№34 Владимир СКРЫНЧЕНКО (Украина, Киев) Там, за океаном – Аргентина. Судьба эмигранта

Владимир Скрынченко - родился 21 января 1949 года в Киеве. Окончил Киевский политехнический институт. Имеет свыше 50 публикаций (кроме научно-технических) в печатных и интернет-изданиях Москвы, Киева, Минска, Воронежа, Джорданвилля и Буэнос-Айреса. Интересы: история, искусство, оперная музыка.

Там, за океаном – Аргентина. Судьба эмигранта

Если б человек знал, как жить, он никогда бы не умер.

(Р.П. Уоррен)

Очевидно, каждая эпоха просит замолвить за нее словечко, чтобы увековечить ее в слове, на холсте или в мраморе. Воспоминания, о которых речь пойдет ниже, охватывают эпохальные события ХХ века. Их автор, как и миллионы советских воинов, оказался в немецком плену. Он умирал на больничной койке, но никогда не падал духом. А чтобы не попасть под молот послевоенных бериевских репрессий, за колючую проволоку Магадана и Воркуты, пришлось идти ему на Запад, а затем – за океан… Там, в Аргентине сумел он не только выжить, но и подняться – стать состоятельным бизнесменом, одним из видных деятелей русской эмиграции. Помогал он не только собратьям-эмигрантам, но и соотечественникам на постсоветском пространстве. И в преклонные годы сохранил он ясный ум и могучий заряд энергии. Видно, не даром судьбой отмерено было ему почти 95 лет жизни. А родился он спустя два дня после смерти его великого тезки – Льва Николаевича Толстого, потому-то и стал называться Львом. После себя Лев Николаевич Савинский оставил дом, добрую память по обе стороны океана и воспоминания, которые не могут оставить равнодушными читателя.

Састливая «Рена»

«Ну, что за блажь бросаться на океанские волны таким вот утлым суденышком?» – размышлял вслух Лев Савинский на борту суденышка по имени «Рена». Налетевший шквал бил о борт, а «Рена» угрожающе кренилась, едва не зачерпывая соленую океанскую волну. Когда же рулевые цепи остановились, и «Рена» потеряла управление, среди пассажиров началась форменная паника. К счастью, удар волны исправил положение, цепи опять заработали, и «Рена» продолжала свой путь.

В шести каютах и багажных трюмах с трудом разместилось 280 пассажиров, желающих покинуть послевоенную Германию. C тревогой вслушивается Савинский в шум океанской волны. Он не один; с ним семья, дети и родственники.

Накануне рейса бедняжку-«Рену» достали со дна речного, где она затонула. У бедолаги-капитана о морской лоции самое смутное представление (очевидно, привык к речному фарватеру). В Средиземном море все обошлось, но в Атлантике любая волна могла бы стать фатальной. А шлюпок-то не хватит на всех…

Еще в Марселе, при погрузке на судно, Лев Николаевич вспомнил вдруг речные «трамвайчики» у киевского причала. Они катали пассажиров по Днепру и Десне.

Фото 1: Младший лейтенант РККА Лев Савинский.

Речная прогулка и… океан. Но выбора-то не было. Там, за океаном – Аргентина…

Из-за постоянной качки, столовая «Рены» почти всегда пустовала.

Наконец, показался берег Бразилии, зеркальная гладь Ла-Платы, а вдали – красавиц-город Буэнос-Айрес.

Счастливый финал плавания совпал с днем рождения Татьяны, дочери Савинского. Как раз, в день прибытия в Аргентину, 7 августа 1948 года ей исполнилось 7 лет. Потому-то на «Рене» закатили пир: все пассажиры присутствовали на нем. Праздник удался - все были довольны и веселы. «А главное - масса подарков» - вспоминал Лев Николаевич.

Наконец, получено разрешение пришвартоваться в порту для высадки на берег.

На причале пассажиры распростились с «Реной», и она, счастливая, ушла восвояси. Поговаривали, что «Рена» вернулась-таки в Европу, где благополучно затонула.

Видно, такова её судьба…

Детство: первые радости и печали

Лев Николаевич Савинский родился 22 ноября 1910-го года на Западной окраине Российской империи – в местечке Здолбуново (ныне Ровненской области), где на железнодорожной станции служил его отец. Буквально за пару дней до его рождения весь мир облетела весть о смерти Льва Николаевича Толстого на маленькой станции Астапово.

