет своей природой и наслаждается своей мощью везде и во всем. Ей не до страстей смертных, которые пока еще не перестают думать, что за божество надо бороться, «работать локтями», добиваться каких ни то жизненных успехов… Как они смешны!  На забавный мир конкурирующих «обезьян собственного идеала» свысока взирает ОНА. Глубоко внутри ей даже все равно, какая из обезьян выиграет гонку, ведь они всю жизнь «строят» свое «счастье» (вот, блин, только ни фига не строится что-то…),  а она с рожденья счастлива по определению. Нет, все-таки не с рожденья, а с момента, когда девочкой осознала себя и разрешила быть самой собой. То есть с того самого момента, когда осмелилась признать себя Богиней, небожительницей. «Господи! Какая же это все… лажа!»»…

Дверь номера издала  непередаваемый звук и слетела с петель. Одновременно с этим раздался громкий и резкий крик

– Ложись, падла! Мордой на пол!!! Стволы брось!! Милиция!

«Милиция» подействовала безотказно. Двое подельников Малюты отпрянули от неподвижного  Валентина, резко отбросили ружье и исполнили приказ. В проеме стоял Викентьич – тоже со стволом, наведенным на одного из бичей.

– Лежать. Б…, кому сказано, – уже спокойней, с металлом в голосе произнес он. – Головы не подымать, пристрелю!!!! – да эти умудренные подобным опытом люди и так не подняли б своих бедовых голов. Валентин очнулся, и тут же скорчился от неимоверной боли во всем теле.

– Да, парниш! – вполголоса обратился к нему геолог, – я как чуял, что за тобой только с оружием можно идти… Эх, молодь, не бережете вы себя... – улыбка озарила его симпатичное лицо. – Собирайся, что ль, по-бырому, вездеход у дверей.

Парень поднялся-таки, это ему стоило неимоверных усилий превозмогания боли.

– Начальник! Миленький!! – ворвалась в номер Маха с початой поллитровкой в руке, –Токмо увези парнишечку отсель, навсегда увези… Не жить ему теперича здеся,  это точно… – она обливалась пьяными слезами ужаса.

Геолог окинул взглядом экспозицию, мысленно спрашивая: «А это… как?»

– Все, все обустрою! – женщина прерывающимся шепотом заговорила ему в ухо, – Токо вот ушел недавно, в тайгу ушел, не заплатив… каменщик один окаянный… На него и свалю, как участковый явится… Иди, касатик, иди, и Вальку мово только забери.. Не жить ему тут, не жить соколику…

– Ну смотри, тетка! – грозно шепнул в ответ Викентьич, – не дай Бог натрендишь чего!

– Ничего, ничего, дружочек! Ради Валечки на все пойду… Он, начальник, знаешь какой?  Он, соколик мой, и святой и дьявол в одном, и святой, и дьявол.. Очень я люблю его, паренька этого… Увези скорей, а то Малюта очнется и…

…Судя по крикам и стонам из дальнего номера, Малюте предстояло очнуться в поселковом медпункте.      

– Давай, Лён, принимай техника – Викентьич за руку подтащил к выходу Валентина. В коридоре стояла ошарашенная девчушка.

– Ну ты, блин, и «Влюбленный»… Мастер найти на свою задницу приключений, – она восхищенно стиснула его ладонь.

С трудом держащийся на ногах  юноша опять отшатнулся от нее, как от объекта, несущего особую опасность. Откинув резко голову, он вскрикнул от нечеловеческой боли в поврежденной челюсти.

– Да что с тобой, право! – повысила голос «папина дочка», и прыснула смехом прямо как тогда, у вертолета, – ты что, синдром девственника тут, на северах, проживаешь, что ли?

Единственное, что мелькнуло в измученной голове Валентина – неизвестно, что лучше.  Может, зря все так сложилось? Не лучше ли было все кончить единым махом с Малютиной компанией……

Стоял 1992 год от Рождества Христова. Девушка-Жизнь уже на протяжении нескольких лет пугала людей своей капризностью и неожиданно проявившейся сложностью характера. И вот, наконец, она выписала над огромной страной пируэт и из розовощекой, довольно предсказуемой и ограниченной простушки окончательно перевоплотилась в развратную, циничную и безжалостною стерву… Эти вулканические метастазы резкого взросления девушки зацепили не только угрюмых недоброжелателей, число которых на планете бесконечно, но также и втершихся  в доверие к простушке путем ублажения ее нехитрых требований, и даже бескорыстно и страстно влюбленных в нее!. Что поделать, закон развития… Переходный возраст любого организма опасен для окружающих.

