Берег жизни
Денис любил играть на берегу. Особенно в шторм. Ветер хлестал по лицу, норовил сорвать рубашку. Море несло тяжёлые волны и с шумом обрушивало их на песчаный берег. В бурлящем пенистом месиве, словно подхваченный вихрем, кружился песок и мелкие камушки. Серая паволока покрывала небосвод до самого горизонта, а вдали из неё вырывались молнии, что будто хлыстом, стегали море и ярили его ещё больше. Природа бушевала.
Обычно в такую погоду пляж пустовал. Денис радостно выбежал на берег и замер. Неподалёку сидела девочка, примерно его лет, и молча смотрела на волны, которые совсем немного не дотягивались до её босых ножек. Денис смотрел и не знал, что делать. В какой-то момент, он неуверенно шагнул вперёд. Затем ещё. Робость требовала вернуться и уйти, но Денис сделал ещё шаг. Вдруг, девочка обернулась и посмотрела на него. Денис замер, хотелось что-то сказать, но язык не слушался.
– Ты кто? – спросила девочка.
– Денис, – выдавил Денис с большим трудом.
– А я Настя. А что ты здесь делаешь?
– На волны смотрю, – ответил Денис после короткой паузы.
– Иди сюда, будем смотреть вместе, – предложила девочка и мягко улыбнулась.
Денис тоже улыбнулся. Довольно неловко. Он медленно подошёл к ней и сел рядом. Они сидели и смотрели на неистовствующее море. Ветер пробирал до костей, и Настя прижалась к Денису, уложив голову на его плечо.
Денис Константинович вышел из машины и побрёл к пляжу. Чёрные тучи нависали над морем, словно своды гигантского готического собора. Дождя ещё не было, но молнии уже сверкали то тут – то там, а раскаты грома потрясали побережье. Денис Константинович сел на песок, там же где и всегда, и стал смотреть, как волны накатываются на берег. Ветер бил в лицо, сдувая слёзы с морщинистых щёк, трепал седые волосы. День, которого Денис Константинович боялся всю жизнь, наступил. Он снова был один на этом пляже, впервые за семьдесят лет, её не было рядом. Он прикрыл глаза, надеясь, что это поможет притупить боль, но тщетно. Сердце стиснул кулак одиночества. И не было ничего, кроме громовых раскатов и шума волн.
Откуда-то со стороны донеслись радостные крики. Денис Константинович открыл глаза и увидел двух ребятишек резвящихся неподалёку. Мальчишка гонялся за девочкой, пытаясь схватить, но та ловко выворачивалась, и игра продолжалась дальше. На лице Дениса Константиновича проступила улыбка. Он лёг на песок и стал с умилением наблюдать за детской игрой.
Утром следующего дня туристы нашли тело старика на берегу.
Добронрав
Шёл дождь. Мелкие капли неустанно барабанили по листьям. Дорогу сильно размыло. Кони с трудом перебирали копытами, на каждом шаге увязая в топкой грязи. Повозка двигалась медленно. Возница стегал лошадей хлыстом, и только присутствие княжны удерживало его от крепкого словца в их сторону. Добронрав и Хорь ехали рядом, размеренно покачиваясь в сёдлах. Крохотные струйки воды бежали по остроконечным шлемам и водопадами срывались на плечи, обильно орошая кольчуги. Плащи промокли насквозь, а седло стало липким и скользким. Добронрав постоянно вытирал перчатки о полы рубахи, если намокнут – копья не удержать. Доспехи заметно потяжелели, но Русичи стойко терпели, не смея даже чуть согнуть спину, только угрюмо поглядывали по сторонам, да тихо материли треклятый дождь.
Княжна куталась в плащ и мужественно выносила нескончаемую болтовню французского посла. С тех пор как отбыли из Киева, Анна десять раз успела пожалеть о том, что он знает русский язык. Словно не замечая её полного равнодушия, барон Д'Авиньон усердно расписывал достоинства его родины и его короля. Он искусно подбирал разнообразные эпитеты, чтобы подчеркнуть насколько Генрих I прекрасный оратор, как он красив и умён. В тот самый момент, когда Д'Авиньон взялся за описание изящного носа его величества, колесо угодило в яму, и посол едва не прикусил себе язык. Анна отвернулась и тихо хихикнула, стараясь не обидеть вассала своего будущего мужа.