В тот день, когда шла заупокойная служба в Армянской церкви, в мир вошел еще один Лев, которому предстояла жить в бурную эпоху ХХ века.

Россия накануне эпохальных событий. На пороге - Первая Мировая война, а впереди еще кровавые зарницы будущих катаклизмов - революция 1917-го, лихолетья Гражданской войны и «красный террор». Под прицелом Петр Аркадьевич Столыпин: курок уже взведен. Год спустя пуля убийцы настигнет российского премьера в Киевской опере.

Но, все это впереди, а пока - «великий немой» (так называли кино дозвуковой эпохи) развлекает молодого Львенка. Увы, провинция пока не избалована обилием впечатлений: нет телевидения, отсутствует Интернет, зато сполна отрабатывают цирк и пресса, которая писала, во основном, о кафешантанах и театрах варьете. В общем, в памяти ребенка запечатлелась «…первая кинокартина в моей жизни: «Стенька Разин». А еще - «…прыжок с очень высокой колонны человека … в небольшой бассейн». Понятно, что «…прыгуна благодарили громкими аплодисментами». Но одной из радостей детворы были жулики, так называемые маленькие, чёрные хлебцы с изюмом и очень сладкие. Ходила и легенда о них. Попался как-то на стол к губернатору (говорят, киевскому?) хлебец с запеченным тараканом. Понятно, вызвали и хозяина пекарни, который и сожрал несчастное насекомое прямо на глазах у изумленного губернатора. А на следующий день булочки подавали уже с изюмом…

Но детвора не знала про это и ела хлебцы с изюмом с превеликим удовольствием.

Не отставал от них и Львенок.

Тем временем, началась война. Отцу чудом удалось вывезти семью (жену и сыновей – Льва и Валентина) из окруженного немцами Брест-Литовска. А затем его перевели на должность коменданта Главного Управления Юго-Западной железной дороги.

Так Лев оказался в Киеве…

Киев встретил его яркими летними красками и ласковой улыбкой, которая словно сияла на лицах людей. На Крещатике, в кафе, люди сидели прямо на улице, пили кофе или ели мороженое. Беспечные лица киевлян долго вспоминались ему потом в эмиграции.

«До 20-го года мы жили в домах, которые принадлежали Управлению железных дорог…» - вспоминал Лев Николаевич много лет спустя. Здание это сохранилось и поныне: своим фасадом выходит на улицу Лысенко (ранее – улица Театральная). Рядом Оперный театра, где Лев с братом Валентином любовались лучшими спектаклями из служебной ложи отца. Особенно спешили на «Евгения Онегина», посмотреть на дуэль Онегина с Ленским. Может быть, уместно здесь вспомнить задушевные строки Михаила Булгакова о Киеве той поры: «…Это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей родины жило беспечальное юное поколение... Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история».

А затем случилось вот что: «…Отец был арестован неизвестно за что… по какому-то доносу, вызванному человеческой завистью. Мы остались сиротами…»

Фото 2: Л.Н. Савинский на склоне лет.

В этих словах – реалии времени: только в Киеве действовало пять (!) «чрезвычаек», в которых перемалывались жизни и судьбы людей. Ужасы «красного» террора побудили многих киевлян скрываться или бежать из города. Среди беженцев – и профессор Е.О. Патон с малолетним сыном Борисом (ныне президентом Академии наук Украины).

Скрываться пришлось и семье Савинских. Они спешно покинули тот несчастливый для них дом и перебрались к сестре матери, на Крещатик, № 52, которая жила там с мужем. Узнав о случившемся, он пришел со словами: «Берите всё, что можете, самое дорогое и нужное, и уходим, сюда мы больше не вернёмся».

На Крещатике, в густо населенной «коммуналке» пришлось им жить в дальнейшем. Там родился его брат Борис, которому не довелось увидеть отца.

Эту «коммуналку» вспоминал Лев Савинский с теплом и нежностью.

Трудовая школа и воспитание

С утратой кормильца наступили для семьи трудные времена. Но выручала смекалка матери. Надежда Фёдоровна была прекрасная швея; она обладала великолепным вкусом, имела электрическую швейную машину и всё, что нужно для пошива одежды. Ее работа неизменно пользовалась большим спросом.

Жить было трудно, но жизнь брала свое.

Школьные годы… Как не вспомнить о них без ностальгии? Незабываемое время.