Валентин Кремов учился себе в престижном ВУЗе, учился посредственно, поскольку вовсе не дорожил ничем, не имел привязанностей к времени и месту. Настолько юноше было все равно, кто он, где он и с кем он – «…все это такая лажа!». Только горячее сердце, открытое познанию и творчеству, только непрекращающийся праздник бытия! Сейчас его заметно прибавилось. Вместо застоявшейся во всех плоскостях серости и посредственности, теперь наблюдалась буквально война контрастов видимого и слышимого, вместо осточертевшего тихого болота извергались вулканы – музыка, литература, политика – новые веянья во всем! Господи! Какие же идиоты придумали, что Россия пошла по американскому пути! «Выбрали "Пепси"». Никакого иного пути у этой державы быть не могло и не может, кроме того, единого, очерченного Учителем. Человек-верблюд, человек-лев и человек-ребенок… До «ребенка» далеко как до звезд, но внезапно раскрывшиеся створки информации о другом мире, не Советском, имели эффект прорыва немыслимой силы излучения, наподобие озонной дыры. И под воздействием этого излучения в России ускорилось в крупной прогрессии перевоплощение «людей-верблюдов» в «людей-львов». Вполне резонно, что если бы у этого населения стояла цель достичь «человека-ребенка», то и не случилось бы в России «Чикаго тридцатых годов». Но совершенства не приставишь, как и свою голову.  Тем более, когда всему этому предшествовал настолько длительный период зомбирования и господства чужой воли, то и удивляться не приходится.

И, если подумать, кто же такая Девушка-Жизнь?! С одной стороны, конечно, она сама по себе существует, как и говорил Учитель, и вполне самодостаточна. Но с другой стороны, поскольку она живая, то она и выражает представления о ней каждого конкретного человека и всего глобального социума. И обретает те формы, которые  «желают» видеть вмещенные в ее сущность люди. Короче, «домработница на кухне, проститутка в постели…» и т.д. Поэтому и вознеслась она над постсоветской Россией, страной нарождающихся «людей-львов» во всем своем великолепии – стопроцентной «вамп», жесткой волчицей, продажной, ненасытной стервой, при этом чудовищно сексуальной и абсолютно непредсказуемой.

В речах Аленки все чаще и чаще слышалось имя «Грек». Девушка могла долго и истово распространяться о том, какая духовная мощь, какая удивительная жизнь была у этого «представителя новой расы». В большом количестве случаев, при их спорах, она даже говорила, «Грек считает, что…» – это особенно злило Валентина. Как будто Алене от себя и сказать было нечего.

– Это поп твой, что ли? – довольно злобно и ехидно спрашивал он ее.

Алена отвечала со снисходительной улыбкой, как обращаясь к закапризничавшему ребенку:

– Да нет! Ну, зачем же так, «Поп!» Просто Христианин с большой буквы, ЧЕЛОВЕЧИЩЕ – если хочешь так.

– Ну он, все равно, церковник, что ли, исповедник?

– Смешной ты, Валя! Неужели ты думаешь, что Вера и Бог в церкви живут? А еще считаешь себя духовно продвинутым, – она в своей манере мягко подкалывала парня, который почему-то злился. (Если бы он сам мог тогда знать, почему!!).

«Понятно, – про себя подумал он, – сектант, содержатель притона для зомбированной своей паствы под видом «духовной обители»

– Видишь ли, твой Учитель жил в прошлых веках, а мне повезло больше – я встретила Учителя в этой жизни! И он меня, можно сказать, сотворил… Я же совсем другая была года два назад! Знаешь, какая? – она лукаво улыбнулась, – такая молчаливая скромница, серая мышь снаружи и сексуальная маньячка внутри! Какая там музыка! Совершенно дикое совмещение, не знала, куда от себя такой спрятаться…

– Ну и, конечно, он познакомился с тобой на улице, завлек в свой… свою обитель, утолил все твои «мании» по полному приводу… Да ведь? Так, конечно, все и было, – Валентин почувствовал какой-то укол отвращения к самому себе, да и к Алене тоже, когда его язык и ум вдруг заговорили такие «непотребства» – и после этого, естественно, сказал, что представляет фирму Иисуса в данном регионе, и проводит набор менеджеров-учеников…

– Ваушки! Кремень, рыба моя, да ты ревнуешь??? – окончательно добила его девушка. – Глупенький, неужели это так интересно, спала или сплю я с ним? Неужели тебе это важно так, мальчик мой?!

