Осень на Валааме
Ступеней благодатный свет
Восходит в стынущее небо,
Расшитый золотом Завет
Скрепляет зримо быль и небыль,
Соединяет и во мне
И боль душевного разлада,
И то, чему в ушедшем дне
Душа была безмерно рада…
Я обретаю вновь покой,
Осенним ангелам внимая,
Живой воды черпну рукой,
Твое причастье принимая.
1920 год. Русский исход
Причал выдавливал по жилам трапов
Застывший страх от воя звездных псов –
Их гон, ведомый призванным сатрапом,
Гремел, на двери двигая засов.
Причал гудел, согнувшись от рыданий,
«Борта» сжимая сумрачной волной:
Герои предсказаний и преданий
Толпились под саванной пеленой...
Здесь след веков блистал в любом предмете,
Здесь каждый миг был шагом в Небеса,
И мыслилось, что там, на чуждом свете
Грядущему воздвигнутся леса,
Но горький чин прощального поклона
Приимет ли народная молва...
Порвались покрывала небосклона
И смыл прибой последние слова
– Постойте, господа, смотрите – кони!
там, в диком круге скачущих зверей, –
– Помилуйте, о Божьем ли Законе?!
– Поручик, ну стреляете же!…в коней…
Плач
Не светлым ли Солнцем земля пробудилась
от долгого сна,
Не светлым ли Солнцем земля облачилась
покровом тепла,
Не светлым ли Солнцем земля озарилась
на скорбных полях…..
«Зачем, Господине, свой луч простираешь
На милого воинства тяжкий удел,
Поверженным лукам и стрелам внушаешь
Отмщенье, в крови кобяковичей тел?»
За стеною высокою город
Просыпается долгим рассветом,
С тишиною колодезный ворот
Обручен погребальным заветом,
Только слышно: стеной непокорной
Откликается эхо несильно,
Ярославна дорогой неторной
Отправляется в сумрак могильный…
«Ой, ты Ветер, ты мой Господине,
Почему ты не вольный отныне?
На крылах своих мирных не веешь,
Только стрелы поганые сеешь,
Только милого воинство гонишь,
В ковылях мою радость хоронишь…
Ой ты, Ветер-Ветрило
Твоя песня постыла».
Не копья свистят над волнами Дуная,
Не ветер-ветрило звенит в тетивах:
Кукушкой неузнанной лес пролетая,
Несут Ярославну крыла-рукава…
«Полечу по Дунаю,
Путь-дороженьку знаю…
…………………………………….
Во Каяле-реке
На крутом бережке
Кругом красным трава,
Обмакну рукава,
Оботру водицей
От сукровицы
Стынущую стать,
Чтобы милому, встать!»
И кружится тоска неутешная,
Головою о стену колотится,
Но, жестокая воля, не здешняя
К Ярославне теперь ли воротится?
«Пробиваясь сквозь горы и гребни,
И, вздымаясь волной у порогов,
Широко растекаясь, как небо,
Проторил Ты, до моря дорогу
Днепр Славутич! Ты мой, Господине,
Вперекор неспокойной године
Ты, не дай кровоточить мне раной,
Из далекой земли той, поганой
Прилелей моего ты мне ладу
Прилелей на ликующих волнах
И тогда мне зарею не надо
Его берег слезами уж полнить».
Не светлым ли Солнцем земля пробудилась
от долгого сна,
Не светлым ли Солнцем земля облачилась
покровом тепла,
Не светлым ли Солнцем земля озарилась
на скорбных полях.
Станционный поселок. Налет
С полусуточной смены впотьмах, в полусне
По шпалам – так видно короче, –
Шагал в сорок третьем домой по весне
Простой станционный рабочий.
В озерном тазу полоскался закат,
Сводя паровозную копоть.
Рабочий припомнить хотел наугад –
Кто в небе мог крыльями «хлопать»
Какой запоздалый трудяга-пилот
До базы тянулся устало,
Вплетая упрямо в маршрут – разворот,
Как пункт боевого устава.
Но вот незадача, пополнился строй –
Свихнулся упорный комэска:
Похоже, как пить, на встревоженный рой,
Причин напитавшийся веских.
Но вот уже дом, вот и дверь, и замок,
И свет «фонарей» поднебесных.
От бега рабочий вспотел, и промок
Весь бинт на «зацепках» телесных.
Он долго вертел непослушным ключом,
Замка матеря заморочки,
И ангел его отодвинул плечом
От смертью намеченной точки,
Вбиравшей вот только что влажность виска,
Но вбитой осколком до «оха»!
И щепки в лицо как пригоршня песка,
И в легких заткнулись полвздоха
А здесь, где уже задымилась трава,
В пол-улицы сонном проулке –
Казалось, что жизнь уступила права
Разрывам слепящим и гулким,
По рельсам и шпалам, чуть в сотне шагах,
Сметавших с пути паровозы,
И боль, затаившуюся в «берегах»,
Здесь в кровь превращавших и в слезы.
Но громом крещенный в просторах речных,
Волгарь, закаленный волнами,
По-свойски из недр, от заслонок печных
Придвинул не щи с каплунами,
А воблы отваренной полускелет,
Смахнул со стола по привычке,
И съев свой полуночный полуобед,
Достал папиросы и спички... |