Начиналась они во II-й мужской гимназии, которую переименовали в трудовую школу. Там он активно участвует в работе физической лаборатории: помогает учительнице физики Марье Степановне, которую любовно прозвал Марципанчиком. Возглавляет популярный в школе литературный кружок, а в выпускном классе еще и полемизирует с учительницей русского языка и литературы, которая не раз обращалась к нему приблизительно в таком стиле: «Савинский, что мне с Вами делать? Вы же абсолютно неграмотный человек, я не могу Вас выпустить».

«Так не выпускайте» - скромно отвечал он.

«Но как же я Вас могу не выпускать, когда Вы самый хороший мой ученик по литературе?» - «Так выпускайте».

После трудовой школы пришла пора трудового воспитания.

…Шел 1927 год. По директивам XV съезда ВКП(б) Украина определялась как главный плацдарм проведения сталинской индустриализации.

«Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет, - вещал товарищ Сталин c трибуны, - Мы должны пробежать это расстояние за десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут».

Пульс жизни ускорился. Страна по имени СССР превратилась в гигантскую стройку.

Трудовой путь Льва Савинского удивительным образом совпал с веяниями советской эпохи. Начинался он на станции Бобринская, на строительстве железнодорожного посёлка. По своему желанию он пошёл на сдельную оплату труда. Пришлось переделывать кое-какие документы, по которым стал он на год взрослее. Платили хорошо, но работа оказалась тяжёлой: приходилось бегом подносить строительный материал (массивные блоки, раствор и прочее), подчас на второй этаж, для обеспечения работы каменщиков. Производственная закалка пошла ему на пользу: икры ног окаменели, и он не чувствовал усталости.

В 1929-м Савинский уже переведен в Киев - на строительство железнодорожного вокзала. Его поставили работать на камнедробилке, а еще чуть позже перевели в школу электросварки, профессии, по тем временам, суперсовременной.

«Мне пришлось сваривать толстые куски круглого железа для арматуры главных арок главного зала вокзала» - вспоминал он. 70 лет спустя он увидел знакомые арки и остался доволен: работа его «…имела успех».

Профессия сварщика пригодится ему после войны, за океаном – в Аргентине.

Gaudeamus!

Gaudeamus! Как много радости в этом слове… Говорят, придумали его не то ваганты, не то миннезингеры, в общем, средневековые студенты, а они-то баловались латынью.

Gaudeamus, этот гимн студенческой жизни, напоминал Льву Савинскому незабенные студенческие годы, Киевский Политехнический институт, куда поступил он сразу после Рабфака в начале 30-х гг.

Один из немногих студентов он жил на Крещатике. Там разъезжали пролетки и весело звенели трамваи, а по вечерам фланировали киевляне в толстовках, френчах и клетчатых пиджачках. Там встретить можно было и Виктора Некрасова, сначала мальчишку-профшкольника, а затем - взрослеющего студента.

Институтские лекции совмещал с работой. И опять пригодилась профессия сварщика. Он устроился в железнодорожное депо, и работал, конечно, в ночную смену.

Он везде поспевал. Но - главное, был лучшим студентом на курсе.

Кроме ночных смен в депо, он еще заведовал институтской лабораторией и одновременно строил тенисные корты. А со временем, стал ассистентом профессора Приббе.

«Я получал стипендию, как строитель кортов, как лаборант и как помощник профессора Приббе, т.е. по четырём различным кассам» - вспоминал Савинский.

И это – в 30-е гг., когда по советским законам не разрешалось совместительство, зато поощрялось доносительство…

Воистину, счастливчик! А может и потому, что «…старался всем помочь, разъяснить, что непонятно» другим студентам?

Приветствовали это и преподаватели. Уже студентом вошёл он в число работников института. Постепенно вокруг него собралась небольшая компания молодых людей, как правило, преподавателей, беззаботных и веселых шалопаев, которые умели радоваться жизни в тревожные 30-е годы.

Эпикуреец по духу, Лев был душой этой компании.

Патефон, грампластинки и танцы, отдых на воде – в ресторане «Поплавок», у берега Днепра, куда заваливала шумная ватага после работы.

