ПРЕПОДОБНЫЙ СЕВАСТИАН КАРАГАНДИНСКИЙ

Ольга Камрыш

19.04.11. В селе Космодемьянское Орловской губернии 28 октября 1884 года у Василия и Марфы (Матроны) Фоминых родился третий сын и назвали его при крещении Стефаном,  в честь творца церковных канонов Стефана Савваита.

1888 год для семьи был значимым и одновременно трагичным. В этот год родители возили детей в Оптину пустынь к преподобному Амвросию. Тот, удрученный болезнями, не переставал принимать людей, которые шли к нему толпами. Всем старался помочь благочестивый инок в их скорбях, утешая и наставляя. Стефану тогда было лишь четыре года, но на всю жизнь он запомнил тесную хибарку, наполненную Божьей благодатью и  добрые, всепроникающие глаза святого старца.

В том же году умер отец семейства. Мать пережила его не на много, оставив детей полными сиротами, в 1889 году. Старшему брату, Иллариону, было тогда 17 лет. И без того неласковый, юноша, взяв на себя все домашние заботы, стал более суров и требователен. Через год он женился, приведя в дом хозяйку. Однако, материнского тепла и любви маленькому Стефану не хватало. Потом о своих детских «невзгодах» он рассказывал: «Помню, было мне лет 8. Я попросил у снохи молока, а она мне: «Подожди». Я рассердился, пошел и побросал на землю конопляные холсты, которые сноха отбеливала и сушила на солнце, и посыпал их грязью. Сноха пожаловалась брату. Брат меня поругал и побил. Побить-то, поругать есть кому, а пожалеть-то некому было». Зато к среднему брату Роману мальчик был очень привязан. Тот был на 7 лет старше и, имея мягкий характер и нежную душу, часто играл и жалел маленького Стефана. Роман тоже не смог забыть то далекое благостное путешествие к старцу Амвросию. Ему было уже десять в ту пору, и слова святого инока оставили неизгладимый след в душе мальчика. Эта встреча решила его дальнейшую судьбу. В1892 году он упросил старшего брата отвести его в Оптину пустынь, где и был принят послушником.

Здоровье Стефана было очень слабым, кроме того левая рука его была безнадежно повреждена, поэтому брат, освободив от тяжелого труда на поле, отправлял на пастбища работать пастухом. Это занятие нравилось мальчику. Он любил животных, и те платили ему тем же. За умение обходиться со скотиной крестьяне ценили не по годам серьезного пастушка. Зато соседские ребята не любили Стефана за его кротость и нежелание участвовать в мальчишеских играх. Они при любой возможности старались задеть смиренного отрока, всячески издевались над ним и называли «монахом». Однажды, зная, как Стефан жалеет животных, на его глазах бездушные сверстники отдали на растерзание собакам кошку.

В свободное время мальчик уединялся, оставаясь наедине со своими горькими мыслями. Три отрады были у Стефана. Первая – это молитва. Обращаясь к Богу, он находил утешение и силы кротко переносить жизненные испытания. Вторая – это книги, которые давал ему приходской священник. Именно они были ему верными друзьями и советчиками. А третьей отрадой были нечастые посещения зимними, свободными от крестьянской работы вечерами, среднего брата в Оптиной пустыни. Эти встречи имели сильное духовное влияние на юного Стефана. Когда он подрос, то поделился с Илларионом своим желанием иноческого жития.

Но старший брат не отпустил его. «Какой из тебя монах? - говорил он. - Никуда-то ты не годишься. Да и кто будет мне в хозяйстве помогать?».

В 1908 году Роман Фомин принял монашеский постриг с именем Рафаил и в этом же году был обличен в мантию. Почти сразу к нему прибыл младший брат, которого приняли келейником к иеросхимонаху Иосифу, учителем которого был святой старец Амвросий. Так Стефан опять встретился, хоть и через его ученика, с великим иноком.