Д'Авиньон крикнул что-то по-французски и замахнулся на возницу кулаком, но Анна его мягко остановила и спросила:
– Далеко ли до ближайшего селения?
– Всего пару лье. Вон, за тем поворотом, – пояснил барон, указывая на ускользающую в лес дорогу, – стоит Неттанкур. Там отдохнём, обсохнем, а дальше всего день пути до Реймса.
– Это радует. Скажите, а во Франции всегда так долго идут дожди? – спросила Анна, взглянув на промокших витязей.
– Случается, но не часто. Мы уже привычные, и вы привыкнете. К тому же, в стенах королевского замка дожди совсем не докучают.
Анна мягко улыбнулась и, накинув капюшон, стала изучать окрестности. Не обращая внимания на её жест, Д'Авиньон продолжал что-то болтать о благоустроенности королевских замков и обширных владениях его сюзерена, живо жестикулируя руками для пущей наглядности описаний.
Добронрав понудил коня прибавить ходу и жестом поманил Хоря за собой. Обогнав эскорт из королевских солдат, Русичи оказались во главе отряда. Хорь подъехал ближе и тихо спросил:
– Ты чего?
– Да не могу уже. Этот франк трещит без умолка, словно ему велено было без остановки своего королька нахваливать.
– У них свой уклад, у нас свой. Мы на его земле, придётся потерпеть.
– А всю дорогу до этого мы за что терпели?
– Оставь. Вон, впереди уже деревня какая-то. Сейчас поедим, помоемся, ты обратно подобреешь. Я ж тебя знаю. Ты одним видом страх нагоняешь, – заметил Хорь с улыбкой.
– Ах ты, пёс, всю подноготную мою вынюхал. Ладно, чего уж там. Прав ты, наверное. Гляди, а дождь-то перестаёт, – ответил Добронрав и взглянул на небо.
Серые клочья туч обволакивали всю небесную гладь, но кое-где уже виднелись явные просветы. Золотистые лучи робко пробивались то тут, то там, бережно озаряя округу. Лес начал понемногу оживать. Стало раздаваться редкое неуверенное пение птиц плавно переходящее в бурное многоголосье. В чаще всё шуршало, скреблось, шипело, трещало. Иногда среди ветвей мелькали пятнистые тельца молодых оленей. Едва завидев людей, они скрывались также бесшумно, как и возникали.
Наконец отряд выехал из леса и попал в небольшую деревушку. По обе стороны дороги стояли низенькие каменные домики, крытые соломой. Размытая дорога выходила на небольшое подобие площади. Дома селян окружала косая ограда, которую мог перепрыгнуть даже ребёнок. Домашней живности видно не было, скорее всего, в этой деревне её вовсе не водилось. Люди на глаза не попадались, но Добронрав чувствовал на себе недобрые взгляды местных жителей. Из дома, мимо которого ехал Хорь, вышла невысокая девица в грязной рубахе и с немытыми волосами. Недолго думая, она выплеснула помои из ведра прямо на дорогу, едва ли не под ноги коням. Хорь даже в седле дёрнулся, да долго потом разглядывал сапоги. Добронрав только головой покачал. В родной земле немытых девок не встретишь, а тут без малейшего стеснения ходят.
Миновав несколько построек, Русичи оказались у местного трактира. Это здание сильно отличалось от всех остальных. Деревянный каркас, каменные стены и черепичная крыша указывали на то, что этой дорогой часто пользуются зажиточные купцы и знатные дворяне.
Едва повозка с княжной подъехала ко входу в заведение, Д'Авиньон что-то громко крикнул, и из дверей выбежал молодой парень, весь заляпанный жиром. Увидев дворянина, дорогую повозку и статных воинов, он мгновенно исчез в дверном проёме. Вскоре, из трактира выбежало несколько слуг, двое бросились распрягать повозку, остальные стали разводить коней по стойлам. Сам трактирщик, согнувшись в поклоне, пригласил гостей в дом.
Д'Авиньон спешно подал руку Анне, помогая спуститься с повозки. Прежде чем княжна и посол проследовали к дверям трактира, внутрь вошли солдаты короля. Вскоре, вышел начальник стражи и, расстелив у ног княжны шкуру, согнулся в поклоне. Барон удовлетворённо улыбнулся и предложил Анне проследовать в трактир. Русичи шли по обе стороны от княжны, до самых дверей, где она обернулась и мягко произнесла:
– Добронрав, Хорь, отдохните с дороги. До ужина вы свободны. И не смотрите так, поверьте, я в полной безопасности.
