№30 Алексей КАЗАКОВ (Россия, Москва) О рамках творческой свободы

 Алексей Казаков – прозаик, публицист. Живёт в Москве.

О рамках творческой свободы

Творческая судьба Михаила Врубеля заставляет вспомнить гамлетовское «На свете много, брат Горацио, такого, что и не снилось вашим мудрецам».

Можно ли, например,  считать случайным то, что фамилии «Врубель» и «Рублев» состоят из одних и тех же букв? Разница лишь в порядке их расположения, да в том, что     бунтарский дух   первой  фамилии  смягчается мягким знаком, а   «Ъ», следовавшее в соответствии с нормами древнерусского языка после фамилии  Рублев, стало жертвой упрощенческой реформы   русского языка ХХ века.

Нумерологические совпадения   не единственное, что  заставляет вспомнить имя  Рублева, когда речь заходит о судьбе Врубеля. При сопоставлении обнаруживается, что отношения художников  друг с другом можно назвать единством двух противоположностей. Причем,  они стали полюсами во всем:  в палитре красок, в выборе героев, сюжетов,   ну, а главное, в отношении к  творческой свободе. Если автор «Троицы» в  своих поисках  не выходил за  каноны православия, то его    визави    решил нарушить запреты,  и в погоне за  прекрасным  покинул   пределы соборности.  Создается впечатление, что кто-то в момент  рождения  гения распахнул темницы с  укрощенными  страстями и выпустил на свет Антирублева, назвав эту энергию Врубелем.

То, что  увидел  Врубель  в параллельных мирах  и принес нам  это в своих картинах, потрясает. Вольно или невольно, но    его творчество подтвердило  правоту  богохульнического пассажа  Вольтера: «Бог  всемогущ, но черти расторопнее».  Персонажи его дьяволиады обладают  по-настоящему  гипнотической привлекательностью и,  иногда создается впечатление, что  их создатель сам  не заметил, как превратился в их  придворного портретиста. Стоит задуматься над таким фактом. Если, например,  другой  контактер с темными силами - Гете  заставил своего  Фауста  разорвать договор с Мефистофелем и,  все-таки, зажечь свечу надежды, веры и любви, то Михаил Врубель  зашел слишком далеко. Ведь он запечатлел не только Мефистофеля, но и написал  бесноватого Сальери,   множество    портретов демонов,  причем сделал это так, что влюбил в  этих господ из преисподней,  по  меньшей мере, женскую половину человечества.

Считается, что  за      вкушение запретного плода   художнику пришлось заплатить непомерно высокую цену.  Врубель   стал душевнобольным и к старости  ослеп. Он потерял сына, родившегося к тому же с физическим недостатком.  Однако история искусств показывает, что  за творческий успех приходится платить.  Писатель Леонид Леонов однажды сказал на выставке иконописи: “Хорошее искусство связано с потерей здоровья” Еще точнее о природе творчества  сказала поэтесса Евдокия Ростопчина: « Дух съедает тело».

С приходом Врубеля  в русской живописи кончился Х1Х век с его отношением к миру и человеку. Наступил ХХ век, породивший   разного рода «черные квадраты», сатанистов и  эстетику  гробокопательства.

Их  избыточность и победное шествие на рынке  зрелищ  вызывает вопрос. Неужели  тема поиска утраченного рая,  на  которую указал нам в иконописи  Рублев,  в живописи  Суриков или патриархальный  Поленов  с его умилительным  «Московским двориком»  исчерпана  и Врубель  был прав,  представив  перекормленным  ценителям живописи   материализованного   лукавого? Неужели   проблематика   вечных  тем   также  исчерпаема, как и некий глобальный ресурс, включающий в себя  не только полезные ископаемые, воду, воздух,  но так же нравственность  и   это является еще одним подтверждением  некоей конечности цивилизации. Вопрос совсем не праздный. Над ним ломали головы очень достойные люди. Кстати, вот как  разрешил проблему  возможности   выхода или не выхода из истоптанного за тысячелетия  круга  cоборничества   далеко не благочестивый писатель Владимир Набоков.  Он  сказал: “Спираль – это одухотворение круга”. Что он имел в виду станет ясно  в последующей части этого текста.   Забегая вперед,  можно сказать, что из   уст автора скандальной  “Лолиты” это звучит почти как  покаяние.

В самом начале  творческого пути  Врубеля все свидетельствовало о том, что  его неуемная энергия сорвет его с    обыденной  орбиты, и он по касательной улетит куда-то в  преисподнюю. С  ним    случилось, пожалуй,  самое худшее,  что может случиться с  художником   –  Врубелю  был уготован коварный успех во   всем. Гордыня -  мать пороков  стала  искушать его еще тогда, когда Врубель  с  золотыми медалями  закончил юридический и историко-филологический факультеты Петербургского университета.  Он декларировал Илиаду и Одиссею по-гречески, Вергилия по-латыни, «Фауста» по-немецки, Гамлета по-английски и Данте по-итальянски. А всего  баловень судьбы  владел 8 языками.  Несмотря на то, что Врубель пришел в искусство довольно поздно, он очень быстро освоил ремесло.

