№29 Сергей ПРОХОРОВ (Россия, Нижний Ингаш) В седой дали материка (зарисовки из флотской жизни)

Сергей Прохоров - автор восьми книг стихов и прозы, основатель и редактор сибирского межрегионального литературно-художественного журнала «Истоки». Печатался в журналах «Юность» (Москва), «Вертикаль» (Нижний Новгород),  «Наше поколение» (Кишинёв. Молдова) «Рукопись» (Ростов-на-Дону), «Лексикон» (Чикаго), других литературных изданиях. Живёт в п. Нижний Ингаш Красноярского края. 

В седой дали материка

(зарисовки из флотской жизни)

Играй, мой баян

Часто в часы отдыха я брал в руки баян и выходил на верхнюю палубу потешить мелодией  душу. Однажды в Охотском море, возвращаясь с Шантарских островов,  куда  наш  корабль   доставлял    по фракту  очередной груз, я увидел, как за нами увязалась целая стая дельфинов. Как только я прекращал играть, дельфины куда-то исчезали. Но стоило мне опять растянуть меха, они тут же выныривали из воды,  крутили в воздухе своими головками, как бы кивая в такт музыке. Было весьма занятно. На палубе уже собрались зрители  -  свободные от вахты матросы, и, рассевшись: кто на кнехтах, кто просто на  полу палубы возле борта, тоже с интересом наблюдали за занятными  морскими животными, комментируя их поведение каждый по-своему.

- Вроде обычная рыба, а, поди ты, понимает музыку.

- Сам ты рыба. Это ж дельфин! У него, говорят, мозги больше человечьих.

- А ты откуда знаешь? Разговаривал что ли с ними?

А вода в Охотском море такая голубая и чистая-чистая,  что   видны белые брюшки дельфинов,  радостные взмахи их плавников. А то вдруг из воды покажется головка нерпы, покрутит туда-сюда, сверкая любопытными глазёнками, и снова скроется в  пучине набегающих друг на друга волн. Кругом, куда ни глянь, только море да небо, слившись воедино, и ничто, кажется, не разделяет их, нигде не видно полоски земли. И в этом безбрежном пространстве только мы, наш корабль да случайные попутчики-дельфины. От такой бесконечной, необъятной шири, кто впервые в море,  дух захватывает. А мы уже привыкли и знаем, что через несколько  суток вдали замаячит суша - остров Шикотан (Шиашкатан).

На баяне я научился играть еще в школе самоучкой. “Музыкалки” в деревне не было. Вымалил у матери денег, сходил с ней за баяном в станционный поселок. Приметил я его когда ходил с ребятами в станционный буфет пить морс – самый лучший и единственный напиток в то время. Газировку в деревне тогда еще не продавали.

Баян был тульский, звонкоголосый. Достал самоучитель и вскоре стал первым баянистом в деревне, играл вечерами в сельском клубе на танцах. Зимой в клубе было холодно. Зажигали керосиновые лампы и танцевали без конца, чтобы не замерзнуть. Играть приходилось в перчатках. Но потом я все равно сильно обморозил руки, когда возвращался с танцев. Еле-еле потом оттёрли. Через месяц обмороженная шкура, как перчатки, слезла с рук. Пришлось потом долго их закалять.

На нашем корабле баяна не было. Иногда приходил в дивизионный клуб поиграть. Но однажды перед новым годом в дивизионе был объявлен конкурс на лучшее новогоднее оформление корабля и новогодний концерт. Я немного рисовал еще в школе, да и  когда работал на комбайновом заводе. Командир на целых две недели освободил меня от всех занятий и работ на корабле. И я старался. Наш корабль получил второе место и приз - баян, чему я был несказанно рад. И вот теперь он согревал мне душу в часы тоски по дому.

Но было у меня  с баяном одно не очень-то приятное воспоминание. Как-то мы готовили концерт вместе с береговой воинской связью, а точнее со связистками. Я ходил аккомпанировать хоровой  женской армейской капелле. И однажды ребята с корабля попросили меня пронести с берега пару бутылочек водки. У одного нашего сослуживца намечался день рождения.  