Русичи молча кивнули и отправились в конюшни, проверить, как содержат лошадей. Зайдя за угол, Добронрав окликнул Хоря:
– Я пойду деревню осмотрю, а ты пока закажи нам поесть.
– Интересно как? Я на их языке не кумекаю.
– Жестами объяснишься. Не в первой.
– Ну тебя к лешему, иди уже. Только не задерживайся, а то только к пустой тарелке поспеешь. Я голоден вусмерть, коня бы съел, если б на нём не надо было ещё сутки ехать.
– Я скоро, – ответил Добронрав, уходя.
Выйдя из-за угла, он увидел русоволосую девчушку, прячущуюся за углом невысокой хаты по другую сторону дороги. Девочка быстро прошмыгнула за кузню, стоявшую подле дома, а затем скрылась за амбаром. Добронрав посмотрел по сторонам, но селяне, как ни в чём не бывало, продолжали заниматься своими делами. Возможно, малышку никто не заметил, или просто не обратили внимания на детскую игру. Деревня плавно возвращалась к жизни. Из домов выходили люди и приступали к обыденным делам. Кузнец взялся разжигать жаровню, попутно покрикивая на ленивого ученика, едва поспевавшего выполнять его указания. Девица с вёдрами направилась к колодцу, что стоял чуть поодаль от трактира, двое мужиков уселись вырезать плошки из дерева, а их жёны рядом штопали прохудившиеся рубахи.
Ничего особенно интересного Добронрав не увидел, но возвращаться в трактир не спешил. Странное поведение девчушки привлекло его внимание, и он решил посмотреть, во что это выльется. Немного выждав, он увидел, как белёсое тельце проскользнуло в ворота амбара. Добронрав хотел подойти поближе, но вдруг, ворота распахнулись, и оттуда вышли два здоровяка, таща за волосы вырывающуюся малышку. Один из них стал что-то кричать, а второй тем временем, скрутил девочке руки. Малышка оказалась не промах, в какой-то момент она извернулась и ухитрилась укусить здоровяка за палец. Тот вскрикнул и с размаху заехал девочке в ухо.
Добронрав опешил. В родной земле воров, конечно, наказывали, но детей обычно родителям отдавали, а взрослых могли палками бить или в острог на месяц бросить. Здесь же дело этим явно не ограничится. Проверив, легко ли меч выходит из ножен, Русич направился прямиком к здоровякам, но не успел он сделать и трёх шагов, как вокруг них собралась толпа и скопом повалила к площади.
Выстроившись кругом, селяне наблюдали за расправой. Один здоровяк вынул из кармана девочки горсть зёрен и бросил ей под ноги. Толпа недовольно загудела, стали раздаваться яростные выкрики. Здоровяк схватил девчушку за шею и ткнул лицом в валяющиеся в грязи семена. Ребёнок плакал и вырывался, но толпа лишь одобрительно заорала, не замечая, как сквозь неё, словно медведь через бурелом, проламывается разъярённый Русич. Добронрав пробился в середину и хотел что-то сказать, но в этот миг один здоровяк обхватил девчушку за талию, а второй вытянул её левую ручонку и замахнулся увесистым мясницким ножом.
Обрубленная рука упала на землю, а здоровяк с диким воем схватился за брызжущую кровью культю и повалился в грязь. Второй, что держал ребёнка справа, медленно осел с хрипом, тщетно пытаясь собрать вываливающиеся из проткнутого живота внутренности. Толпа мигом отпрянула, сторонясь иноземца, столь быстрого и безжалостного. Со стороны кельи к ним уже бежали солдаты местного барона и священник. Добронрав отодвинул дрожащую от ужаса девчушку за спину и изготовился к смертельной схватке.
– Добронрав, держи щит! – послышался голос Хоря. Верный друг никогда не бросал в беде и в этот раз встал плечом к плечу.
Священник что-то кричал на ходу, а солдаты барона бежали на Русичей, полные решимости сражаться и убивать. Когда между ними оставалось не более дюжины шагов, послышался крик Д'Авиньона. Посол выбежал перед Русичами и долго о чём-то спорил с солдатами. Наконец, он повернулся и грозно посмотрел на Добронрава.
– По какому праву вы убили двух крестьян?! Их жизни стоят немалых денег!
