Геннадий Суздалев, русский поэт, член Союза писателей России, лауреат премии Союза писателей России.
Стихи о главном
Именитый
Он так правдиво говорит,
как будто правый суд творит.
И ореол над ним парит…
Рубаха-парень.
Светясь, заглядывая в рот,
с лица стирая мнимый пот,
ему записки подаёт
сторукий каин.
А он кривит в восторге рот,
берёт наивных в оборот,
когда в себе перевернёт
все атрибуты.
Среди длиннот,
среди пустот
взорвётся слово и взорвёт
собой трибуны.
Он жжёт глазами полутьму…
И, сам не знаю почему,
душа противится ему.
Быть может, зависть?
А может быть, совсем не так:
он обаятельный чудак
и мне среди толпы зевак
всё показалось?
Но, обращаясь к простоте,
он на трибунной высоте
кричит слова о доброте –
я вижу злого.
И плавно движется рука
по самой грани матюга:
как распродажа с молотка
родного слова.
Лукаво к Пушкину взывать,
с любовью сравнивать кровать,
собой Россию «закрывать» -
ему всё можно.
Смещённый запад и восток,
и он, и пол, и потолок,
и за моей спиной восторг –
всё это ложно.
Мне хочется его назвать…
Себя от кресла оторвать:
я начинаю прозревать –
спасибо Блоку…
Дойдя по рифмам до венца
и осыпая грим с лица,
делец целует продавца -
и слава Богу.
Президент
"И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению..."
Апостол Павел
Страну из бездны поднимая,
годами «рабского труда» ,
он сделал вид: не понимает,
кто опустил её туда.
Кругом духовная разруха…
Добро слабеет в лапах зла.
Ни духа русского,
ни слуха
ему Россия не дала.
Нет православного обета.
Нет вековечного стыда.
А потому и нет ответа
и всенародного суда.
Все дни вещают вурдалаки,
ввергая немощных в грехи.
Чужие символы и знаки,
чужие песни и стихи.
Нет беснованию предела
и беспределу нет конца.
Благое дело поредело
под звон весёлого «тельца».
А где духовная программа?
Где путеводная звезда?
Куда идём? Быть может, прямо –
где русских снова ждёт беда.
Надежду к небу поднимая,
я принимаю: жизнь – борьба.
Но до сих пор не понимаю,
о чём гласит его труба.
Ленин жив
Скульптуры, скульптуры, скульптуры…
В пределах Российских границ.
Халтурные вехи культуры,
одетые в медь и гранит.
Какие несметные силы
ваяли его одного!
И не было больше в России
превыше его никого.
Проходят и годы, и грозы
по ложным путям сатаны.
А улицы, словно занозы,
в болезненном теле страны.
А сколько чужого елея
его поглотили труды!?
От чёрных ступень мавзолея –
прямые следы до беды.
Не будет спасенья от злости
в Отечестве скорбном моём,
пока самодельные звёзды
так гордо горят над Кремлём.
Не будет достаточной жизни.
Не будет в народе любви,
пока в самом сердце Отчизны
стоит мавзолей на крови.
Памяти русского поэта Вячеслава Богданова
Тридцать лет всего живёт агава,
только раз цвести имеет право.
Как её возвысила планета:
умереть от собственного цвета.
Вячеслав Богданов
Вино разлито.
Лампочка горит.
Закуска на столе
в обычном виде.
И кто-то, улыбаясь,
говорит:
- Уж лучше в тесноте,
да не в обиде!
И добавляет:
- Боремся со злом,
забыв про нашу
общую потерю.
Я никому
не верю за столом!
Ни соловью,
ни евнуху,
ни зверю!
Не верю я
целующим словам,
красивому
наивному обману.
Не верю
обезволенным губам,
с надеждой
припадающим к стакану.
Ты говорил:
- Да будем хороши!
И пил до дна
за доброе начало.
А где-то,
в глубине твоей души,
трагедия российская
кричала.
Не слышал ты,
не слышали и мы,
твои друзья,
как будто бы оглохли.
И вот стою один
среди зимы.
Цветы агавы
до поры засохли.
Теперь тебе спокойно
и темно
под белизной
светящейся берёзы.
В моём стакане
нынче не вино,
а матерей,
оплакавших нас,
слёзы.
А кто-то шутит:
- Боремся со злом…
губя себя
легко и безвозвратно.
Я никому не верю
за столом!
За круглым,
полукруглым,
за квадратным.
И мне теперь
уже не всё равно,
когда стакан
подносят к изголовью.
Мне кажется:
я снова пью вино.
Как собственной
захлёбываюсь
кровью.
Тары-бары…
Памяти друга, классика русской поэзии Николая Ивановича Тряпкина
На авось расставил точки…
Всё умею, всё могу.
Я сижу на шаткой кочке,
на болотном берегу.
Отшумели тары-бары
в лабиринтах суеты.
В небе плавают икары,
в мыслях плавают мечты.
Гей вы, трезвые гуляки!
Нет в кармане ни гроша!
Кулаками после драки
помахали б не спеша.
Гей, вы, люди удалые!
Что без рыбки у пруда?
Почему такие злые?
Без прибытка, без труда.
Всё «ура!» кричали сами,
на одной шестой Земли.
Всё прохлопали ушами
и глазами помогли.
Как поймать теперь улыбку?