Так, недоучившийся студент Художественной академии получил заказ и успешно справился с  реставрацией  фресок Х11 столетия в Кирилловом монастыре Киева. Эта работа не  дала ему  широкой известности,  но это неважно.  Главное, что пришла похвала в себе самом,  и  молодой художник  увидел себя  в  пантеоне избранных иконописцев.     По единодушному признанию специалистов  Врубелю  стало  душно и тесно в обыденном мире христианской морали.

Первые же шаги по новому пути принесли художнику удачу. Он научился чувствовать присутствие незримого  и выражать   тайный смысл предметов в своих  творениях.  Одной из самых колдовских картин во всей русской живописи стала «Сирень». Михаил Врубель сумел разглядеть в обыкновенной сирене  тайную стихию.  Сквозь  дремучую чашу  букета на зрителя смотрит  древнее божество,  заколдованное в цветы.

Но  по мере удаления от орбиты  благословенного круга   художник получил возможность увидеть  все сущее совсем под другим ракурсом. Отныне все портреты и  жанровые сцены  у него  писались  на фоне  пылающего заката. Вечерний день осуеверивает лики. Языки пламени, охватившие облака,   воспринимаются одновременно, как  агония умирающего  дня (а может быть, и еще чего-то более общего)  и как отражение пожара страстей, охвативших героев. 

Этот пожар, возникший  в   глазах    двух испанок в ответ на  взгляд художника на картинах  «Гадалки» и «Испания», делает их невыразимо прекрасными. Такие взгляды  или лучше сказать, любовь с первого взгляда, запоминаются на всю жизнь. О  них лучше всех написал  Александр Блок,  испытавший  настоящий  шок от картин Врубеля:

И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка.

Двенадцать лет своей жизни художник посвятил поиску типологического  образа, словесный эквивалент которого дал Лермонтов:

Он был похож на вечер ясный

Ни день, ни ночь - ни мрак, ни свет

Из под его кисти вышли «Демон летящий», многочисленные  иллюстрации к «Демону» Лермонтова и «Демон сидящий». Последняя картина говорит о том, что художник, пришедший на службу к хозяйке   медной горы, сумел  постичь  тайну каменного цветка.  “Демон сидящий” – стал вершиной его творчества. Голова  сильного и красивого юноши   будто списана с царя Давида,  мраморная статуя которого, является украшением  музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина. Здесь нет никакого плагиата. Просто, видимо,    сработал закон  взаимосвязи формы и содержания. Но если  лицо   библейского героя привлекает своей уверенностью в том, что  он  делает богоугодное дело, то   «Демон сидящий»  фактически изображен как  страдающий   сверхчеловек. Врубель дал  психологический ключ при разгадке    духовного стереотипа демонизма. Одержимые этим грехом люди  очень привлекательны внутренне и внешне.  Более того,  они  пробуждают в душе лермонтовскую  Тамару, извечно  приносящую себя в жертву  ради  спасения  одержимых неуемным эгоизмом. Закон мироздания,  некий входной билет в рай, гласящий: «То, что отдал - то твое»  останется для такого  духовного стереотипа  издевательской и непостижимой абстракцией. И  в этом  трагедия врубелевского Демона. Воистину:  «И понял Демон свое несовершенство перед родом человеческим».

Таким образом, из  преисподней  Врубеля потянуло на свет с такой же силой, как  в начале творческого пути из света его повлекло в  тень заката.

Создается ощущение, что  на определенном этапе Врубель  понял, что  цикл дьяволиады превратился для него в тот же круг, из которого он недавно вырвался, а «спираль» как единственно возможный  вектор творческих поисков для христианского художника,  о которой говорил Набоков,  стала  подниматься не в верх, а закручиваться куда-то в бездну. Получается, что куда не кинь – всюду круг, только в одном случае он со знаком плюс,  а в другом – минус. В одном случае он освещен светом соборности, а в другом  он  является вместилищем тягостной  и гнетущей  атмосферы  мрака.

Остается загадкой, как   Врубель мог столько лет копаться в желчной  печени Демона и мириться с тем, что  всякий раз, берясь за кисть, он марает себе душу? Когда Федор Шаляпин  пел партию Мефистофеля, то после спектакля он обязательно ходил в церковь и каялся. Возможно, запоздалым актом покаяния и стала картина «Демон поверженный»,  являющаяся  последней в цикле «Демониады». На ней запечатлен  финал  героической  схватки с Богом. Разбитое тело, сказочные павлиньи  перья, разлетевшиеся по скалам. Но  поверженный герой, остается не сломленным и не убитым. Более того,  он не теряет присутствия духа и не хнычет от боли, он ни в чем не раскаялся.  В отличие от своего героя художник  покаялся.  Последняя картина  дьяволиады     стала максимальной  точкой удаления от  соборности,    после чего    траектория  творческих  поисков  художника направилась опять  к утраченному раю, в сторону Рублева  В конце жизни Библия стала  для художника настольной книгой и послужила материалом для искупительной  серии  работ. Так появляются «Иоанн Креститель», «Голова Иоанна Предтечи». «К небесам, к высоте, к чистоте!»,- таков императив   возвращения блудного сына. 

Но, к сожалению, у него осталось слишком мало времени, чтобы  показать пример  решения   проблемы молодого вина и старых мехов.