Находясь при старце Иосифе, Стефан обрел в нем великого духовного наставника, который стал ему как родной отец. Инок являл собой образ великого смирения и незлобия. «Вместе с ним молились, вместе кушали, вместе читали или слушали его наставления", - вспоминал впоследствии наш герой. Эти наставления от мудрого монаха были бесценным сокровищем для многих иноков и послушников.
В 1905 году отец Иосиф из-за болезней вынужден был передать свои обязанности скитоначальника игумену Варсонофию.  После долгой болезни святой старец почил в 1911 году. Похоронили отца Иосифа рядом с его благочестивым учителем, великим старцем Амвросием. Неутешно скорбел Стефан о потере своего наставника. Все эти годы он возрастал духовно под началом праведного учителя. Волею судьбы Стефан оказался свидетелем и тайного приезда в Оптину Пустынь Льва Николаевича Толстого. Эта печальная история сохранилась в его воспоминаниях:

«Батюшка (отец Михаил) как-то рассказал мне о приезде Льва Толстого в скит после тайного своего отъезда из «Ясной Поляны». И было это так: когда Лев Толстой в один из последних дней октября 1910 года приехал в скит, батюшка был келейником у старца Иосифа. Л. Толстой приехал в Оптину пустынь накануне из Козельска уже поздно вечером и ночевал в монастырской гостинице». «А приехали, – рассказал о. Михаил, – они вдвоём. Постучались. Я открыл. Лев Николаевич спрашивает: «Можно мне войти?» Я сказал: «Пожалуйста». А он говорит: «Может, мне нельзя, я- Толстой». «Почему же, говорю, мы всем рады, кто имеет желание к нам». Тогда он говорит: «Ну, здравствуй, брат». Я отвечаю: «Здравствуйте, Ваше сиятельство». Он говорит: «Ты не обиделся, что я тебя братом назвал; все люди – братья». Я отвечаю: «Никак нет, а это истинно, что все братья». Ну и остановились у нас. Я им лучшую комнату отвёл. А утром пораньше я служку к скитоначальнику Варсонофию послал, предупредить, что Толстой к ним в скит едет». «О. Михаил потом рассказывал, что за чаем Толстой расспрашивал о старцах и спрашивал, кто принимает из них, принимает ли старец Иосиф, говорил, что он приехал повидаться, поговорить со старцами». «Старец Иосиф был болен, я возле него сидел. Заходит к нам старец Варсонофий и рассказывает, что о. Михаил прислал предупредить, что Л.Толстой к нам едет. Я, говорит, спрашивал его, а кто тебе сказал? Он говорит – сам Толстой сказал. Старец  Иосиф говорит: «Если приедет, примем его с лаской и почтением,  и радостно, хоть он и отлучён был, но раз сам пришёл, никто ведь его не заставлял, иначе нам нельзя». Потом послали меня посмотреть за ограду. Я увидел Льва Николаевича и доложил старцам, что он возле дома близко ходит, то подойдёт, то отойдёт. Старец Иосиф говорит: «Трудно ему. Он ведь к нам за живой водой приехал. Иди». Я пошёл, а  его уж нет, уехал. Мало ещё отъехал совсем, а ведь на лошади он, не догнать мне было. Потом сообщение старцам от сестры его монахини Марии было, что и от неё из Шамордина он уехал. Потом со станции Астапово пришла телеграмма нам о болезни Л.Н., в ней от его имени просили старца приехать причастить его. О. Варсонофий сразу выехал со Святыми Дарами, хотел его напутствовать, а окружающие Толстого его к нему не допустили. О. Варсонофий письмо дочери его Александре передал. Писал ей, что это ведь воля Вашего отца, чтобы я приехал. Всё равно не допустили. И жену его Софью Андреевну тоже не допускали».  

Эти события  сильно повлияли на о. Варсонофия. Он чувствовал, как мучается душа Льва Николаевича и пытается вырваться из дьявольских сетей. Но незримая стена вокруг умирающего была непробиваемой. Обнаруживая свое бессилие перед этой стеной, оптинский старец вернулся совершенно больным.  Родственники писателя по непонятным причинам были неумолимы. О.Варсонофий впоследствии с волнением повторял, что ездил в Астапово только по одному желанию самого Толстого. «Хоть он и Лев, а цепей порвать не мог. А жаль, очень жаль», - сокрушался старец Варсонофий.

