№30 Владимир СКРЫНЧЕНКО (Украина, Киев) Юбилеи и юбиляры: Михаил Булгаков и Виктор Некрасов

Владимир Скрынченко - родился 21 января 1949 года в Киеве. Окончил Киевский политехнический институт. Имеет свыше 50 публикаций (кроме научно-технических) в печатных и интернет-изданиях Москвы, Киева, Минска, Воронежа, Джорданвилля и Буэнос-Айреса. Интересы: история, искусство, оперная музыка. Живёт в Киеве.

Юбилеи и юбиляры: Михаил Булгаков и Виктор Некрасов 

…Целую ночь соловей нам насвистывал…

(романс из к/ф «Дни Турбиных»)

Михаил Булгаков и Виктор Некрасов… Имена этих знаменитых киевлян дороги каждому и неотделимы от истории этого Города. Как и Рим, Киев – Вечный Город, и потому достоин этой большой буквы. (Вспомним Тита Ливия, его эпохальный труд «История Рима от основания Города»). Булгаков и Некрасов по-настоящему любили свой вечно молодой Город Киев; каждый из них по-своему исповедовался в любви к нему. Этот год для них юбилейный: Некрасову – 100, а Булгакову – 120 лет. Казалось бы, они люди разных поколений: их разделяет два десятилетия. Однако, досталась им эпоха ХХ века, эпоха грандиозных исторических потрясений, которая и определила жизненный и творческий путь каждого. У Булгакова начиналася он в лихолетьях Гражданской войны, у Некрасова – в окопах Сталинграда. Но породнил их Андреевский спуск, вернее - тот загадочный киевский домик № 13 с кремовыми занавесками (так умилявшими до слез Лариосика). Личность и судьба Михаила Булгакова давно обрели статус эстетической категории. В судьбе Мастера – тайна его творчества, ключ к пониманию его шедевров - «Белой гвардии», «Дней Турбиных» и «Мастера и Маргариты».

Город Михаила Булгакова

…Гаснет свет, умолкает Николкина гитара, появляются свечи – вот так романтично представлял себе Виктор Некрасов полет в прошлое - свои давние впечатления от первой постановки спектакля «Дни Турбиных» в далекие 20-е годы. Для него, тогда еще мальчишки-профшкольника, а затем - взрослеющего студента «Турбины» оказались «…не театром, не пьесой», как выразился писатель, «а осязаемым куском жизни, … всегда очень близким».

О премьере «Дней Турбиных» ходили легенды. Тогда, в сентябре 1926-го еще пели на сцене МХАТа «Боже, Царя храни», а возле театра дежурила карета «скорой помощи», поскольку в зале случались обмороки. Ведь со времен Гражданской войны прошло каких-то 5-6 лет, а в зале МХАТа находились те, у кого отцы и дети, мужья и братья были офицеры Белой гвардии - расстрелянные и замученные в ЧК, пропавшие без вести и навсегда покинувшие Родину.

Спектакль сразу же попал под жесточайший пресс советской критики. Но вот чудо: сам товарищ Сталин, человек не сентиментальный, удостоил «Дни Турбиных» своим посещением не меньше пятнадцати раз!

Отчего, среди сотен тысяч зрителей мхатовского спектакля оказался и «вождь всех времен и народов»? Не в этом ли магия булгаковского таланта, его золотого пера?

Одним словом, Турбины вошли в жизнь миллионов почитателей творчества Булгакова - прочно и навсегда. Сначала пьесой, а потом и романом, «Белой  гвардией».

Булгаковские мастера цепочкой проходят в каждом из его произведений: профессор Персиков в «Роковых яйцах», профессор Преображенский в «Собачьем сердце», писатель Максудов в «Театральном романе», другой писатель - безымянный Мастер в «Мастере и Маргарите»… Точка приложения таланта не важна: мастер может все - сочинить роман или пьесу, открыть биологически активные лучи или изобрести способ воздействия на природу. Важно другое: чем бы они не занимались, их Работа всегда есть путь к истине.