Миазмы самоликвидации забурлили в Кремне мутной, тяжелой волной. ОН!!! РЕВНУЕТ!!! Черт бы побрал эту гирлу, неужели это – так!

Ревновать тут было абсолютно противопоказано. Ревнивец-собственник в рок-н-ролльной и хипповской среде просто не жилец. Прямая дорога к суициду, причем глупейшему и противоестественному.  Тем более, в такой «ураганной» паре, как Валентин с Аленкой.

Они лежали в постели, поскольку были одни. Парень резко повернулся к Алене спиной, всякое желание уласкать эту сладкую девчушку отпало напрочь ПЕРВЫЙ РАЗ ЗА ВСЕ ВРЕМЯ ИХ ОТНОШЕНИЙ, длящихся уже второй месяц.

А она реально хотела, чтобы Валентин познакомился с этим Греком, ей казалось, что это придаст ее любимому парню новую жизненную энергию… Она была заметно взрослее Валентина, и все-таки ей не нравилось, что человек с таким пиететом относится к «Князю тьмы» и к его «шестеркам». Просто она мечтала, чтобы дух Валентина очистился, наконец, от этой мути, хоть, по большому счету, и не страшно это нисколько... Все мы чем-то внутренне больны, особенно в семнадцать лет.

 «Я – это музыка, Кремень – мое солнце… А Грек – мои корни!» – почему-то вдруг пронеслось в распаленной ее головке. «Вот дурында-язык-без-костей! Сама себе кайф обломала» – внутренне усмехнулась девчушка и с силой провела рукой по крупной своей груди.

В нечеловеческой тишине прошло секунд десять, длящихся вечность. Первым проснулся голос в голове Валентина. «Ну, вот и все!! Она твоя теперь, бери ж ее!!» Следом за этим вдруг медленно, из противоположного угла, начал выползать шорох от скользящего предмета по стене… Шорох рос, рос, делался все громче, пока не разразился резким ударом об пол, сопровождающимся беспорядочной музыкой-агонией порванных струн. «Вечная школьная» скрипка Алены перестала существовать…

«Теперь только ты!!! Ну же!» – орал Внутри Его…

Валентин сделал пару деревянных шагов к девушке. Ноги были как ватные… Он совершенно не хотел интимной близости, что и понятно, но «выполнял приказ», не мог уже ослушаться. Дева медленно отнимала руки от глаз и головы. Как вдруг!..

В душу безумного уперся НОВЫЙ взор. Какой это был взгляд, черт возьми! Искры, вылетевшие из широко открытых огромных глаз, как будто стрелами вонзились в сердце помешанного, отрезвляя его и обездвиживая, как специальные пули в фантастических фильмах. Он замер на полдвижении, не в силах сделать ни шагу, пока ему не прикажут, пока не освободят от заклятья. «Теперь уже – ОНА! Приказывай, солнышко…» – с каким-то глумливым, более, чем великим отвращением, подумал Валентин.

– Убирайся прочь, ублюдок! – раздельно произнесла девушка. Не своим совершенно голосом. КАК ОНА БЫЛА ПРЕКРАСНА! Тело расправилось кошачьей статью, крупный бюст всколыхнулся, она ловким движением заправила грудь под блузку…  Как она была ДЬЯВОЛЬСКИ, безоговорочно  прекрасна! Ничего лишнего или спорного. «Ну видишь, я же говорил!!! Бери ее! – бесновался дядька. – Упустишь – пропадешь!!!» Телесное желание неимоверной силы, незнакомое ему доселе, гигантской иглой проткнуло всего Валентина, он рванулся в этом безумии к Алене, но… замер, подчиняясь какому-то новому приказу. Вдруг как бы увидел себя и свою позу со стороны – такой возбужденный, весь наизготовку, но не могущий пошевелиться. Его разобрал внутренний истерический хохот над самим собой.

– Я кому сказала, пошел на …, ЧМО сатанинское! – Девушка ровным, уверенным движением наклонилась и подняла с пола кожаный ремень с большой «женской» пряжкой. Двигалась на него она, ему «разрешили» только неловко пятиться назад. И это выговаривала та самая Аленушка, которая со смехом требовала «Срочно подайте мыло! Рот промою!», если вдруг в разговоре от нее случайно проскакивало бранное слово.

