№32 Сергей ПРОХОРОВ (Россия, Нижний Ингаш) Два рассказа

Сергей Прохоров - автор восьми книг стихов и прозы, основатель и редактор сибирского межрегионального литературно-художественного журнала «Истоки». Печатался в журналах «Юность» (Москва), «Вертикаль» (Нижний Новгород),  «Наше поколение» (Кишинёв. Молдова) «Рукопись» (Ростов-на-Дону), «Лексикон» (Чикаго), других литературных изданиях. Живёт в п. Нижний Ингаш Красноярского края. 

Щука

Сквозь дрёму я почувствовал, как что-то тёплое, родное  легко  и нежно коснулось моего лица.  На мгновение мелькнуло ласковое в весёлых морщинках  с милой тёмной родинкой лицо бабушки, которое тут же превратилось в  румяный, вкусный, блестящий от конопляного масла блин. Я невольно потянулся к нему губами и раскрыл глаза – в окошке сияло  щедрым летним  теплом полуденное солнце. Сладко потянулся и рывком сбросил одеяло…

Ужасно хотелось есть. Было ощущение, что   пустой желудок вот-вот взбунтуется от безделья.

На ещё не остывшей печи, томясь округлыми боками, меня поджидал блестящий свежей сажей чугунок  вареной в мундире картошки. Картофелины были ещё горячими. Тонкая кожура отставала не сразу, обжигая пальцы и прилипая к ним. Обтирая то и дело липкие пальцы правой руки о штанину, левой я  макал картошку в солонку с солью, подносил очищенную часть ко рту и  осторожно и с аппетитом откусывал, ублажая желудок и голод. Хлеб в доме был роскошью. Его и другие деликатесы успешно заменяла картошка – надёжная кормилица и спасительница от голода. Варёная, жареная, пареная. Опустошив третью часть чугунка, запив завтрак стаканом морковного чая и убрав всё со стола, вышел во двор.

Была вторая неделя летних каникул.. В огороде  пока делать было нечего. Недавно отсадились, и овощи ещё только-только проклёвывались. Сорняков не было. Или мать успевала как-то незаметно для меня всё пропалывать. Жалела меня. Я  ведь болезненным рос. К восьми годам только, как в школу идти, на ноги встал.  А теперь, к 15-ти годам, чувствовал себя совершенно здоровым. Но мать скорее по привычке всё жалела.

Щурясь от яркого солнца, я направился под навес, где вместе с дровами хранился разный нужный и ненужный, но оставленный на всякий случай хлам. Задумал смастерить острогу для охоты на щуку. Трезубец ещё вчера сделал из куска толстой проволоки. Осталось подобрать подходящую удобную длинную жердину и закрепить на ней острый трезубец.

Рыбалкой я особенно не увлекался, но на речке проводил большую часть свободного времени. Мой дружок Валерка - заядлый рыбак, уехал на каникулы в город к родственникам, и я теперь больше один слонялся  вдоль реки то с удочкой, то просто так. Чаще с книжкой.

Когда я  по привычке уселся на своё  излюбленное место и углубился в чтение, звонкий всплеск оторвал меня от книги. Когда волны улеглись, я долго и внимательно стал всматриваться в воду, стараясь сквозь её мутность хоть что-то разглядеть. Прошло минут пять, и я уже было собрался вновь вернуться к прерванному чтению, как вдруг около самого берега качнулась  на воде  метровая тень. Я замер, осторожно всматриваясь в серое днище реки. Там почти недвижно, как корчага, застыла огромная щука. Я  уже почти рассмотрел её: большая полураскрытая пасть, горящие в ожидании добычи глаза, едва колышущиеся плавники… и снова звонкий шлепок,  и вода, сразу помутнев, пошла кругами от берега. 

Вот бы поймать её, думал я, возвращаясь домой. И даже слюнки потекли, когда представил жарящиеся на сковородке большие куски щучьего мяса.

Закрепив трезубец на шесте, я для тренировки несколько раз  ткнул орудие в землю, представляя, будто гарпуню щуку. Потом, закинув трезубец на плечо и заперев калитку,  отправился  на речку.

Подошёл к месту тихонько, боясь вспугнуть речную хищницу. Долго блуждал глазами по всей щукиной заводи, держа наготове острогу, в надежде увидеть вожделенную добычу. Прошёл час, второй. От напряжения занемели мышцы. Бросив трезубец, устало опустился на траву. Прилёг и вскоре задремал. Сколько проспал, не помню, но проснулся от шумного всплеска в реке. Вскочил, как ошпаренный, и, крепко держа обеими руками острогу, бесшумно приблизился к краю берега.

Рябь улеглась, и в просветлевшей воде я вновь увидел её. Щука готовилась к встрече с очередной жертвой: глаза горели, жабры хищнически надувались, плавники и всё тело щуки напряглись, как натянутая тетива лука, готовая вот-вот выстрелить. И я, не дожидаясь дальнейших действий речного хищника, со всего размаха, почти не целясь, ткнул трёзубец в застывшее тело щуки. Шест мгновенно и сильно дёрнулся, и я едва удержал его в руках. Потом он заработал как вибратор,  и я, боясь упустить добычу, медленно повёл шест к берегу и со всего маху, что было сил, рванул шест из воды. Блеснуло на солнце, отливая серебром, трепещущее на трезубце тело речной хищницы. Огромная, не менее полуметра  рыба еще долго билась на берегу, пугая открытой зубастой пастью. Пришлось несколько раз стукнуть хищника палкой по голове.