Итак, Gaudeamus! Эх, будем веселиться, пока молоды…

Когда они появлялись, весь ресторан оживал: начинались танцы и веселье. Галантный кавалер и прекрасный танцор Лев Савинский танцевал за двоих (он закончил танцевальные курсы при Академии Наук). За ужином и патефоном коротали летний вечер…

Тогда же стал он членом Киевского яхт-клуба: ему удалось купить небольшую парусную яхту. И во всесоюзных соревнованиях по парусному спорту в Днепропетровске он участвовал уже как яхтсмен.

Да, молодость, как первую любовь, не забыть никогда!

Если завтра война…

Тень войны постоянно напоминала о себе – в газетных репортажах Михаила Кольцова из Испании, в пропагандистском кинофильме «Если завтра война» и на высших курсах вневойсковой подготовки, которые проходил он при институте.

После окончания курсов Лев Савинский получил звание младшего лейтенанта запаса РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии).

Но ветер крепчал. Немцы оккупировали Чехословакию, вторглись в Польшу. Началась Вторая Мировая война…. Она приближалась к границам СССР.

До поры до времени от армии спасала научная работа в институте, где он был просто незаменим. Уже в молодые годы его отличало мудрое понимание жизни, как искусства возможного. И с таким вот настроением, бесстрастно, шел он на встречу с судьбой, заранее смирившись с поражением, но с уверенностью, что цель уже в кармане. Проявлялось это в различных ситуациях. Студентом его как-то раз направили представителем КПИ в Москву, в Наркомтяжпром, на ковер к большому начальству для решения насущных вопросов, а затем, оттуда командировали в Ленинград - представителем уже Наркомтяжпрома.

Он быстро рос по службе. Работал сначала в лаборатории, потом стал преподавателем теплотехники и, наконец, научным сотрудником. Он занимался проблемами тепловых режимов теплоэлектростанций, (которым и посвятил свой дипломный проекту), в Киевской ТЭЦ исследовал с помощью термопар вопросы теплового контроля турбин.

К тому времени он остепенился, а со своей будущей женой, Ниной Дмитриевной, познакомился на танцевальных курсах при Академии Наук, разучивая па из танго. Как и его отец работала она в Главном управлении железных дорог и занималась в вечерней консерватории по классу вокала. В консерватории он слышал, как дежурная объявляла: «Сейчас она будет петь, увидите как задрожат стёкла. У неё очень сильный голос».

И настал день, 22 июня 1941-го, когда армады самолетов Luftwaffe вторглись в воздушное пространство СССР.

«…Киев бомбили, нам объявили, что началася война…»

Ожесточенные бои разгорелись на всем протяжении границы СССР - от Баренцева до Черного морей. Родина-мать звала…

Лев Савинский мобилизован был в 76-ой запасной артиллерийский полк, дислоцированный под Черниговым. Там его назначили начальником связи. 

«Держитесь, товарищ командир!»

В июле-августе 1941-го шла уже битва за Киев. Войска Юго-Западного фронта под командованием генерала-полковника М.П. Кирпоноса вели оборонительные бои, сдерживая наступление армий вермахта группы «Юг». Вооруженный до зубов противник упрямо полз на восток, умело пользуясь отсутствием боевого опыта советских войск. Лейтенант Савинский с горечью наблюдал, что «немцы имели то, что не имели мы, русские. Это большое количество миномётов и … снарядов для них».

Немцы не жалели снарядов, а русские – человеческих жизней…

Вскоре Савинскому повезло: его назначили начальником грузовой колонны, которая направлялась в Киев. Задача не из лёгких, особенно в военное время. Водители грузовиков обычно не знают куда едут, и отставшая от своей колонны машина не может найти ее.

Дома он впервые увидел свою дочь Татьяну. Она родилась 7 августа 1941-го года под немецкими бомбами. Он успел только поцеловать ее - пора было возвращаться в часть.

Как начальник связи Савинский должен был со связистами корректировать артогонь полка в боевых условиях. С отходящим полком, на одной из стоянок получил он приказ ехать в разведку, а когда вернулся, то не застал его на месте.

В подобной ситуации оказалось тогда немало офицеров. Из них сформировали ударный офицерский батальон, с которым пришлось отступать и Савинскому.

Но под Оржицей (Полтавская область) попали они в окружение.

«…нас обманули, сказав, что танковая дивизия идёт на прорыв кольца».

Три дня ждали они прихода советских танков, пока не дождались немецкого плена.

На утро немцы выдали им лопаты – хоронить своих погибших товарищей. Они копали могилы, стараясь из обломков делать кресты.