Добронрав не знал, что ответить, но за его спиной раздался голос княжны.
– Простите, дорогой барон, но разве ваш король настолько беден, что не может подарить мне, в знак своей доброй воли, двоих крестьян? – спросила она.
Посол покраснел. Он никак не ожидал такого бесчестного хода от Анны. С большим трудом взяв себя в руки, он сдавленно произнёс:
– Конечно, его величество, Король Генрих I, дарит вам жизни двоих крестьян.
– Троих, – спокойно поправила Анна.
– Троих? – переспросил Д'Авиньон, надеясь, что не расслышал.
– Да, ещё девочка. Она будет моей служкой, во дворце.
– Ну, что же, – выдавил барон, сдерживая негодование, – его величество дарит вам троих крестьян, а теперь извините, я должен разобраться со всем, что ваши люди натворили.
– Конечно, – ответила Анна и сделала лёгкий поклон.
Посол раскланялся и отправился в келью. Анна проводила его тяжёлым взглядом, а затем обратилась к Русичам:
– Хороши. Кто это всё устроил?
– Моя вина, княжна. Мне и ответ держать, – признался Добронрав.
– А то я сама не вижу. Ответ дома держать будешь, перед моим отцом и своей совестью. Зачем крестьян зарубил?
– Перед князем я отвечу, а совесть моя чиста. Где это видано, чтоб ребёнку за зёрна руки рубили? Я бы и жизни своей не пожалел…
– Полно! – оборвала его Анна резко, – ты не на своей земле. Нечего здесь свои порядки устанавливать. Держи свой норов в узде, я не смогу к себе в служки всех сироток Франции записать.
Глубоко вздохнув, Анна взглянула на девчушку так и стоявшую неподвижно у ног Добронрава. Княжна подала ей руку и спросила:
– Ну, что, поедешь со мной в повозке?
Девочка резко отскочила за воина и прижалась к его ноге. Добронрав чувствовал, как дрожит маленькое тельце, как колотится детское сердечко. Анна улыбнулась:
– Она теперь одного тебя признаёт, так что, тебе её и везти до самого Реймса, а может и до моего дворца. Пойди, хоть, искупай её. Чумазая как бесёнок.
– Сделаем, княжна, не волнуйся. Сейчас вот прямо и пойдём купаться, – ответил Добронрав, подхватывая девочку на руки.
Детские ручки мигом обхватили его шею. Девчушка уложила голову на могучее плечо и мерно засопела. Впервые в жизни юная Аннет чувствовала себя в безопасности.
Колизей
Венедикт Аврелий шёл по тёмному коридору. Ножны тихо постукивали о начищенные до блеска доспехи, от чего лёгкое эхо разбегалось по каменным стенам. Алая туника выглядывала из-под кожаного нагрудника, точно повторявшего рельефные мышцы статного воина. Шлем Венедикт нёс под мышкой, от чего синий султан мягко щекотал кожу. Официального назначения он ещё не получил, но всё же осмелился надеть оснащение центуриона, заблаговременно изготовленное по заказу его отца, патриция – Маркуса Корнелия.
Отец шёл рядом и неустанно повторял:
– Сегодня! Сегодня ты станешь центурионом, а дальше – больше. Тебе откроются новые возможности, я смогу познакомить тебя с очень полезными людьми. Мне будет не стыдно представить им своего сына – центуриона Римского легиона.
– Отец, ты много сделал для меня. На войне я научился понимать, что я должен и кому, – ответил Венедикт, стараясь унять родителя.
– Эта битва будет проще многих других. Если ты проявишь себя, то тебя может заметить сам Император и тогда… – отец погрузился в сладостные грёзы, где его сын становится трибуном. Женщины вьются вокруг него, а его власть и богатство крепнет с каждым днём.
– Хорошо, думаю, тебе стоит дожидаться меня здесь, – неожиданно оборвал его Венедикт. Отец не успел ничего ответить, а сын уже присоединился к другим легионерам у массивных железных ворот.
– Удачи сын. Пусть фортуна благоволит тебе! – воскликнул отец и присел на лавку.
Венедикт подошёл ближе к воротам и взглянул в узкую щель, чтобы рассмотреть арену Колизея, которую видел впервые. Каменные трибуны были переполнены всевозможными людьми. Всем хотелось воочию узреть мощь славного Римского легиона. Посреди одной из трибун виднелось ложе самого императора. Он уже занял своё место, и всё должно было вот-вот начаться.