Свирепая, воинствующая дева ловко, как в хорошо поставленном триллере, взмахнула в разреженном вакууме воздуха ремнем и пребольно хлестанула Валентина прямо по глазам. Тот содрогнулся от боли, чуть было не упал, но внезапная страсть к этой «новой» Алене только разрасталась, изготовившись взорвать его, разнести в клочья…

Аленка!!!... Как ты… Я тебя обожаю!!!!  Я хочу тебя!!!!!... в какой то истерике, с хохотом, заорал он. Как будто сам превратившись в того бесноватого, вселившегося в него. – Т-так меня, ТАК!!! Я… этого… заслуживаю!!!!!!!!!!»  Во всех движениях Алены чувствовалось какое-то безразличие к происходящему. Легко взмахнув в пространстве рукой, она перехватила ремень за другой конец. Теперь тяжелая пряжка была в том месте, под которое попал бы Валентин, если бы не понял, что пора элементарно спасаться. В девичьем взгляде читалось…

Ремень взвизгнул в рассекаемом воздухе. Кремень трусливо пригнулся… Пряжка прошла свой круг через то место в пространстве, где только что была голова парня и висок.

Послушай, недоделка! – продолжала говорить бывшая возлюбленная Валентина своим новым голосом, – убереги от греха! Выблядок мироздания! Ну-ка, схватил свои кроссовки и прочь, про-очь! Задом в дверь! – ремень с пряжкой опять свистанул в пространстве. Дева наступала, он пятился. В поведении Алены не чувствовалось ни малейшего разочарования, ни капли истерики. С особым ужасом он ухитрился понять – не было даже цели уничтожить его, как недостойного жизни в ее мире! Одно только ровное, звериное безразличие к исходу… Плевать – жив он, мертв он! Убьет ли она, помилует ли – это уж как получится… Но при этом нацеленность ее грациозных движений тела была все-таки на уничтожение… того, что просто нелепо досаждает ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС. Самая страшная сущность, надо сказать.

– Не тешь себя, Кремень! – оторвал Грек его от этих более-не-менее позитивных мыслей, – тебе легче, потому что тут я. Не заставляй себя верить или не верить, сам поймешь! – он выждал паузу, как бы дожидаясь, чтобы внимание собеседника нацелилось на слух, а не на вылетающие беспорядочные мысли. – Ты вызвал гнев многих сущностей… И в чем-то ты был прав – никто жалеть тебя не будет, как, собственно, ты и провозглашал.  И не потому, что она, твоя женщина-Жизнь, так уж жестока и безжалостна, а потому что ТЫ пытался надругаться над ней, изнасиловать ее своими представлениями. (Покажи-ка мне женщину, которая простила бы такое!) И «для групповухи» призвал себе в компанию разные нечистоты, и они даже соизволили явиться… Ну, что я говорю, сам же пообщался не столь давно! Правда, он – очаровашка?! – Грек недобро осклабился. 

– Что касается девочки… – продолжал он, – Единственное, что я могу сказать, Алена – музыкант от Бога, она не завершила своей песни и, думаю, не тебе ей наступать на горло… Если она выбрала остаться ТУТ, то она пройдет по стране и возвратится, собственно, давно собиралась так сделать. Ее место все же в столице. И – вот почему мне пришлось тебя вызвать – когда Аленка вернется, тебя тут точно не должно быть.

– Как это ты за меня решаешь?.. – начал было Кремень, но сильнейший приступ дурноты ослабил его не только голос, но и волю в целом. Грек смотрел бесстрастно, с легким превосходством, при этом стараясь не выказывать его открыто. Валентин внезапно понял, что это бессилие и дурнота – не его воздействие, а что-то совсем другое. Он уже чувствовал, что разум его покидает, как несколько дней назад