Тягостное впечатление, особенно, когда в кармане погибшего, еще молодого солдата, находят письмо от его молодой жены, в котором она с радостью сообщает, что у них родился сын. Но адресат-то мёртв…

«Боже мой!» - подумал он, - «сколько же сирот и вдов останется после войны».

Вскоре их, тысячи военнопленных, загнали в черный квадрат концлагерной проволоки, а затем построили в колонны. Ослабевших от голода военнопленных погнали в путь, где не ждали они ничего хорошего. Тех, кто падал, немцы добивали прямо на месте – выстрелом в затылок. По краям дороги осталось лежать немало жертв войны – «миллионы русских бойцов», как вспоминал Лев Савинский.

Больные и голодные они мечтали лишь о том, как бы не упасть в пути.

Так дошли они до Чернигова.

В пути его охватил какой-то страшный недуг, а в госпиталь едва дотащили друзья по несчастью. Его мучили кошмары, колоссальные боли, у него перестала выделяться моча, а «…вместо меня лежал раздутый мешок». Но кризис миновал. «Ребята не успевали выносить утки» - вспоминал он. На утро на койке лежал живой скелет, но медсестра всплеснула руками, и сказала, улыбаясь: «Ну, товарищ командир, теперь вы будете жить!»

Однако впереди были новые испытания…

Как-то утром Лев проснулся совершенно больным. Военврач из военнопленных сообщил ему: «Лев, у тебя … так называемый мокрый плеврит». Самодельным аппаратом (медной трубочкой, срезанной наискось и обыкновенной клизмой) со словами «Держитесь, товарищ командир» военврач вонзил ему в спину трубочку и выкачал из больного около двух литров жидкости.

Как раз из Берлина затребовали отправить туда сто военнопленных, заболевших цингой. В этот список военврач включил Савинского…

Так начался новый этап его жизни.

Госпиталь с тюремными решетками

В Берлине они ехали, не зная, что их ждет. Там попали в госпиталь с тюремными решетками. Оказалось, привезли их сюда как подопытных животных. На них собирались экспериментально проверить воздействие цинги на человеческий организм.

Были в госпитале пленные французы и югославы. Каждый месяц получали они по две посылки: одну из Женевы, а другую - от родственников (причем, в посылках приходили сигареты и папиросы, что заменяло тогда международную валюту).

Но русские оказались вне закона, вне Женевской конвенции…

Итак, по условиям эксперимента из питания у русских пленных, вполне приличного по тем временам, полностью изъяли продукты с содержанием витамина «С». И цинга стала донимать всех, причем каждого по-разному. У Савинского «цинга не сказалась на дёснах», зубы не выпадали, но согнуло правую ногу в колене.

Не мог он ходить, не мог и подняться с кровати. На душе было скверно…

И он стал писать стихи. Они находили горячий отклик у его товарищей. Припомнился ему и погибший солдат с письмом от жены. Так возникло «Неотосланное письмо», которое особенно растрогало всех; на глазах у многих блестели слезы…

Эксперимент подходил к концу. Больным были выданы лекарства, а врачи наблюдали за их действием. Савинский тяжко и медленно поправлялся: «…я стал почти здоровым человеком». Помогали русским и санитары: к пленным относились они с участием.

Вскоре военнопленных перевезли в Шпандау, на завод Шпреверк. Там всю группу разместили по разным цехам. Рабочий день военнопленного длился 12 часов.

Савинский попал во фрезеровочный цех, и стал работать на горизонтальном фрезерном станке.

Тем временем, его разыскивала жена, Нина Дмитриевна. О том, что он в плену, узнала из посланной им открытки.

Розыски мужа на громадных пространствах оккупированной территории, где не было нормального железнодорожного сообщения, с постоянной угрозой от партизан (шла «рельсовая война»), не дали никаких результатов. Когда в Ровно, в очередном концлагере, сообщили ей, что он умер, она не поверила и продолжала розыски. Женское сердце…

В 1943-м Нина Дмитриевна с сестрами – Ириной и Марусей, их семьями и матерью, покинули Киев. На отъезд с Родины повлиял ряд причин. Муж Маруси попал под сталинские репрессии 1937-го; его расстреляли в Быковнянском лесу, под Киевом, на месте массовых расстрелов киевлян. Мать Нины Дмитриевны год держали в тюрьме – по обвинению в религиозной агитации. Наконец, сам факт пребывания на оккупированной территории уже являлся преступлением в глазах карательных советских органов.

