№30 Светлана ЗАМЛЕЛОВА (Россия, Москва) О присоединении Казани к Московскому царству

Светлана Замлелова - прозаик, публицист, критик, переводчик. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Член-корреспондент Петровской Академии Наук и Искусств.

О присоединении Казани к Московскому царству

«Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня, ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не нашёл, заплатили мне злом за добро, ненавистью за любовь». О, нет! Не узник и не страдалец, измученный смертельным недугом, писал эти слова. Сетовал на судьбу московский царь Иван Васильевич Грозный. Ключевский назвал эти сетования царя «искусственной задушевностью», «крокодиловым плачем». Но уже в наше время в книге «Русская симфония» митрополит Иоанн (Снычёв) напишет о сетованиях грозного царя: «Воистину так!»

По сей день – а сегодня, может быть, как никогда ранее – личность царя Ивана Васильевича вызывает множество споров и разногласий: от предложений канонизации до обвинений во всех смертных грехах, не исключая содомский. Внутри Церкви мнения относительно первого русского царя также разделились. Кто-то называет его «убийцей и развратником», а кто-то, как, например, приснопамятный митрополит Иоанн, считает царя Ивана Васильевича устроителем русского государства, собирателем земель вокруг Москвы, защитником Веры и Отечества; оклеветанным, оболганным и демонизированным вслед за иностранными лжесвидетелями, прибывавшими в Москву склонить царя под власть Ватикана, но получавшими бескомпромиссный отпор. Но есть немало свидетельств русских современников Ивана IV, в которых царь предстаёт совершенно в ином обличии, нежели в иностранных. И дело не в том, что были написаны русские свидетельства, как можно предположить, из боязни перед грозным царём. Просто «народ, – по слову митрополита Иоанна, – верно понял своего царя и свято чтил его память».

«В лето 7059 (1551). Великий в благочестии и великий в державных, Богом почтенный царь и государь и великий князь Божиею милостию Иван Васильевич всея Руси самодержец видев убо христианство пленено и многи крови християнские проливаемы, и многим церквам святым запустение. От кого убо сия бысть нестерпимыя беды? Глаголю же, яко сия бысть злая вся от безбожных казанских сарацин». Этим утверждением начинает «Троицкую повесть о взятии Казани» Адриан Ангелов, келарь Троице-Сергиева монастыря, современник царя Ивана IV, лично знакомый с самодержцем, от которого «слышать сподобился» о подробностях взятия Казани. Кроме того, автор «Троицкой повести», посланный игуменом и братией, сам побывал под стенами осаждённого города, привезя царю из обители преподобного Сергия икону, просфору и святую воду. «И от того дни, – по слову Троицкого келаря, – православному царю нашему вся радость и победа над враги от Господа даяшеся».

«Безбожные казанские сарацины», действительно, творили многие обиды своим православным соседям, совершая набеги на Вятские и Нижегородские земли, разоряя города и сёла, уводя в плен русских людей. Жгли монастыри, в церквях устраивались на постой. Рубили иконы, богослужебные сосуды обращали в посуду для пиршеств, кресты и оклады плавили на женские украшения. Надругались над иноками и духовенством, насиловали девиц и жён на глазах у родителей и мужей. Старых же людей, непригодных для работы, подвергали самым страшным издевательствам и пыткам забавы ради, а натешившись, бросали их, беспомощных, умирать в ужасных мучениях.

Надо сказать, что подобное «приятное» соседство было не единичным у России, окружённой с востока и юга племенами не просто воинственными, но весьма свирепыми и дикими. Завоевание Казани и Крыма, покорение Кавказа и Средней Азии расценивается русофобской историографией, как проявление имперских амбиций и непомерных аппетитов жадной до колоний Московии. Как правило, эта точка зрения навязывается миру странами, никогда не бывшими в окружении «безбожных сарацин», но, напротив, прослышавшими однажды об их богатствах и с тех пор искавшими встреч с ними. Вплоть до сегодняшнего дня эти страны, прикрываясь всевозможными благими намерениями, отправляют своих солдат на другой конец света, чтобы подвергнуть оккупации и грабежу государства, которые ни территориально, в силу своей удалённости, ни экономически, в силу своей отсталости, не могут представлять какую бы то ни было угрозу самим оккупантам и грабителям.

Войны, как известно, бывают захватнические и национально-освободительные. Говоря, например, о рыцарских походах в Палестину, можно смело утверждать, что носили они захватнический характер. Что под святыми лозунгами рыцари совершали грабительские набеги на Ближний Восток, вывозя оттуда невиданные у себя на родине сокровища. Что касается похода Ивана IV на Казань, совершенно очевидно, что, исполняя обязанности по отношению к своим подданным, царь выступил лидером национально-освободительной войны.

Походы против Казани предпринимались царём неоднократно. В 1548 и 1550 гг. царь потерпел неудачу и вернулся в Москву ни с чем. Проведя военную реформу, нацеленную на упорядочение иерархии в армии, а также на перевооружение, царь в 1551 г. снова начал готовиться к походу на Казань.

В устье реки Свияги, впадающей в Волгу в 20 км от Казани, царь отправил воевод и хана Шигалея, союзника Москвы, до недавнего времени занимавшего казанский трон и немилосердно изгнанного казанцами.