Вскоре келейник Стефан перешел под старческое наставничество к отцу Нектарию – духовному сыну старца Амвросия. В 1912 году Стефан был пострижен в монахи.

Новый его наставник отличался скромностью и умением держаться в тени. Иноки не могли не подпасть под обаяние его личности, полной простоты и кротости.

В апреле этого же года вследствие интриг и клеветы старец Варсонофий был переведен из Оптиной пустыни настоятелем Старо-Голутвина монастыря, новым старцем был назначен отец Нектарий.

Он же, по глубокому своему смирению, старцем себя не считал и всегда говорил о себе: " «Как я могу быть наследником прежних старцев? У них благодать была целыми караваями, а у меня ломтик". Так будущий старец отец Севастиан, находясь подле своего наставника, впитывал в себя его мудрость и смирение. За мягкосердие его прозвали «летом». Другого келейника, отца Петра – простодушного и несколько грубоватого – звали «зимой». Они хорошо дополняли друг друга. Парой,  когда народ от долгого ожидания начинал роптать, старец Нектарий посылал отца Стефана, чтобы тот утешил паломников. Если же ожидавшие поднимали шум, приходил строгий отец Петр, и нарушители спокойствия утихомиривались.

13 апреля 1913 года из туберкулезной больницы пришла печальная весть для отца Стефана - скончался отец Рафаил, проболев около 3-х недель.

В 1917 году отец Стефан принял монашескую мантию с именем Севастиан. После революции началось гонение на Церковь. В январе 1918 года Оптина пустынь была закрыта. Но монастырь под видом сельскохозяйственной артели продолжал существовать. Оставшиеся иноки жили под страхом изгнания или ареста. Старец Нектарий, уже слабый здоровьем, продолжал принимать народ. Как и ожидали, монастырь перешел в ведение «Главнауки». На его территории  был организован музей «Оптина пустынь» и расположен детский дом. Монахи выселялись, а в их келиях устраивали частные квартиры. В 1923 году отец Севастиан принял рукоположение в иеродиакона. Для иноков, оставшихся без крова единственным утешением была молитва. В марте 1923 года был арестован и выслан за пределы губернии старец Нектарий.
После отец Севастиан жил в Козельске вместе с оптинской братией и часто навещал старца в его изгнании.

В 1927 году отец Севастиан был рукоположен в иеромонаха, а через год последовала кончина преподобного Нектария. Неутешно плакал на могиле своего великого учителя и наставника отец Севастиан.
По благословению старца после его смерти уехать служить на приход, о. Севастиан получил назаначение в Ильинскую церковь. В этот период он вел в Козлове неутомимую борьбу с обновленцами, проповедовавшими коммунистическое христианство, а фактически вся деятельность которых сводилась к уничтожению Русской Православной Церкви.  
На новом месте как-то сразу не сложились отношения с церковным хором. Бывало, мужчины певчие по большим праздникам требовали денег на вино. Отец Севастиан никогда ни в чем не отказывал нуждающимся – и обедом накормит, и рубашку купит, и словом утешит, но никогда не поощрял тягу к выпивке, за что нередко слышал недовольный ропот в свой адрес. Кроме того,  батюшку возмутило несколько фривольное Богослужение. Пели громко и весело, регент иногда и ногой притопнет, только что не станцует. Отец Севастиан настоял, чтобы перед службой регент брал благословение – что и как петь. "Петь нужно так, чтобы людям хотелось молиться и плакать", - наставлял он певчих.

Постепенно в церковь к отцу Севастиану стало стекаться все больше и больше народу, на что сразу обратили внимание местные власти. 25 февраля 1933 года о. Севастиана вместе с инокинями Варварой, Агриппиной и Февронией (которые впоследствии стали его верными спутницами и помошницами в церковном устроении) арестовали. На допросах батюшка, не скрывая своих мыслей, давал прямые ответы: «На все мероприятия советской власти я смотрю, как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближенных, а также и среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться Богу, а также жить в любви, тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен советской властью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается Православная вера».