Правильность принятого решения подтвердили послевоенные репрессии в СССР.

Судьба забросила их в Вену. Там работали они на бумажной фабрике. Нина Дмитриевна продолжала свои розыски. Наконец, удалось ей узнать, что муж в Берлине.

Прощай, Европа!

В Вену он явился нежданно-негаданно, весной 1945-го, и почему-то во французской военной форме.

Он отшучивался, говорил что-то про Югославию, откуда добирался кружным путем из Берлина к семье. Как ему удалось это – не знает никто.

С его приездом возникло немало проблем. Одна из них - купить мужской костюм, задача, в то время, практически непосильная. Но выход, как всегда, был найден: помогли сигареты, которые привез с собой Лев Николаевич, заядлый курильщик.

«И вскоре мы ушли с приличным костюмом, купленным по очень сносной цене».

В Вене Нина Дмитриевна приняла участие в конкурсе, который проводился в знаменитой Венской опере. Ее не покидала мечта стать оперной певицей. Она и стала одной из победительниц среди 200 конкурсантов (среди мужчин – один литовец).

Но мечта не сбылась: Вену постоянно бомбили; сгорел и знаменитый Оперный театр.

В конце марта 1945-го советские войска подступили к Вене, а в начале апреля начался штурм столицы Австрии. За армейскими частями шли бойцы СМЕРШа - молот бериевских репрессий только раскачивался.

Вот и пришлось им покинуть Вену. И отправились они в поход на Запад; торопясь попасть в Мюнхен, в зону американской оккупации, подальше от «своих»…

До Мюнхена добиралась поездом, а иногда пешком, пока не остановились на железнодорожной станции под названием Покинг - в 200-ах километрах от Мюнхена. Вскоре местное управление городка предоставило им заброшенное, но комфортабельное жилище.

Большим подспорьем для выживания семьи были огороды, которыми занималась лично Нина Дмитриевна.

Там они встретили русских девушек, весёлых и уже щебечущих по-баварски. Их мобилизовали для помощи баварским фермерам, которые остались почти без мужчин.

Идея эмиграции за океан витала в воздухе послевоенной Европы, встревоженной речью Черчилля в Фултоне и началом «холодной войны», разделившей континент на два политических лагеря. Фантом ядерной угрозы, послевоенные репрессии в СССР и в странах социалистического лагеря лишь усиливало стремление русских эмигрантов уходить за океан, подальше от «всевидящего ока» с Лубянки.

После войны в США перебралось немало русских, среди них - Владимир Набоков и Нина Берберова, Павел Милюков и Татьяна Толстая (дочь Льва Толстого).

Оставаться в Германии казалось бесперспективным. Страна лежала в руинах. Промышленное производство оставалось на уровне трети от довоенного, большая часть жилищного фонда была разрушена, деньги обесценились, в ходу был бартерный товарооборот. С разоренной и оккупированной страны взимали репарации. В послевоенной Германии, как горько шутили немцы, «среди голода и холода умерла надежда».

В Мюнхене профессором А.А. Кувшинниковым формировалась группа русских специалистов (в основном, инженеров и врачей) для эмиграции в Аргентину, наиболее подходящей по климату страны для европейцев. Льву Савинскому с семьей и родственниками посчастливилось присоединится к ним. Поездом отправились они почему-то «… в Париж. Там были закончены все необходимые формальности».

Итак, последние европейские впечатления – парижские бульвары и Эйфелева башня.

Марсель запомнился Льву Савинскому посещением театра. Как только подняли занавес, «все наши женщины единодушно встали и пошли к выходу».

Впрочем, сейчас вид обнаженных женщин никого бы не удивил…

По знойным небом Аргентины…

Что он знал про Аргентину, отправляясь за океан? Разве что, слова из аргентинского танго «Под знойным небом Аргентины…» да еще танцевальные па, которые разучил в Киеве на танцевальных курсах при Академии Наук. Не знал только, что в этой стране есть все - многокилометровые пляжи и заснеженные горные вершины Кордильер, бескрайние пустыни и изумительные по красоте водопады, а в Буэнос-Айресе - площадь Плаза-де-Майо и собор Метрополитана, где усыпальница генерала Хосе де Сан Мартина - национального героя страны времен борьбы за независимость.