Второе пришествие Михаила Булгакова, уже Мастера, состоялось в 60-е годы ХХ века, когда его роман «Мастер и Маргарита» ошеломил миллионы читателей не только советской страны, но и всего мира. Среди этих миллионов оказался и Виктор Некрасов, именитый писатель, автор повести «В окопах Сталинграда», удостоенной внимания вождя и Сталинской премии 2-й степени. Горячий поклонник творчества Булгакова и ненасытный его читатель, Виктор Некрасов «созрел» к тому времени для визита в тот домик с кремовыми занавесками, так умилявшими до слез Лариосика из «Турбиных».

Одержимость Киевом - едва ли не доминанта булгаковского творчества: ведь до него русская литература обходила Киев стороной…

Да вот парадокс: никакого Киева в «Белой гвардии» и «Турбиных» нет. Есть лишь Город как место действия; причем Булгаков следовал античной традиции, уравнивая свой родной город на Днепре с Вечным городом на Тибре. (Вспомним Тита Ливия, его эпохальный труд «История Рима от основания Города»). Следуя традиция Булгаков одновременно и оспаривал ее, поскольку издавна традиция рассматривала Киев как другой Вечный город - Иерусалим. Не случайно, император Александр II в дни коронационных торжеств назвал Киев Иерусалимом земли русской.

Итак, не Киев, но - Город, где Андреевский спуск назван Алексеевским. Разобраться в этих шарадах и предстояло писателю, как и всем, кто не на шутку увлекся творчеством великого Мастера.

Из адреса Булгаков не делал секрета: он указан уже в «Белой гвардии», где Андреевский спуск назван Алексеевским. Указан адрес и в «Адресной и справочной книге г. Киева на 1914 г.», где упоминалась Булгакова Варвара Михайловна, мать будущего писателя (см. с. 26), а также домовладелец Листовничий Василий Павлович (см. с. 140).

Андреевский спуск - это в честь апостола Андрея Первозванного, его легендарной проповеди на горах киевских. Древнейшая из улиц Города, с крупной булыгой, снизу доверху заставленная бесчисленными магазинчиками, уютными театрами и музейчиками, где выставляют сейчас художники свои творения. Как и старый Арбат в Москве киевский Монмартр неизменно притягивает к себе туристов. Из витрин выглядывают испуганные тени прошлого - усатые господа с тросточками, патефоны и картонки со шляпами, размалеванные клоуны и цветастые подарки для туристов. В центре улицы – словно возникший из небытия Замок Ричарда Львиное Сердце со всеми атрибутами готики – остроконечной башней со шпилем, взметнувшимся ввысь, хаотическим нагромождением арок и галерей, контрфорсов и порталов, поражающих безрассудной фантазией его строителей.

И откуда его занесло сюда, этот реликт рыцарских времен? Он завлекает в свой тесный каменный дворик всех, кому дорог дух старины, дух Средневековья…

Итак, писатель шел, он держал путь на Андреевский спуск, к Домику Турбиных. Он приближался к нему, в предвкушении истины. Но она-то и опрокинула все его иллюзии…

Дом Турбиных

Писателя встречала уже немолодая дама-блондинка, Кончаковская Инна Васильевна, дочь бывшего домовладельца (Василисы – по «Белой гвардии»).

Она сразу заняла оборонительную позицию и выразила страшное изумление:

«Как? Мишка Булгаков - знаменитый писатель? Этот бездарный венеролог - знаменитый русский писатель?»

Как видно, не в добрый час пришел он сюда (свои впечатления от визита к даме он красочно описал в очерке «Дом Турбиных»). Незванный гость, как говорится…

Виктор Некрасов обомлел: он не готов был к такому ходу событий. Но потом осознал элементарную истину: ведь Булгаков - великий писатель для миллионов читателей, а не для этой дамы. Для нее он бездарный венеролог и сосед, притом – не из приятных!

Однако, сменила гнев на милость и провела незванных гостей по комнатам родового гнезда семейства Булгаковых. Увы, обстановка оказалась отнюдь не турбинской и не булгаковской. Не было «книжной» и сокола на белой рукавице Алексея Михайловича, не было Людовика XIV и бронзовых ламп под зеленым абажуром. Зато в столовой, где герои пьесы «Дни Турбиных» (в телефильме Владимира Басова) пели романс «Белой акации гроздья душистые…» обосновалась газовая плита, а на нее тоскливо смотрели холодные, старательно вымытые саардамские изразцы, на которых лично расписывался «Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер. 1918 года, 30 января».