Где искать златую нить?
Как теперь златую рыбку
в наши сети заманить?
Я давно расставил точки…
Ходит кругом голова.
И сижу на старой кочке –
расцветает трын-трава.
Улыбаюсь через силу
и ещё чего-то жду.
Проморгали мы Россию
у прохожих на виду.
Хата с краю
Мой дом – моя крепость.
«Мой дом», я думал,
крепость для тупых,
приют для всех
глухих и осторожных.
Нейтралитет –
позиция слепых,
двуликих и безликих,
и безбожных.
Максимализм
споткнулся и затих.
И я подумал
в тишине домашней
о подвигах
отшельников святых,
затворников
былых и настоящих.
Когда идёт
гражданская борьба,
когда надежду
никому не надо…
У хаты с краю
есть своя судьба,
своя ограда
и своя отрада.
***
Права народа
ныне не права,
которые нам бесы
обещали.
Судили человека
за слова,
за Истину,
которой нет пощады.
Качались чаши
мировых весов:
вопрос не частный,
мировой решался.
Но правде
не хватило голосов –
приятель мой
хвалёный
воздержался.
Такие вот пути
добра и зла
в моей стране
возлюбленной
и блудной,
где тайна беззакония
была
и ныне остаётся
не подсудной.
***
Живу на берегу
мелеющей реки,
питающей меня
от самого истока.
Здесь жили старики.
И смыслу вопреки
ушли искать судьбу
под звёздами востока.
Всё дальше от меня
родные голоса.
Всё громче родники,
питающие душу.
Всё сумрачней глаза
и всё светлей слеза.
И всё бедней слова,
идущие наружу.
Идёт за годом год.
Сужаются круги
придуманных забот
земного вдохновенья.
Смотрю на небосвод
с Земли из-под руки…
И вечное зовёт
от чуждого мгновенья.
Всё дальше от меня
живые берега.
Всё ближе смертный час
земного пребыванья.
Всё больше сознаю:
живу в тылу врага…
Осталось мне одно –
на Бога упованье.
Молитва
С небесной мечтой
и с правами изгоя
живу на земле
неприкаянный русский поэт.
Евреи – одно.
А еврейские люди –
другое.
У них за спиной
ни народа,
ни рода,
ни племени нет.
Идут, по векам
разнося
грехородное семя,
любя беззакония
тайную вечную
страсть.
Стремясь водрузить
абсолютно над всеми
свою всеземную
тупую и жадную
власть.
Россия прошла
через топи
страданий и горя,
неся человечеству,
взятый у Господа, свет.
Евреи – одно.
А еврейские люди –
другое.
У них за душой
ничего,
кроме выгоды
нет.
Надежды и веры,
и русского слова
носитель,
стою одиноко
у мысленных
Красных ворот.
Стою на коленях:
- Спаси нас, Спаситель!
Поруганный ныне,
твой верный
и Вечный Народ!
А у них впереди
ничего,
кроме пропасти нет.
Дряхлеет село…
На суздальской земле, в селе Кистыш, стоит полуразрушенная церковь, которую на свои деньги построил Александр Васильевич Суворов. Село Кистыш было его усадьбой.
Дряхлеет село
без руля и ветрил…
Устав от пустых разговоров,
сижу на траве,
где когда-то ходил
Великий и вещий Суворов.
Уныло и тихо,
и дико окрест.
Нетрезвый мужик
бьёт чужие баклуши.
А в небе плывёт
покосившийся крест-
сквозь годы,
сквозь думы,
сквозь души.
Хазары везде,
а герои - в земле.
Размыты
духовные грани.
История врёт.
А хазары – в седле –
на белом коне…
На экране.
Низы выживают,
скандалят и пьют.
Верхи поживают
и бредят базаром.
И некому выправить
согнутый путь-
отмстить
неразумным хазарам.
На русской земле.
На безбожных путях
утрачены
доблесть и слава.
Взойдут ли когда-то
на наших костях
святые полки
Святослава.
Постоянство
Вместо редьки-
хрен на блюде.
Вслед за массами-
толпа.
Некто псевдо
вышел в люди-
от столба
и до столпа.
Люди бросились
по следу,
а по следу-
только мгла…
Одержать победу
бреду
псевдоправда
помогла.
Всевозможные пороги
и пороки-
нарасхват.
Суетятся
лжепророки-
никому никто
не брат.
Поутихли разговоры
об одной шестой
Земли.
Золотые наши горы
незабудкой поросли.
Отмели рубли Емелю…
Я по-прежнему живу-
псевдонимов не имею,
к коммунизму не зову.
Доля
Смиренно стяжая мытарства,
родители в вечность ушли…
Мы – дети, в Небесное царство,
продолжить их путь не могли.
Плутая вокруг интереса,
забыли беречь небеса.
Посулами красного беса
нам мир затуманил глаза.
И волю, и русскую долю
отдали за яркий мираж.
Без боли, в плачевной юдоли,
вожди наши вышли в тираж.
Противные вере и мере,
бессмертные в поисках зла…
Бесчисленны наши потери,
бессмысленны наши дела.
Утративший силу и удаль-
пришли – ни покрышки,
ни дна-
смотрю на заснеженный Суздаль,
усталый стою у окна.
За Божеский путь человека
мои отгремели бои.
Я - мытарь двадцатого века
и мытари дети мои. |