Теперь ему предстояло узнать все это, сделать первые шаги на аргентинской земле, на чужом берегу, который станет ему родным и близким.

Фото 3: Л.Н. Савинский с Ниной Дмитриевной и ее сестрой Марией (справа).

Границы Аргентины для русских эмигрантов открыл декрет генерала Перона, Президента страны, о приеме 10 000 русских, независимо от их возраста и семейного положения. С новой волной в Аргентину прибыло в конце 40-х около 7 000 русских эмигрантов, среди них - немало бывших советских военнопленных в Германии, объявленных «изменниками родины» (за то, что оказались в плену).

Однако, кроме декрета никакой социальной помощи эмигрантам не полагалось. Это почувствовали они сразу. Радужные надежды быстро испарились.

Эмигрантов встретил только русский православный священник. Их поселили на несколько дней в «Доме иммиграции», в течение которых оформллялись документы.

А после «…мы стали гражданами  Аргентины».

Но, приходилось начинать все «с нуля».

Льву Савинскому, как и всем прибывшим в Аргентину русским эмигрантам, поначалу пришлось браться за любой труд, включая самый тяжелый. Востребованными оказались его знания и высокая квалификация специалиста по электросварке. Пригодились инженерные знания, полученные в Киевском Политехническом институте. И следующим шагом в его деловой карьере стало сотрудничество со строительными фирмами; для них он изготавливал высококачественные металлоконструкции. Успешное выполнение заказов позволило создать ему собственное дело и стать преуспевающим бизнесменом.

Так возникла фирма «Инженер Савинский - металлические конструкции».

Не без гордости упоминал он и ряд технических решений, определивших успех его предприятий. Одной из больших удач в своей профессиональной деятельности считал он реконструкцию железнодорожного моста вблизи вокзала «Онсе» в Буэнос-Айресе. Его металлоконструкции выстояли при столкновении двух паровозов.

«Наша сварка, - утверждал он годы спустя, - прошла боевые испытания».

Немало проблем пришлось преодолеть при реконструкции перекрытий бассейна в клубе офицеров аргентинской армии. Подвести кран к месту сборки было практическио невозможно: мешали узкие садовые дорожки и клумбы с цветами, окружающие бассейн. Но он не волновался: как всегда, выручал производственный опыт, а временами и удача.

Как-то раз от падения с крыши спасло его обручальное кольцо, которым зацепился он за край крыши. Палец, однако, распух, и, чтобы снять кольцо, пришлось погрузить палец в жидкий кислород. Опухоль исчезла, кольцо сняли; он отделался лёгким испугом…

Кроме проблем технических имелись еще и кадровые проблемы, поскольку латиноамериканские «кадры» существенно отличались от европейских в силу своей ментальности. В характере латиноамериканца доминирует эпикурейство. Темперамент его изливается в зажигательных танцевальных ритмах либо в феерии гитарных композициий в стиле фламенко. Работа воспринимается им как досадная помеха на пути к радостям жизни.

Вскоре убедился в этом и Лев Савинский.

Аргентину сотрясали экономические кризисы и забастовки, в политическую жизнь страны все чаще вторгались военные, но работы хватало, и фирма Савинского процветала.

«…Мы платили все налоги и покрывали все расходы» - вспоминал он.

Шли годы… Жизнь налаживалась; Лев Савинский стал преуспевающим бизнесменом. Вместо съемного жилья у него появился собственный дом в Сан-Исидро, в пригороде Буэнос-Айреса (место называлось «Город в саду»). Старшая дочь Татьяна вышла замуж, а в 70-е гг. перебралась с семьей в Австралию. Со временем, когда и младшая дочь Наталья вышла замуж, супруги Савинские приобрели домик поменьше, на Вижа Бажестер, неподалеку от Церкови Сергия Радонежского.

Он полюбил эту страну, приютившую его семью и родственников. В Аргентине родилась его дочь Наталья, родились внуки. Для него, как и для коренных аргентинцев, эта страна стала Bella Argentina - прекрасная Аргентина.

Но и там, вдали от Родины, не покидало его неистовое желание повидать Киев, город своего детства, услышать родную речь. И однажды – сбылось…

По христианским заповедям

В тот день 1991-го собрались они в Буэнос-Айресе на балетном спектакле Надежды Павловой, звезды мирового балета, в предвкушении чуда ее танца. Они – это представители русской диаспоры; среди них – и Лев Савинский. Но свершилось иное чудо.