Заключенного Фомина Степана Васильевича приговорили к семи годам исправительных работ в лагере. Батюшку остригли и обрили. Когда его вели мимо ворот, за которым стояли верная паства он даже головы не мог поднять от скорби. Несмотря на то, что левая рука была повреждена с детства, он был отправлен на тяжелые физические работы - лесоповал. Духовные дети узнали место лесоповала и находили возможным приносить ему передачи, утешать и поддерживать, кто чем мог. По воскресеньям узников отпускали домой. В ближайшей деревеньке ждал батюшку теплый дом, где он мог помыться и отдохнуть. День этот проходил в молитвах и беседе. "Как на Пасху! Как в раю побудешь!" – вспоминал батюшка. А в понедельник снова надо идти в лес на работу. Через год, 26 мая 1934 года о. Севастиан был переведен в Карагандинский лагерь в поселок Долинка.

О своем пребывании в лагере отец Севастиан вспоминал, что там поначалу били и требовали одного: отрекись от Бога. Когда же истязуемый отказался, его отправили в барак к уголовникам. "Там, - сказали, - тебя быстро перевоспитают". Страшно представить, что делали уголовники с пожилым и слабым священником. Но вскоре заключенные и лагерное начальство полюбили батюшку. Злобу и вражду побеждали любовь и вера, которые были в его сердце. Многих в лагере он привел к истинной вере в Бога. И когда отец Севастиан освобождался, у него в зоне оставалось много духовных детей, которые по окончании срока становились верной паствой благочестивого священника. В последние годы заключения он уже был расконвоирован и жил в каптерке в третьем отделении лагеря, находящегося близ Долинки. Он возил на быках воду для местных жителей. Одежда на нем была старая. Когда по ночам батюшка замерзал, он забирался в ясли к скоту и согревался теплом животных. Невольно вспоминались детские годы, когда он работал пастухом.  Местные жители и верующие помогали ему, чем могли, давали ему продукты - пироги, сало. Что мог, он кушал, а сало отвозил заключенным в отделение. Сестры (те самые, которые были рядом до 1933 года) привозили ему Святые Дары, они выходили в лес и там батюшка исповедовал и причащал своих послушниц.

Подошел к концу срок заключения. Отец Севастиан был освобожден из лагеря 29 апреля 1939 года и поселился в Михайловке в небольшом домике у своих послушниц. На кухне за ширмой на большом сундуке была его постель. Так они и жили впятером – мать Феша (Феврония), мать Варя (Варвара), мать Груша (Агриппина), мать Екатерина и батюшка.  Утром рано вставали, читали положенное правило, сестры шли на работу, а батюшка оставался по хозяйству: за водичкой сходить, обед сварить, обувь чинить... Тайно служили Литургию.

 Отец Севастиан не вернулся в Тамбовскую область, где служил до ареста. Понял он, что суровые казахстанские степи – его удел, назначенный Божественным промыслом. Там, в Караганде оседали бывшие узники Карлага, и батюшка чувствовал свою ответственность за их души. «Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя. Так что будем жить здесь, - говорил он сестрам, - мы здесь больше пользы принесем, здесь наша вторая родина». Так и остались они навсегда в Караганде. И на Михайловском кладбище похоронены все рядом с батюшкой.

Караганда была голодным городом, особенно плохо с хлебом было в военные и послевоенные годы. Отец Севастиан сам ходил в магазин получать хлеб по карточкам. Одевался в очень скромный серенький костюмчик, как все, занимал очередь, потом его отталкивали и он смиренно опять вставал в хвосте. Так по нескольку раз. Люди заметили кроткого старичка, и видя его незлобие, пропускали за хлебом без очереди.

В своем доме батюшка устроил домовую церковь, где тайно совершал Божественную Литургию. Там всегда было чисто и тихо, перед иконами теплились огоньки лампад. Его молитвы помогали несчастным и обездоленным в тяжелые сороковые. Шло время. Жители Михайловки, узнав о батюшке, стали приглашать его в свои дома. Разрешения на совершение треб не было, но священник ходил безотказно, рискуя быть арестованным. Батюшку полюбили, и весть о нем разлетелась далеко за пределы Михайловки. Со всех краев в Караганду стали съезжаться монашествующие и миряне, ищущие духовного руководства. Он всех принимал с любовью и помогал устроиться на новом месте. Скоро в Михайловке стало много "батюшкиных", как стали называть они себя.