– Ну вот, видишь, я просто ослабил свой захват Их, а ты уже поплыл… – подтвердил собеседник его мысли. Теперь он говорил даже по-доброму. – Выслушай до конца, потом возмущайся. Кремень, нельзя быть таким примитивным, особенно в твоем положении! Неужели ты решил, что Алену требуется от тебя защищать, и я пытаюсь, как ревнивый старший дядька, таким образом удалить тебя, –  в этом месте Грек открыто улыбнулся, даже подавил смешок, – все в точности наоборот, прямо как и во всем твоем мировоззрении. В защите нуждаешься ТЫ, и, главным образом, от нее! Благодаря самому себе ты полностью изжился… по крайней мере, на этой территории. Из-за своей слепоты и упертости. С одной стороны тебя донимают «эти», а с другой – довольно неслабый гнев той самой твоей женщины-Жизни. Она ведь не шутки шутит, сам же визжал на всех углах об этом… – Грек печально помолчал, как будто жалея несчастного, – в общем, ЗДЕСЬ тебе ловить нечего. Тут либо в петлю поганую влезешь, либо еще чего похожее сотворишь... Кроме шума, вони и кровищи от тебя уже ничего тут не останется… Ты УЖЕ шумишь не по-хорошему, почувствуй, ПОЧУВСТВУЙ! Но у тебя не могло не остаться шанса превзойти самого себя и вынырнуть из этого ада, ведь ты живой! Сам, надеюсь,  понимаешь, что такое «АД». У тебя есть возможность превзойти себя, хотя забрел ты уже далеко. Может и не получиться, решать только самому!   Но Москва теперь – враждебный для тебя город. Здесь ты ничего не познаешь и не изменишь, а твое пребывание может навредить не только тебе. Я бы не принял решения говорить с тобой, если б не моя девочка. Но благодаря этому, может быть, удастся спастись и тебе… Извечное правило Господа – ВСЕ К ЛУЧШЕМУ!

…Тут в тусклом свете настольной лампы проплыло белое пятно, и сердце Валентина начало откровенно взрываться. Медленно по комнате прошествовала женщина в длинном платье, какими-то очень плавными движениями. Ветра от проходящего тела он не уловил.  Она зацепила парня на своем пути… Вернее, ЗАЦЕПИЛА БЫ, ЕСЛИ БЫ СОСТОЯЛА ИЗ ПЛОТИ! Но он ничего не почувствовал.

Она прошла сквозь стол, с разных сторон которого сидели собеседники, и встала за спиной Грека, облокотившись «по-свойски» на его плечи. Поймала взглядом Валентина – тот сидел, не шевелясь, с открытым в смертельном ужасе ртом и не мог отвести взгляда от этой бесплотной гостьи. Та была вся в белесом сиянии, мутных довольно для глаза очертаний. Но – в лице ее, как под сенью белой вуали, читались знакомые черты.  Молода! Божественно красива, при этом без каких-либо пафосных изысков. Совершенство  в этом образе было безграничное. Откуда! Откуда знакомы мне эти черты! – лихорадочно неслось в голове Валентина… Нет, не Иришка, не Алена, так кто же это! Кто!!! Знакома! Несомненно, знакома!!! Он как помешанный взялся перебирать в памяти всех известных ему женщин. ЭТА была похожа на ту, о которой он думал в один момент, но сразу же «соскальзывала» на новый образ. «ГОСПОДИ!!! ПРИСТРЕЛИТЕ МЕНЯ К ЧЕРТЯМ ПОГАНЫМ!!!» – заорал его помутненный мозг, окутанный мороком…

 …И увидел, как эта белая женщина лукаво улыбается ему в глаза, делая призывной знак плечиком, и водит головой, как бы издеваясь «А вот не-а! Не пристрелю!!» Как воплощение развратной кокетки, «мучительницы». 

– Что, увидел! – разорвал тишину громкий голос Грека поверх всего этого ужасного видения, женщина исчезла.

Кремов тайно наблюдал за людьми экспедиции Викентьича. Такие милые лица, не отмеченные в большинстве своем печатью человеческих пороков, какие-то настоящие. Такого ему не хватало во всей его жизни. Это какая-то другая жизненность, более реальная даже, чем в рок-н-ролльной среде. Делалось понятно, что в городе приходится буквально за шкирку, искусственно, вытаскивать «себя из себя», раз нет вокруг тех самых НАСТОЯЩИХ условий, где проявляешься именно в ходе вещей, в процессе натурального тока времени и событий.  Тут же всплыл Учитель, сразу двумя цитатами «Праздность – мать всякой психологии» и «Необходимость – вот лучший советчик».