- Что вы, братцы! Да меня тут же упекут на “Губу”,- не соглашался я. - И не просите!

Но меня все-таки убедили, что дело это плёвое. Вынимаются гвоздики, соединяющие мех с клавиатурой, и во внутрь как раз впритирку входит две пол-литровые бутыли. Никто не догадается.      

И я так думал, укладывая купленные бутыли с водкой и застегивая баян на все застежки, чтобы, не дай Бог, не звякнуло внутри.

Но  у  КП дивизиона я  никак не ожидал встретить капитана третьего ранга Сысоева. Неприятно засосало под ложечкой. Я знал,  что Сысоев играет на баяне. Только бы не....

- О, наш баянист! Что уже отрепетировал? А ну-ка давай посмотрим, как звучит сей инструмент. И он сам  раскрыл футляр баяна, взялся, было, за ремни, чтобы вынуть баян...

-Товарищ капитан третьего ранга! Вас к телефону.

- Ладно, матрос,  в следующий раз поиграем, - захлопнул футляр капитан.

А у меня еще долго лихорадочно колотилось в груди сердце, и я  зарёкся после этого  выполнять столь рисковые просьбы своих товарищей по службе.

- Слушай, друг, сыграй-ка весёленькое что-нибудь, ну хотя бы цыганочку,- попросил кто-то.- Интересно посмотреть, как на эту музыку отреагируют дельфины.

Но наши недолгие попутчики уже махали нам на прощание своими рыбьими хвостами, возвращаясь, видимо, восвояси. А цыганочку я все же сыграл напоследок, и лица ребят  повеселели. И бескрайние дали не казались такими уж дальними. Где-то нас ждали новые причалы, новые впечатления,  новые открытия нашей дальневосточной земли.

В бухте Крильон

Вот уже сорок  лет  минуло с той поры, как я, демобилизовавшись, покинул  обетованную и романтикой, и суровыми флотскими  буднями   окраинную часть  нашего материка с ёмким названием Дальний Восток. Многое стёрлось в памяти. Сейчас, пожалуй, и не узнал бы  сразу ни бухты Золотой Рог, ни самой дальневосточной столицы, где, как писал один дальневосточный поэт: /Здесь город - продолженье океана, а океан, как город заселён/, ни тех бухт и портов, где за четыре года не раз пришвартовывался или стоял на рейде наш корабль. А было их вдоль всего дальневосточного побережья, вдоль острова Сахалин, Шантарских и Курильских островов и полуострова Камчатка немало. Но запало и в память, и в душу больше всего одно название - “Бухта Крильон”. Её-то и на карте нет, а помнится до сих пор.

Прошедший рейс был  очень трудным и напряженным. Не отошли мы из порта Советская гавань и   десяти милей, как вышел из строя главный двигатель корабля. В машинном отделении это ЧП номер один. Весь вечер и всю ночь команда боевой части  №5 занималась разборкой полетевшего двигателя и установкой нового  - резервного. Как назло поднялся штормовой ветер, что в Татарском проливе  далеко не редкость, а характер этой водяной акватории. И хотя в нижней части корабля не так ощущается качка, как на верхней палубе, но удерживаться в равновесии на скользких, промасленных паёлах было нелегко. И шишек себе набил, и измазался в мазуте я, как чёрт, пока устанавливали двигатель.

В бухту назначения - Крильон  пришли, когда уже солнце стояло в зените. Сменившись с вахты, я, вконец обессиленный,  упал на койку,  не застилая её, и проспал  мертвецким сном почти до самого вечера, забыв, что сегодня у меня день рождения. Вспомнил, когда корабельный  кок Карим Галиев принес мне в кубрик праздничный ужин: горячие пирожки с повидлом, банку абрикосового компота и целую пачку печенья. Шесть часов хорошего сна вернули мне бодрость, и я с огромным аппетитом “смёл” свой праздничный ужин. А  потом сошел на берег побродить по песчаным отмелям,  искупаться.  Место здесь безлюдное. Недаром  бухту в шутку называли диким  морским портом.