Постепенно Караганда стала большим промышленным городом. А священник был один, помогали ему только монахини.  Тогда православные жители Караганды обратились с ходатайством в Алма-атинский комитет по религии с просьбой открыть православную общину. Ответ был категоричным: «Запретить священнику Севастиану Фомину службы в самовольно открытом храме». Только в 1953 году добились официального разрешения на совершение церковных таинств и обрядов – крещения, отпевания, венчания, исповеди.

В 1955 году свершилось долгожданное - власти разрешили открыть церковный храм. Его переоборудовали из жилого дома. Всем руководил батюшка. В день Великого праздника Вознесения Господня, освятили в Большой Михайловке церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Настоятелем этого храма отец Севастиан был одиннадцать лет, до последних дней своей жизни.

Священников батюшка подбирал себе сам. Сначала приглядывался к прихожанам, потом призывал к себе и говорил: "А вам надо быть священником". Так было с Александром Павловичем Кривоносовым, Серафимом Николаевичем Труфановым и Павлом Александровичем Коваленко.

22 декабря 1957 года отец Севастиан был возведен в сан архимандрита.

Батюшка отечески любил всех своих прихожан, он обладал тонким юмором и не прочь был пошутить, но всегда очень доброжелательно. Он не жалел времени на беседу с человеком. Каждый его совет приводил к благополучию. Бесспорно, что о. Севастиан обладал прозорливостью, но никогда явно этого не показывал, помогая людям своей тайной молитвой. У него была духовная мудрость, великое терпение.

 Власти мечтали церковь закрыть, и настоятеля часто вызывали, но тут же робели при виде старца, чувствуя духовную высоту его.

 Батюшка не любил ни почестей, ни особого внимания к себе, не любил принимать подарки. Не терпел он когда кого-то особо превозносят, он сразу же скажет о каком-либо недостатке этого человека. А если увидит, что кого-то наоборот уничижают, тут же найдет в человеке самые лучшие качества. Был у него талант находить хорошее в, казалось бы, самом опустившемся человеке. Он очень любил природу, жалел животных, особенная мягкость души была в нем. Однажды жившая на кухне кошка принесла 5 или 6 котят. Услышав о том, что их собираются утопить, батюшка почти закричал: "Не смейте топить! Всех вырастим!" Котята были оставлены, и когда подросли, их всех, чуть не в драку, разобрали "на благословение от батюшки" Михайловские прихожане.
У о. Севастиана была высокая требовательность к себе. Он часто повторял, что свой долг надо выполнять неуклонно. «А главное - всегда полагаться на волю Божию и Его Божественный Промысл». При общении с батюшкой как-то само собой и неоспоримо становилось ясно, что душа живет вечно, что со смертью не оканчивается жизнь, а только упраздняется тело. И это было просто, и говорил он об этом просто.

В те места переехал старший брат батюшки, овдовевший Илларион Васильевич, со своей младшей дочерью и внучкой Таисией. Он был уже глубоким старцем. По воскресным и праздничным дням Илларион с дочерью и внучкой приезжал в церковь. Подходя под благословение к священнику, он кланялся ему до земли и целовал благоговейно руку, а на исповеди становился на колени.

Так, в подвиге любви и самоотверженного служения Богу и ближним шли годы.

Отец Севастиан стал заметно слабеть. С января 1966 года здоровье его сильно ухудшилось, обострились хронические заболевания. Очень угнетало батюшку то, что ему стало трудно служить Литургию - он часто кашлял во время служения, задыхался. Врачи предложили ему утром перед службой делать уколы. После укола и кратковременного отдыха он мог, хотя и с трудом, идти в храм и служить. Врачей отец Севастиан безропотно слушал. Он уважал медиков и ценил труд от санитарки до врача. «Лечиться не грех,- говорил он, - кто в больнице работает, это спасительно, это доброе дело - за людьми ходить".