Одновременно в Угличе был подготовлен строительный материал для крепости с башнями. Материал сплавили по Волге к Свияге, где в устье за месяц была возведена крепость Свияжск, а внутри крепости – Богородично-Рождественская церковь и церковь во имя преподобного Сергия, которого Государь почитал своим заступником и покровителем. Именно преподобному Сергию молился отец Ивана Васильевича – Василий III – о даровании ему наследника. А после крещения новорожденного сына родители положили его на раку Преподобного со словами: «Се обещание наше отдаем Богу и пречистей его владычице Богородице и тебе, святче Божий и угодниче Христов. И ныне великий угодниче Христов Сергие, буди нашему чаду помощник и молитвенник ко Господу Богу и пречистей Богородице»…

Увидев город, выросший у них на глазах, казанцы испугались и стали просить царя, чтобы прислал им на престол ещё недавно изгнанного хана Шигалея. Царь согласился и даже щедро наградил казанцев. Но неуёмные и коварные казанцы в скором времени снова замыслили худое, вознамерившись убить хана Шигалея. Прослышав об этих замыслах, Шигалей бежал, перебив множество татар, а многих уведя с собой. Снова испугались казанцы и послали «бити государю», чтобы прислал бояр управлять Казанской землёй. И снова царь склонился к милости.

Прибывшим царёвым людям татары предложили сначала отправить в город свои обозы, после чего торжественно въехать самим. Но едва только обозы вкатились в Казань, как городские ворота затворились, и бояре в одиночестве остались в чистом поле. Должно быть, кто-то из них, глядя на запирающиеся перед носом ворота, сказал тогда про татар: «Опять что-то новенькое придумали».

Бояр казанцы не впустили, бывших в обозе людей убили, имущество разграбили. Узнав о таком вероломстве, царь во главе войска выдвинулся к Казани.

23 августа 1552 г. началась осада города, оказавшегося столь хорошо укреплённым, что даже при помощи артиллерийского обстрела не удавалось пробить его стены. Вместе с тем, предпринявшие вылазку казанцы, а также те татарские силы, что находились не внутри гарнизона, а кочевали в окрестных степях, были разбиты на Арском поле. Царь, по случаю такой радости, отслужил благодарственный молебен и устроил пир. Татарам же предложил сдаться и обратился к ним со словами: «Аще град здадите ми, аз всех вас хощу жаловати и не поминаю ваших многих измен».

Но татары сдаваться не пожелали, и русские предприняли новый штурм.

На сей раз, кроме осады и пушечного обстрела, были устроены подкопы под городские стены. Этими работами ведал некий литовец по имени Размысл. Взрыв подкопов разрушил стены, так что «дым убо от земля яко тма являшеся, и на велику высоту восходящу великия и многия бревна, и онех нечестивых на высоту возметаща и многие побиваше». Русские ворвались в город, и 2 октября Казань пала.

Битва за город была беспощадной. Летописец уверяет, что «нечестивых же толико побиша, яко убо внутрь града стен толико мертвых нечестивых онех казанских татар лежаше, яко и з градными стенами сравнятися трупие мертвых». Но обвинять в данном случае царя или русское воинство в жестокости – всё равно, что негодовать на лошадь, отбивающуюся копытами от стаи волков.

Сохранилось предание, что многие «безбожные казанские сарацины» из числа пленённых рассказывали потом, что не раз накануне взятия города видели некоего старца в монашеских одеждах, ходящего по улицам и улицы очищающего. Когда же пытались его схватить, он всякий раз исчезал. В то же самое время несколько русских видели – как позже выяснилось – один и тот же сон. Видели они, будто ходит по городу Казани старец и метёт в домах и на улицах. И будто окружавшие его люди в белых сияющих одеждах вопрошали: «Како, святый Сергие, сам храмины метеши, повели убо иному измести». На что отвечал старец: «Сам убо аз изъщищу, заутра бо многие гости у меня зде будут».

В самом деле, такого числа гостей, какое собралось в городе 2 октября 1552 года, Казань не видела ни до, ни после. Этот день стал последним в истории Казанского ханства, бывшего наиболее значительным среди государств, сложившихся на обломках Золотой Орды. Следом за Казанью царь без особых усилий взял Астрахань, а следом власть московского царя признали Ногайская Орда, Кабарда, Сибирское ханство, башкиры и пятигорские князья на Северном Кавказе.

Русские переселенцы стали успешно осваивать новые территории, не притесняя аборигенов, но мирно соседствуя с ними, о чём свидетельствует хотя бы тот факт, что по сей день в Казани ислам – главенствующая  религия. Прекратились жестокие набеги на восточные области, а Волжский путь, связывающий Европу и Ближний Восток, оказался под контролем России.

Именно тогда, после взятия Казани, обрёл царь прозвище «Грозный», означавшее не дикость нрава, не маниакальную жестокость, а грозу в лице Государя для врагов Отечества и Веры. Увы! Имя грозного самодержца – по злому ли умыслу, по склонности к сочинительству или приукрашательству – сделалось синонимом «свирепого сладострастия», «невежества» и «варварства». И немало ещё пройдёт времени, прежде чем обелится имя русского Государя, смиренно несшего царскую тяготу, как крест, видя в том Божие служение.