И это в доме, где на рождество пахло хвоей и весело потрескивали парафиновые свечи, где пели эпиталаму богу Гименею, где часы с бронзовыми пастушками каждые три часа играли гавот, а на рояле лежали раскрытые ноты «Фауста»…

Печальное зрелище. Поник и Виктор Некрасов.

«Так вы говорите, стал знаменитым?» – спросила хозяйка напоследок.

«Стал... » – вздохнул Некрасов. Она покачала головой: «Кто бы мог подумать? Ведь такой невезучий был...»

О судьбе отца она не упоминала. Василий Павлович Листовничий погиб как заложник у красных, в конце лета 1919-го, накануне прихода белых…

Цена простых слов

«…Милый, милый Киев!...Как соскучился я по твоим широким улицам, по твоим каштанам, по желтому кирпичу твоих домов... Как я люблю твои откосы днепровские... Я и теперь иногда гуляю по Крещатику… »

Ничего нет лучше этих строк. За ними – ностальгия эмигранта-киевлянина, Виктора Некрасова, тоскующего по родному городу. Он знал цену простых слов, может потому, что прошел горнило страшных испытаний военных лет и окопы Сталинграда.

В советскую литературу вошел он в армейской гимнастерке и кирзачах, едва окончилась война. Повесть капитана Некрасова «В окопах Сталинграда» удостоена была Сталинской премии 2-й степени, издавалась более 130 (!) раз общим тиражом в несколько миллионов экземпляров и была переведена чуть ли не на сорок языков мира.

Но не в этом дело. По мнению вдумчивой критики, из некрасовских «Окопов» вышла, как из «Шинели» Гоголя, вся наша честная военная проза...

Некрасов первым честно, без прикрас, рассказал о человеке на войне (повесть «В окопах Сталинграда»). Он первым рассказал о мучительно трудном «врастании» бывших фронтовиков в мирную жизнь (повесть «В родном городе»). Он первым рассказал о сталинских репрессиях (повесть «Кира Георгиевна»). И, наконец, первым, ломая привычные стереотипы, честно рассказал советскому читателю о жизни людей за рубежом (путевые заметки «Первое знакомство»). Его путевые очерки - это не только размышления о новых странах, культуре и быте этих стран, а прежде всего - это рассказ о времени и о себе.

Путь его в литературу был долог и не устлан розами. Начиналася он еще в Киеве довоенных времен, когда по Киеву разъезжали пролетки (такси еще не было) и весело звенели трамваи, а вечерами по Крещатику фланировали горожане в толстовках, френчах и клетчатых пиджачках. Некрасов учился тогда на архитектурном факультете Киевского инженерно-строительного института и в студии при Театре русской драмы. О своем городе той поры - городе Виктора Некрасова - ностальгически вспоминает писатель в своих «Записках зеваки», едва ли не лучшей из книг, изданных им в эмиграции.

Войну встретил он актером провинциального театра, а писателем стал на фронте.

Вглядываясь в рисунки Леонардо и Рафаэля Виктор Некрасов, архитектор по образованию и отличный рисовальщик, ясно осознавал, как мучительно труден поиск той единственной линии, способной выразить облик человека - будь-то изгиб руки человека или поворот его головы. Свою линию в литературе искал он, постигая магическую силу слова в ежедневном кропотливом труде, стремясь отыскать в нем то истинное, что могло бы емко отразить сложный душевный мир человека. Особое значение придавал деталям, «… которые запоминаются на всю жизнь. … как будто незначительные, они как-то въедаются в тебя, …, становятся как бы символом». И это - признание большого мастера, художника, умеющего видеть главное и запоминать его, каким бы маленьким ни казалось это нелюбопытному взгляду. Свою прозу писал он только мягким карандашом, пользуясь резинкой, притом не за письменным столом, а на фанерке, которую, сидя в кресле, держал наклонно, словно мольберт. Ему претило переписывать текст помногу раз: он работал, по совету Бориса Пастернака, «не заводя архива». Потому-то и сейчас проза Виктора Некрасова звучит емко и чисто, удивительно ярко. Удивительна проза…

На фронте он был сапером. Говорят, саперы ошибаются только раз, поскольку первыми выходят на минное поле. Для этого требуется немало мужества, хладнокровия и отваги. Виктор Некрасов оставался сапером по жизни. Быть мужественным в мирной жизни бывает порой труднее, чем на войне. Тем более – в литературе.