Болезнь старца прогрессировала. Шли дни, и состояние его ухудшалось. Перед блаженной своей кончиной батюшка был пострижен в схиму. После пострига он говорил очень мало. Удивительно преобразилось его лицо и весь его вид. Он был преисполнен такой благодати, что при взгляде на него трепетала душа, и остро ощущалась собственная греховность. Это был величественный старец, и уже не здешнего мира житель.

Взор его устремился вдаль, будто он кого-то увидел и был удивлен. Это было одно мгновение. Лицо его смертельно побледнело, он слегка вытянулся, сделал последний вздох и скончался. В открытых глазах застыл вопросительный удивленный взор.

Умер отец Севастиан 19 апреля в 4 часа 45 минут. Был вторник. Радоница.
Со всех концов Казахстана, Сибири, Европейской части России к Михайловскому храму съезжалось духовенство и миряне. В день похорон все жители города вышли проводить любимого батюшку в последний путь. Все движение на шоссе было остановлено, народ шел сплошной стеной по шоссе и по тротуарам. Окна домов были раскрыты - из них глядели люди. Многие стояли у ворот своих домиков и на скамейках. Хор девушек с пением "Христос воскресе" шел за гробом. "Христос воскресе" - пела вся многотысячная толпа.

Чувствуя приближение своей кончины, отец Севастиан просил не раз приносить его в церковь, и тогда он обращался к своей дорогой пастве с прощальными словами, после которых люди не могли сдерживать слез. Эти речи мудрого и благочестивого старца обращены ко всем православным людям:

 "Прошу вас всех об одном: живите в мире. Мир и любовь - это самое главное. Если будете иметь это между собою, то всегда будете иметь в душе радость. Мы сейчас ожидаем наступления Светлой Заутрени, наступления праздника Пасхи - спасения души для вечной радости. А как можно достичь ее? Только миром, любовью, искренней сердечной молитвой. Ничем не спасешься, что снаружи тебя, а только тем, чего достигнешь внутри души своей и в сердце - мирную тишину и любовь. Чтобы взгляд ваш никогда ни на кого не был косым. Прямо смотрите, с готовностью на всякий добрый ответ, на добрый поступок».  

"Вот я всех вас прошу, чтобы вы утешали друг друга, жили в любви и мире, голоса бы никогда друг на друга не повысили. Больше ничего от вас не требую. Это самое главное для спасения. Здесь все временное, непостоянное, чего о нем беспокоиться, чего-то для себя добиваться. Все быстро пройдет. Надо думать о вечном".

«А вы старайтесь жить в мире друг с другом, помогать друг другу во всем, что в ваших силах. Я не забуду вас, буду молиться о вас, если обрету дерзновение пред Господом. И вы молитесь. Не оставляйте церкви, особенно старайтесь быть в воскресенье и в праздники. Соблюдая это, спасетесь по милости Божией и по ходатайству Царицы Небесной».

 «Грехов у меня много, а добрых дел мало. Да что я делал? Я хотел жить строгой и скромной жизнью, а все же, какими ни есть, а радостями и утехами услаждался. И много я на красоту любовался, особенно на красоту природы.

Благодать Божия - это радость от Бога. А заслуг, моих-то заслуг нет! Подвига-то нет! Живет человек, а для чего? От Бога - все. А Богу - что? Это всех касается, для всех переход неизбежен. Все здесь временное, мимолетное. Для чего человек проходит свой жизненный путь? Для любви, для добра. И страдать он поэтому должен и терпеливо страдания переносить. И перейти в вечную жизнь для радости вечной стремиться…»

Вечная память тебе, благостный старец, неустанный молитвенник, источник живой воды, преподатель целительного врачества - слова, от Духа истекающего.

Использовались материалы сайтов: www.optina-pustin.ru , www.nikolay.orthodoxy.ru

6 апреля (19 апреля): Свт. Евтихия, архиеп. Константинопольского (582). Свт. Мефодия, архиеп. Моравского (885). Сщмч. Иоанна пресвитера (1934). Cщмч. Иакова пресвитера (1943). Прп. Севастиана Карагандинского, исп. (1966). Мчч. Иеремия и Архилия иерея (III). Прп. Платониды Сирской (308). Мчч.120-ти Персидских(344-347).