Если бы он послушался свою Аленушку, то вместо одиночного  бегства в службу он вместе с ней оказался бы где-нибудь здесь еще полтора года назад. Девушка давно предлагала ему «так пожить», ссылаясь на их «недостаток информации», следствие городской родословной. Говорила «Я готовить здорово могу, устроюсь поварихой! Ты…Ты вообще у меня все можешь, поехали лучше на севера. Такие люди там, такая природа! Те же два года и прогуляем. А то, что мы тут торчим?… И музыка скоро закончится!». Если бы было возможно повернуть стрелки назад, с какой бы радостью он сказал ей, как бывало «Поедем, Алена, кататься на тройке!»… Но… глобальное несовпадение во времени. Сходить с ума он начал гораздо раньше, чем даже ушел в армию.

К тому же, подумал он, как бы здорово тут можно было продемонстрировать Аленке полную несостоятельность ее веры. Трудно представить себе более реальное отображение естественного мира! Где тут ее Бог, ее милосердие? Там, в городах, напакостишь – и нырк в храм, отмаливаться и исповедоваться. А тут напакостишь – и под ствол, и закопают прилюдно, не расчленяя и не прячась. Или предашься «пиянству окаянному» – твой вытрезвитель легко может оказаться уже по ту сторону, «в стране вечной охоты». Недаром в разговорах между бичами звучало что-то типа «Не дошел он тогда, пропал… Забухал, наверное, или просто сдох где…» как само собой разумеющееся, обыденное. Какие там менты, какая братва! Тайга не признает пьяных и мягкотелых, она уж сама распоряжается, какому там Гамлету «быть», а какому, увы, «не быть». «НЕТ ЗАКОНА НИ БОЖЬЕГО, НИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО НА СЕВЕР ОТ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ»… да и южней-то ее не особо есть, просто ТАМ есть государство и есть, естественно религия, дарующие жизненные возможности тем, кто их не особо и заслужил-то!           

И даже эти милые лица геологов у костра! Разве отмечены они смирением и слюнявым милосердием? Да нет, не до этого, люди работают. Сила прет из них потоками, такие гармоничные, ловкие тела, опытные движения рук, огонь в глазах… Такие не дают милосердия и не нуждаются в нем. Все здесь так КРАСИВО! Эх, вот бы Аленке это видеть, глядишь, и разрешились бы их неразрешимые противоречия в «смысле жизни». Ведь она обладала всем, что составляет эту КРАСОТУ жизни, легко и весело несла в себе все это… Сидела бы сейчас она у костра, слушала свои любимые бардовские песни, щемящие и душевные.

Валентина накрыл очередной спазм немыслимой тоски по далекой теперь девушке из столицы. Вернее, уже не из столицы. Только что пришла вдруг уверенность, что она точно жива, и где-то так же ходит. Может, так же, как и он, с полевиками у огня, может, на обетованном Алтае, куда тоже собиралась, или в Крыму, куда они даже вдвоем успели съездить в свое незабываемое лето. Пространства Родины огромны, их не охватишь даже сознанием.

О Боже! Валентин вдруг глянул на себя со стороны и понял, что оживает! Иначе как могло возникнуть столько живых мыслей, не в больную же голову они проникли! Только физическая боль теперь была его вечной спутницей. Гостиничные побои бичей, кедровая ветка на вездеходе, и еще, и еще. Здесь он постоянно спотыкался, поскальзывался, врезался в неожиданно, как из под земли выросшее дерево или камень, падал в ледяные потоки…  Как только он подумал о словах Ильи Грекова, что «у тебя есть шанс прозреть, поскольку ты живой», как только понадеялся, что вот оно, наступает, то самое прозрение – резкая боль в шее вдруг сказала сама за себя о преждевременности этой радости. Он оглядел лица людей – практически в каждом взгляде, пойманном на себе, он считывал глубинную неприязнь. Неприязнь отнюдь не к тому, что он не из их экспедиции, не из их города, института и прочее. ЭТО БЫЛО ДРУГОЕ, НЕОБЪЯСНИМОЕ НИЧЕМ МАТЕРИАЛЬНЫМ, неприятие его. Почему? Ему наливали спирта, с ним чокались, улыбались… но нет! Все не то. Он был тут такой же ЧУЖОЙ, как и везде в последнее время, с момента прибытия из армии.

– Или же вообще все это я! – весело продолжала девчушка, – я часто слышу, что «с тобой рядом как молодеешь», вот я ИХ и омолаживаю.. – кивнула в сторону громад центрального хребта на дальнем фоне.