«Вот уж удача так удача, - думал я, радостно шагая с добычей домой и представляя заранее, как будут мне завидовать дружки-приятели, да и взрослые рыбаки. Точно скажут:  «Везёт  же дураку».

Но больше всего обрадовалась мать. Нажарили, наварили ухи, устроили  для  не разбалованных  яствами желудков  настоящий праздник.

Бес попутал

Привычно скользнув взглядом  по залу  детской одежды, где  редкие в эти утренние часы  посетители районного универмага  заглядывали сюда, Клавдия Ивановна Турыгина, взяв сразу две упаковки детских колготок, одну незаметно сунула в заранее полурасстёгнутый отворот пальто, и пакет бесшумно скользнул на дно объёмистого  внутреннего кармана. Положив оставшийся в руках пакет на место, Клавдия прошла дальше вдоль стеллажей. Приметила  красивое детское платьице. Снова, оглядевшись, незаметно опустила новую вещь следом за колготками.

«У внучки Юлечки скоро день рождения – хороший будет подарочек от любимой бабули», - подумала Клавдия и сосредоточенно стала  выбирать что-нибудь для покупки. Она всегда  что-то покупала, какую-нибудь недорогую вещицу, чтобы, не дай Бог, не вызвать  хоть малейшего подозрения у продавцов. Хотя разве смогли бы они даже подумать подобное о таком уважаемом в районе человеке.

Клавдия Ивановна вот уже много лет возглавляла один из отделов народного образования, была членом  районного комитета партии. Конечно, где-то в глубине души её мучила совесть. Знала, что поступает нехорошо, не по-советски. Да и как члена партии себя не раз корила: «Какой постыдный пример для школьников, если бы узнали». Но успокаивала себя: «Ведь ни разу  за три года не попалась! А продавцы «наторгуют» нанесённую мною, растрату. Не я одна такая. И повыше меня чины воруют. Конечно, не таким, как я, образом, не в магазинах, но воруют. У государства, у народа. Россия-матушка богата – всем хватит».

Лена Веткина в первый день своей работы в универмаге (её приняли в   отделе кадров  РАЙПО учеником продавца) ко всему, особенно к людям, присматривалась с интересом, изучающе, потому как  ничего и  никого ещё здесь не знала. Приехала она в сибирский посёлок с Украины вместе с мужем, демобилизованным с Черноморского флота. Муж Николай устроился слесарем в местном леспромхозе, а она, походив по организациям, решила попробовать себя в торговле.

Внимательно рассматривая  отделы универмага (их было пять: отдел верхней одежды мужской и женской, детской одежды и игрушек,  отдел обуви и головных уборов и отдел бытовых приборов), Лена обратила внимание на пожилую покупательницу. Не на неё саму, не на внешний вид: во что одета, обута, а на её руки. Вот они потянулись к стеллажу, сняли два пакета колготок, а обратно положили одну. «А где же второй пакет?- подумала Лена. Сумки у  женщины нет, и в руках тоже ничего.  А вот она взяла два платьица, а назад снова положила одно. Руки пустые. Фокус-покус», - смекнула Лена, но на всякий случай подошла к  скучающей продавщице детского отдела и шепнула ей на ухо про свои подозрения.

- Да ты что, в своём уме! Это же  Клавдия Ивановна! – тоже, переходя на шёпот, возмутилась было продавщица. Однако Лена уже поверила всерьёз своей догадке и, когда Клавдия Ивановна подошла и выложила на прилавок пару летних дешёвых носков, Лена спросила:

- А Вы всё выложили? Кажется, у вас что-то ещё за пазухой.

Как плёткой по лицу хлестанул внезапный и, как показалось Турыгиной, грубый, нагловатый вопрос. Она к таким не привыкла.  От неожиданности Клавдия Ивановна потеряла на время дар речи. А смелая хохлячка уже помогала ей расстегнуть пальто и, сунув руку в глубокий, безразмерный карман, вытащила на глазах изумлённой продавщицы и других посетителей магазина два целлофановых пакета с детскими  колготками и платьицем.

С неделю, если не весь район, то вся его интеллигенция была в шоке. Учителя, и особенно те, кто близко знал Клавдию Ивановну, эту образованную, деятельную женщину, опытного  профессионального работника, вначале отказывались верить.

А Клавдия Ивановна, живая по характеру, напрочь замкнулась от людей. Замкнулась от стыда, от сознания того, что достигнутое годами уважение и почёт, которые она долгие годы имела, рухнул в одночасье. Когда она впервые решилась на такой поступок или, вернее сказать, проступок, Клавдия Ивановна думала, что это будет её и только её тайна. Даже муж родной, с которым она делилась, казалось бы, всем, не догадывался. А потом долго не мог понять, для чего это делала его любимая жена. Ведь жили в достатке: оба были на руководящих должностях, в деньгах нужды особой не имели. Впрочем, и сама Клавдия Ивановна до конца своих дней так и не поняла: где, когда и зачем её однажды бес попутал.