Банальный разговор на тему финансовых затруднений с редактором одной из русских эмигрантских газет вылился в создание «Объединения друзей России». У истоков этой благотворительной организации – Лев Савинский, который «… решил поступить по заповедям христианским и помочь своим близким».

И опять, приходилось начинать «с нуля». В 1991 году в фонд поступило 300 долларов от 10 членов объединения, в 1992-м - 2100 долларов от 36-и. К 1997 году средства фонда постепенно выросли до 6435 долларов, собранных от 67 членов объединения.

Фото 4: С дочерью Натальей, зятем Альваро и Ниной Дмитриевной (справа).

С самого начала «Друзья России» стали работать в трёх направлениях. Первое – это помощь эмигрантской газете «Наша страна», которая издавалась в Буэнос-Айресе. Второе - пересылка в Россию постсоветской эпохи лекарств, которые жертвовали врачи из личных своих запасов, полученных ими от фармацевтических фирм. И наконец, материальная помощь церковным общинам, детским и прочим организациям России.

Горбачевская перестройка открыла «железный занавес»…

Он не забывал слов Великой княгини Елизаветы Фёдоровны: «Мы живём … для себя, … и проходим со своими горестями мимо чужих скорбей, не понимая, что делить своё горе – это его уменьшить, а делить свою радость - это её преувеличивать». И вспоминал ее, помогая Марфо-Мариинскому благотворительному обществу, которое опекало детские интернаты, пансионаты для престарелых ветеранов труда и просто одиноких людей, остро нуждавшихся в элементарной заботе, стараясь при этом возродить традиции милосердия как символ покаяния России за годы лихолетья Гражданской войны.

Материальную поддержку «Друзья России» оказывали журналу «Вера и мужество», Туголесскому детскому дому, Центру экономической помощи в Братске. Помогали «Друзья России» и в восстановление церкви Николая Чудотворца на Берсеневке в Москве.

О посещении в 1992 году сиротского дома в Кирове (Вятке) Лев Савинский писал: «Войдя в зал, мы увидели целую гору вещей, которые были куплены горсоветом на наши пожертвования (300 долларов). Детский дом пополнился большим цветным телевизором, так необходимыми - пылесосами, стиральной машиной, магнитофоном, детскими игрушками…»

И это при том, что миллионы долларов переправлялись в то время криминалитетом России за границу. Как говорится, мал золотник, да дорог…

Помогали и Киевскому Центру детской микрохирургии, в котором ежегодно проводилось до 500 уникальных операций в год по устранению врождённых дефектов конечностей (рук, пальцев и т.д.). Руководителю Центра, Владимиру Карчемскому, выдающемуся ученому и хирургу, приходилось ранее выделять средства из своей зарплаты на приобретение недостающих инструментов и лекарств.

Шла помощь и для Киевской духовной семинарии и Академии Московского патриархата.

«Список этот мог быть ещё продолжен…» - вспоминал Лев Николаевич.

«Презри смерть…»

«…презри смерть! - наставлял своих сограждан Сенека, - Ибо ничто так не печалит душу, как страх смерти». Слова древнеримского философа помогали и Льву Николаевичу в годы войны. О судьбе эмигранта Савинского мы часто беседовали долгими осенними вечерами 2003 года в его последний приезд в Киев.

К тому времени он переступил порог своего 90-летия. Его ясный ум и на закате жизни не утратил былого блеска!

Увы, Нины Дмитриевны уже не было рядом. Но он не пал духом; он продолжал трудиться на благо ближнего, активно участвовал в общественной жизни. Помогая другим, помогал и себе забыть боль утрат. Он понимал, что точку ставить нельзя…

Стройный и статный, благородством и красотой духа напоминал он Ивана Бунина. На лацкане пиджака – юбилейная медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Шли годы, но он не старел. Он казался человеком без возраста, одаренным Божьей милостью, которая снисходит порой на тело, и торжествует над временем, над генами и над врачами.

Непостижима жизнь, неотвратима смерть…

На праздник Благовещения, 7 апреля 2005 года он тихо отошел в вечность. А накануне кончины не позабыл тех, кому жертвовал средства при жизни - Центру детской микрохирургии и Киевской духовной семинарии и Академии.