– А помнишь, Лен, такой анекдот? – уже разгорался, схватывая щепки и прутики, новорожденный костерок, – ну, где грешник говорит «Господи! Неужели ты из-за одного меня целый корабль потопишь?», а Бог с небес отвечает «Я вас, сволочей, три года на один корабль собирал!», – они радостно рассмеялись, Елена приложила голову на грудь парня.

– Да! Видать, и покаяться мне тоже есть в чем, – комично вздохнув, заметила девочка, – говорю же – все одно к одному.

Непонятно, необъяснимо, невозможно понять, почему вдруг Валентину, уже давно привыкшему к тяжелейшему, больному состоянию души, вдруг стало невозможно ХОРОШО! Но… нет! Сразу в памяти всплыло последнее интервью с Башлачевым в журнале «Контркультура» – оно было сделано за три месяца до таинственного самоубийства гения. Там, как помнил Валентин, свет и умиротворение буквально текли со строк. Только одно, считай, и говорил поэт – что не может передать, как же ему ХОРОШО стало сейчас!    ДОЛОЙ! БРЫСЬ!!! – возвопил Валентин ко всем этим подозрениям. «Все от винта!» Им просто хорошо и легко, ему просто очень классно с этой славнейшей девчонкой, такой родной и… похожей на него самого. Да, именно так! Чудовищно, нереально близкой по всему, ближе всех, кого бы там когда не было. Девочкой, которая ознаменовала собой старт его новой жизни.  Он рисовал эту жизнь в себе и уже видел все пути-дорожки ее реализации.

Идти по земле. Быть с ней и на ней, как неотъемлемая ее частица, росток, принимать всем телом и духом, пропускать через себя любое дыхание, любой обмен силами между планетой и космосом. Время меняет ту Жизнь, которую придумывают себе двуногие, возомнившие свое прозябания на теле испохабленной ими же живой планете «материальным, реальным» миром. Для них и открыты настежь «средневековье», «капитализм», «марксизм», «девяностые годы двадцатого века на постсоветском пространстве…» Это ИХ мир, а не РЕАЛЬНЫЙ! Это то, что ими создается, а затем их же и порабощает, съедает, уничтожает, растлевает.  Для той земли, где Валентин пребывал сейчас и рассчитывал пребывать и дальше, не было ни средневековья, ни девяностых годов. И тогда, и сейчас, текла Нярта-Ю, несла свое золото. (Которое людям за каким-то хреном вдруг пригодилось…  Вот уж боги, если они есть, небось в обморок от смеха падают – ЗАЧЕМ????). И росли леса по ее берегам, и тянулись к солнцу вершины. Только отмирали старые деревья, удобряя каменистую землю для роста новых – своих потомков,  да камни иногда встряхивались, омолаживая облик земли новыми формами. Все тут в движении, ничего не стоит на месте – но с другой стороны, все как было, так и остается. Независимо ни от чего, что творит человеческое общество в своих муравейниках где-то на дальнем краю планеты. РЕАЛЕН и материален этот мир, а не тот! Этот мир красив и независим, спокоен и жесток, справедлив. ВЕЧЕН!  

И разве они с этой девочкой не полноценное воплощение законов того самого РЕАЛЬНОГО мира? Что он, что она – где там стоит печать времени и общества?  Они же, как те самые скалы у реки, независимы ни от чего, САМИ!

Елена меж тем с трудом стянула с себя мокрую штормовку, затем одним движением через голову и футболку, оставшись в лифчике.

– Эй, Лен! Ты чего!..

– Да ладно, ничего принципиально нового ведь ты не увидишь для себя. Что естественно, то не постыдно! – приблизившись к огню, она вывешивала мокрые вещи на воткнутые между камней прутья, – смущаешься – сам отвернись! Хотя рекомендую тебе сделать то же самое.

Он тоже разоблачился по пояс и придвинулся к костру и Елене.

Как же ему было хорошо! Даже холодный и сырой воздух не беспокоил. Стало светло на душе, тепло во всем теле, радостно и счастливо вокруг. Стоило, наверное, еще не так намаяться за жизнь, чтобы получить, наконец, ЭТУ возможность, в удивительном  диком краю посидеть у жизнесогревающего огня с этой милой, юной девчушкой, бесшабашной таежной нимфой, породистой арийкой, жесткой и прямой жизнелюбкой, бесстрашной веселушкой, северной королевной из гордых племен древности!!! С ней хоть на край света, ее будет не хватать ему в бесконечном пути по этим землям Сибири. А, может, даже изменить свои планы ради нее?