Вовращение блудного сына

Если и есть на свете муза изгнания, то именно ею навеяны проникновенные строки из Данте, самого знаменитого изгнанника Средневековья: «Земную жизнь пройдя до половины я очутился в сумрачном лесу…»

Эти слова из Данте мог бы повторить и Виктор Некрасов, покидая родину.

А начиналась все «с легкой руки» Никиты Хрущева, обвинившего писателя в «преклонение перед Западом», якобы высказанное им в путевых очерках «По обе стороны океана». Скандальную известность писателю принесло и его участие в правозащитном движении. Вместе с академиком А.Д. Сахаровым и другими деятелями культуры Виктор Некрасов громко, во весь голос протестовал против попыток Брежнева реанимировать сталинизм. Вместе с Линой Костенко и Иваном Дзюбой подписал он письмо-протест против гонения на украинский язык и культуру. Немало мужества потребовалось ему, русскому писателю, чтобы выступить против попыток местных властей устроить в киевском Бабьем Яру - на месте массового расстрела десятков тысяч людей - парк культуры и отдыха.

Травля продолжалась при Брежневе. Некрасова перестали печатать, изъяли его книги из библиотечных полок, запретили к показу фильм «Солдаты», снятый по повести «В окопах Сталинграда». Прорабатывали в райкомах, обкомах, исключили из Союза писателей и Союза кинематографистов. А напоследок - из партии. Уже в эмиграции вспоминал он: «Тридцать лет в партии - самой жестокой, самой трусливой, сильной, беспринципной и растленной в мире. Поверил в нее, вступил и к концу пребывания в ней - возненавидел. Три года в армии, в самые тяжелые для нее дни. Полюбил ее и победами ее горжусь...»

Десятилетняя травля непокорного писателя принесла-таки плоды. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Виктора Некрасова стал обыск в его квартире в январе 1974 года, длившийся почти двое суток – 42 часа. В сентябре он выехал в Париж, ставший ему второй родиной. На седьмом десятке лет жизни приходилось начинать все сначала.

«Всю жизнь я мечтал жить в Париже. Почему? А черт его знает, почему. Нравится мне этот город…» - вспоминал писатель.

В жизни превыше всего ценил он дружбу и свободу - свободу выбора места, где живешь, и свободу слова…

В эмиграции Виктор Некрасов обрел второе дыхание: много работал, объездил чуть ли не полмира, был заместителем главного редактора журнала «Континент», постоянно выступал на Радио «Свобода». Но и в Париже не покидало его неистовое желание вернуться в свой город родной, «знакомый до слез» - побродить по Крещатику, пройтись ночными улицами к Мариинскому парку, к зеленым кручам Днепра. Наконец, зайти в Пассаж и поглядеть на дом родной, где прожил последние четверть века перед изгнанием.

И вот однажды сбылось - вернулся он в свой город родной…

На фасаде дома № 15, в Пассаже, появился его бронзовый профиль, посмертно он восстановлен в Союзе писателей и Союзе кинематографистов, а в юбилейные дни поминают его имя в печати. Но возвращение блудного сына так и не состоялось. Печально, что до сих пор остается он непрочитанным писателем: киевляне, особенно молодежь не знают книг Виктора Некрасова, написанных им в эмиграции. И прежде всего книгу, посвященную родному городу - «Записки зеваки». Действительно, нет пророка в своем отечестве…

Вот только радует, что на месте бульвара Давыдова (бывшего мэра Киева, с именем которого связывают куреневскую трагедию 1961 года), станет бульвар Виктора Некрасова.

…Земной путь Михаила Булгакова и Виктора Некрасова завершился вдали от родного города. Мастер упокоился на московской земле: он похоронен на Новодевичьем кладбище.

Виктор Некрасов умер в Париже, в сентябре 1987-го. Защитника Сталинграда приютила парижская земля – он похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Но породнил их Андреевский спуск, вернее - тот загадочный киевский домик № 13 с кремовыми занавесками (так умилявшими до слез Лариосика).