Вдруг, хором грянули трубы, и ворота медленно поползли вверх. Солдаты спешно выстроились черепахой и, двигаясь как единый организм, под всеобщим гулом и ликованием вышли на усыпанную жёлтым песком арену. Щиты отливали золотом, бросая яркие блики, изящные доспехи сверкали, заставляя женщин восторгаться, а врагов замирать от ужаса.
– Аве Император! – раздался клич легионеров, склонившихся в поклоне.
Император, не вставая, мягко поклонился в ответ. По трибунам пошла волна хвалебных возгласов.
– Аве император!
Наконец, когда публика успокоилась и шум стих, над ареной вновь грянули трубы. На этот раз открылись ворота на другой стороне. Венедикт почувствовал, как кровь прилила к мышцам в предвкушении смертельной схватки. Чувства обострились, а весь мир теперь был только ареной.
Из тёмного проёма показались гладиаторы. Они с трудом перебирали ногами. Опухшие красные глаза и измождённые лица выдавали смертельную усталость. Некоторые едва могли держать оружие в руках. Венедикт замер в недоумении. – «Какая же это демонстрация силы?» – подумал он. – «Это бойня».
Не давая ему опомниться, строй медленно двинулся вперёд. Гладиаторы с рёвом бросились на стену щитов, вскинув оружие над головой. Трое сразу повалились к ногам легионеров, орошая своей кровью одежды убийц. Венедикт уже порадовался, что все они нападали в стороне от него, но в этот миг, огромный варвар отбросил стоявшего рядом легионера на несколько метров, расколов его щит, словно грецкий орех.
Массивная дубина с треском обрушилась на Венедикта. Он едва успел закрыться щитом, но ноги не удержали, и он упал на спину. Варвар, не дожидаясь, пока враг придёт в себя, нанёс ещё один сокрушительный удар. Венедикт откатился в сторону, высвобождая руку из ремней на щите, жалкий обломок которого теперь был только обузой. Варвар взревел, заставляя остальных легионеров сторониться в страхе, а затем яростно ударил наискось. На этот раз Венедикт был готов, пропуская дубину над головой, он по рукоять вонзил гладиус в брюхо могучего противника. Варвар захрипел и осел на колени.
Трибуны взорвались радостным рёвом. Легионеры восхищённо кивали головами. И только Венедикт видел, что в углу, возле самых ворот ещё остался живой гладиатор. Молодой юноша, едва стоявший на ногах с немой мольбой смотрел на него. Венедикт уже готов был отвернуться, когда кто-то заметил выжившего и ропот недовольства побежал по трибунам.
– Убить, Убить! – раздавалось со всех сторон.
Венедикт обречённо пошёл к неспособному защищаться противнику. Юноша просто упал на колени и ждал своей участи. Каждый шаг давался Венедикту с огромным трудом, и чем ближе он подходил, тем сильнее ему хотелось бросить всё и уйти.
Вой на трибунах разрастался, переходя в неистовый рёв обезумевшей толпы. Тысячи пальцев указывали вниз, требуя крови, страдания, смерти. Венедикт подошёл к парню и заглянул ему в глаза. Ничего не было в них, кроме непонимания, кроме немого вопроса «Зачем?»
Рука сама вложила меч в ножны. Неистовство толпы достигло апогея. В ярости, зрители требовали выгнать Венедикта из легиона с позором, кто-то даже предлагал казнить его, но ему уже было всё равно. Гордо вздёрнув подбородок, он покинул арену, провожаемый недоумёнными взглядами легионеров и яростными воплями толпы.
В коридоре к нему подбежал взволнованный отец:
– Что ты наделал!? Как ты мог!? Что я теперь скажу друзьям!? Как император посмотрит на меня!? Ты же клялся защищать Рим!?
– Да. Но тот Рим не был таким, по крайней мере, я его таким не видел, – ответил Венедикт твёрдо.
– Что тебе этот мальчишка!? Проклятье! Ты мог добиться всего лишь одним движением меча! Ради чего ты его пощадил, ведь завтра он всё равно умрёт?
– Раз так. Зачем мне решать его судьбу, пусть кто-нибудь другой лишится чести. Тот, кто не помнит, каким был Рим совсем недавно, – ответил Венедикт и пошёл к выходу, провожаемый непонимающим взглядом отца. |