– Слышь, Влюбленный, а давай ты станешь моей находкой? – вдруг, как будто в такт его мыслям,  предложила Ленка, – поедешь с нами в Питер, устроишься на работу в геологии, может, даже в институт поступишь! Снимем тебе конуру в общаге, буду ходить к тебе в гости и всем хвастаться – это, мол, Я! Я такая умная! Разглядела в биче такой самородок! Моя находка! А!? – ее глаза смеялись, но вопрошала она довольно серьезно. – И с мамой познакомишь меня, вот клево будет! Мы друг другу понравимся, зуб даю! – ее взгляд, блестящий от недавнего выпитого, был направлен прямиком в глаза Валентина. – А, может, и не в геологию устроишься, бизнесом там каким займешься… Но тогда уж я претендую искупаться в роскоши, хоть разочек. Ну хоть в одном джакузи с шампанским.  Как ты на это смотришь, а? В Саранпауле тебе все равно не жить после того фейерверка, тетя Маха верно указала! «Уезжай отсюда, парень, здесь тебе не жить!» – и взгляд ее – лукавый, смеющийся, расслабленно-блаженный…

– Ладно, ладно, не отвечай сразу! Предложение в силе до срока исполнения договора! – дополнила она.

Валентин смотрел на Лену с противоположной стороны костра таким же прямым взглядом, как и она. Как, неужели, это ОНО! Конец мытарств, начало кардинально новой жизни, свободной от всякой чертовщины, непоняток и мучений! Жизни, в которой есть человек, которому и слова не обязательно говорить, настолько близка его душа, разум и все прочее к твоим! Господи, как она замечательна! Всего шестнадцать лет, а по уму превзойдет и его самого, да и не только его. Совсем взрослая, зрелая, мощная!  И при этом открытая и непосредственная, как маленькая девочка. Разрешает себе быть открытой, поскольку ничего не боится! Если бы поверить в ту самую Валкарию, танцующую на камне, так это она и есть… «Если бы я уверовал в Бога, то это обязательно был бы Бог, умеющий танцевать» – это опять Ницше, опять Заратустра.  Как все сплелось в единый клубок! Танец девы-Валкарии на камнях, веселый, жизненный танец Ленки по камням и ухабам реальности. Все хорошо! Свет! Вот он грековский свет, кажется!!! Да, действительно, свет. Очередной электрический разряд резанул тьму короткой ночи.

– А!!! Что творит наша дева-то! – возбужденно воскликнула Елена, – Мы свои, СВОИ!!! Не бей нас! – обращалась она в темное пространство замершей в предчувствии тайги. Затем пересела на другую сторону костра, к Валентину.

– Ленка! Скажи, зачем ты ко мне так, ты же меня совсем не знаешь? – все-таки спросил Валентин, – неужели ты думаешь, что…

– Я просто НЕ ДУМАЮ ничего, вот и все! Мне с тобой интересно, и какого хрена  это не озвучить? Признаюсь честно, первый раз в жизни мне настолько интересно с парнем. Родство наше  я еще почувствовала там, у вертолета…

Ясность сознания была просто космически-прозрачная, никакой лишней шелухи… как, собственно, и должно быть. Шли бы к чертям все условности и чужие слова! «Это ОНА взывает к девочкам…»

Ну и пусть! К черту и это тоже!!! Никто не должен знать дату своей смерти, равно как и первопричину своих деяний и стремлений, иначе не человек, а сороконожка  из притчи выходит, думающая, какую ногу поставить следом. Ничего нет! Никого нет!! Ни Христа, ни дьявола, ни Грека, ни Ирины! «Нету рая, нету ада // Никуда теперь не надо…» Есть только он, Елена, и эта замечательная земля, соединившая их. Валькирия, парящая над горами и ждущая, ждущая… Может и не дождаться, ведь жизнь только начинается! Кто должен думать, что будет потом??? Да кто угодно, только не он и не Ленка, поскольку ИМ хорошо сейчас, а не ПОТОМ. Все силы, вся ярость этой дикой природы служит ИМ, ИХ соединению душ, тел и умов!

Всего составляющего ЛЮБВИ.

Рок-н-ролл заиграл в сознании резко и в полную силу. «…Ты летящий вдаль… ВДАЛЬ… Ангел!..»