После вчерашнего шторма вода в заливе казалось тихой, ласкала глаз спокойным перекатом волн вечернего отлива, в которых миллионами звёзд вспыхивали рассыпающиеся на волнах лучи заходящего солнца. Вода была теплой:  середина июля.  Разделся и быстро вошел в воду. Сделал несколько взмахов кролем и опрокинулся на спину. Морская вода, в отличие от речной,  держит тело на поверхности легко, как будто лежишь в надувной лодке. Надо мной покачивается бирюзовое чистое небо, где лишь изредка прочертит его крыльями прибрежная чайка. Вспоминаю о доме, о девушке, с которой познакомился за две недели до призыва на флот...

А вода подо мной приятно покачивается,  (я ощущаю себя как в зыбке), ласкает нежной, едва уловимой прохладой, напевая  мне свою водяную колыбельную песню.

Не знаю, сколько я  пролежал в таком расслабленном, отрешенном от действительности состоянии. Только, когда очнулся и повернул к берегу, берега не увидел.  Екнуло в груди: куда и как далеко меня  унесло? Лишь позже, выйдя из наступившего оцепенения и пристально приглядевшись, я едва различил далекую прибрежную полоску сквозь пелену стелющегося по воде испарения. Заработал отчаянно всем телом в направлении к заветному берегу, но вскоре с ужасом понял, что плыву  не по течению, а против. Отлив  отнес меня  мили на две-три. Тут по твердой поверхности не менее часа ходьбы, а плыть да ещё против течения. И хотя я  глубины не боялся и чувствовал себя в воде  уверенно, но на такие дальние дистанции мне плавать не приходилось. Каждый метр к берегу мне  давался всё трудней и трудней. Я чувствовал, что силы уходили из меня в воду, а волны отлива толкали меня в грудь, толкали назад, в морскую пучину. Обессилев, ложился на спину и, передохнув несколько секунд, снова отчаянно  грёб к берегу. Только бы хватило сил доплыть.

К месту или не к месту вспомнил, как  впервые научился плавать.

На речке я проводил большую часть летних каникул, но купался только на мелководье, где бабы в банные дни полоскали бельё, и вода была доброму мужику по колено. Но однажды,  выламывая удилище в старице Тинки, я поскользнулся на мокрой глине крутого берега и сорвался в воду. Вода накрыла меня с головой. Я с испугу отчаянно заработал руками и ногами, всплыл и, уже не помню, как оказался на противоположном берегу.  Так вот неожиданно и научился. А потом уже чувствовал себя в воде, как рыба.

Но сегодня вода была моим врагом, и я  боролся с ней за свою жизнь, изрядно уже наглотавшись её горькой,    солёной влаги. Казалось, что солью пропитались не только губы, но и все тело. Ужасно хотелось пить. А берег всё ещё маячил вдалеке, и мне думалось, что я уже никогда не доплыву до него. И от этой мысли тело холодело, а руки и ноги, которых я уже почти не чувствовал начинали лихорадочно работать. Откуда-то изнутри  просыпалась невидимая энергия и заставляла работать усталые, обессиленные мышцы. Но когда, наконец, я коснулся ногами прибрежной гальки, силы окончательно покинули меня. Я даже не смог встать и выйти на берег. Так и пролежал обессиленный  в забытьи наполовину в воде и  наполовину на суше больше часа, пока  прохладный предночной ветерок не вернул вновь меня к жизни. Было уже совсем темно, когда я поднялся по трапу на борт корабля.

- Что, нагулялся, юбиляр? - спросил добродушно вахтенный.

- Нагулялся. И успел заново родиться.

- Как это? - не понял моей горькой шутки матрос. – Ну-ну! Отдыхай. Спокойной ночи!

Спал я  в эту ночь действительно спокойно и  крепко, как победитель.  А утром в моем блокноте появились строки:

Забьётся зарево заката

Над бухтой раненым крылом,

Где, непомеченный на карте,

Нас встретит дикий порт Крильон.

...Здесь, у безлюдного причала,

В седой дали материка

Еще не раз начну сначала

Я жить судьбою моряка.